"Книги врут! Будь прокляты все эти драные писаки! Всю жизнь только и читаешь — знание сила! В будущем — все умные! Герой из будущего в дикой стране — всегда победитель! Все его слушаются и восторгаются его поступками! Тьфу, ты! Абсурд, какой!

Всё! Хватит! Лучше уж издохнуть, чем безмолвно копаться в этой мерзкой пыли!" — Виктор с отвращением отбросил от себя тяжёлую и несуразную мотыгу и решительным шагом отправился к надсмотрщику. Тот его сразу заметил. Двинулся навстречу.

Одновременно замахиваясь плёткой.

— Работать! Быстро! — уж эти то слова из жуткой речи местных рабовладельцев пленник понимал. Да с трудом мог вымолвить несколько слов сам:

— Хозяин! Мне нужен хозяин!

Целый месяц он ждал встречи с кем угодно из правящей верхушки. Вполне резонно рассчитывая, что и без знания языка он сможет восхитить своими несомненными талантами любого мало-мальски грамотного человека. Но никого, кроме жестоких и тупых надсмотрщиков видеть не доводилось. А при попытках найти общий язык с себе подобными, Виктор наталкивался на неприкрытые враждебные взгляды. Чужака отторгали все. С момента пленения его каждый вечер вталкивали в мрачное здание каменного барака. Запирая там с такими же обездоленными, измождёнными как он рабами. Не могущими и слова сказать в свою защиту, лишь изредка, скотским мычанием показывающих своё недовольство. Мало того; большинство несчастных говорило на других языках. Что добавляло большей трудности, как во взаимопонимании, так и в общении с охраной.

Утром огромные, без единой щели ворота барака открывались со страшным скрипом.

Рабов выгоняли пинками и древками копий под начинающее светлеть небо, строили в шеренгу, выдавали по полбуханки серого хлеба и заставляли бежать к очередному полю. Надсмотрщики скакали на лошадях. Мотыги и прочий инструмент везли сзади на телеге. Каждому или нескольким рабам ставилась задача жестами и плетками, и начинался адский день работы. Когда солнце достигало зенита, рабы сбегались к телеге привёзшей воду и обед. Полтора литра жидкой и неприятно тёплой баланды и очередные полбуханки. На этом разнообразие дневного меню и заканчивалось. Да ещё всю ночь можно было пить воду. Она непрекращающейся струёй стекала из трубы, в одном из углов барака и сливалась в отхожее место, расположенное под ней. Хочешь — пей, хочешь — душ принимай, хочешь — смывай нечистоты в три узких дырки между каменных плит пола. Но в полнейшей, непроглядной темноте. Ориентируясь только на звук и на ощупь. Электричеством здесь и не пахло.

Именно по воде и примитивно действующей канализации Виктор и предположил, что цивилизация на этой планете кое-какая, но существует. Труба, правда, была свинцовая, но без инженерной мысли провести воду издалека вряд ли возможно. А ведь рядом с бараком не было ни гор, ни высоких холмов, откуда вода смогла бы поступать самотёком. Лишь бескрайние поля, перемежающиеся невысокими посадками деревьев да несколькими каналами для орошения.

А вот далеко на севере простиралась тёмная гряда гор. Видимо там его и пленили, оглушили и с пыльным мешком на голове доставили на эту гиблую плантацию. В первые дни он надеялся на предстоящий выходной. Наивно предполагая, что рабам положен отдых в конце недели. Но весь отдых вылился через три дня в пошлую смену команды надсмотрщиков. Да смену мелькающих ярких мундиров, на более тусклые. От чего стало только хуже. Ибо старые садисты измотались вконец и уже не так резво размахивали плётками. Да и выглядели они более покладистыми. А вот новые злились как звери. Очевидно, работа на этой плантации считалась для них наказанием.

Среди них тоже не нашлось ни одного человека заинтересовавшегося рисунками и цифрами, которые Виктор спешно пытался нарисовать на земле чуть ли не пальцами. Тут же раздавался грозный рык, свистели кожаные концы плётки и спину раба "художника" украшала новая красная полоска. Прикрываться было нечем, каждого раба украшала лишь набедренная повязка.

Тогда он решил дождаться кого-то из хозяев здешней жизни. На худой конец управляющего, агронома или просто бригадира. Оказалось и таковых здесь не бывает.

Работы распределялись самими надсмотрщиками, очевидно выросшими на здешних угодьях и не сомневающихся в своих познаниях агрикультуры.

А условия ухудшались с каждым днём. Работать заставляли в изматывающем темпе.

Так словно начиналась уборочная страда. Хотя, по мнению даже дилетанта, она закончилась только недавно. При таком физическом напряжении от истощения не спасала даже добавка в виде сухой круглой лепёшки. Этот весьма вкусный и питательный продукт получал каждый раб, перед входом в барак поздним вечером.

Количество отупевших людей, почти не менялось. За весь месяц после его прибытия доставили лишь пятерых. Трёх женщин и двух мужчин. Насколько он понял по остающимся иногда неподвижно с утра телам, четверо за то же время распростились с жизнью. То ли от скотских условий, то ли от не менее скотского отношения сожителей по бараку. Ведь то, что творилось ночью, из-за одних только звуков вызывало омерзение. А в последнюю неделю шестеро особо свирепых и сильных рабов сформировали своё внутреннее государство. Они пользовались одним языком, и действовали сообща. Сразу же после закрытия ворот они насильно отбирали лепёшки у товарищей по несчастью, а тех, кто успевал проглотить хоть небольшую часть, жестоко избивали. Досталось весьма крепко и Виктору. Он даже сопротивляться не стал. Хоть каждого по отдельности мог и убить. Зная минимальное количество приёмов защиты и нападения. Но с группой одному не справиться. В следующие вечера лепёшка отдавалась безропотно. Да и не только Виктором. А уж на тех несчастных созданий женского пола, которыми шестеро ублюдков забавлялись ночью, вообще стало страшно смотреть.

Оставалось только одно: любыми средствами добраться до хозяев здешних земель. И доказать им свою незаменимость. Или… умереть!

Умирать не хотелось. Но и страха не было. Злость только! Очень сильная злость и ярость!

И когда плётка надсмотрщика опустилась ему на голову и стала подниматься для следующего удара, Виктор ударил сам. Со всей силы. Ногой. Прямо в живот более крупного, чем он мужчины. Дыхание у того сбилось, но несомненная выучка сказалась. Чуть ли не падая от недостатка воздуха, он моментально выхватил меч.

И стал вяло, с трудом отмахиваться от наступающего на него раба. Отходя сильно вправо. Чем и отвлёк взбунтовавшегося Виктора от своего товарища. А тот очень тихо, но быстро подбежал сзади и обрушил на глупую голову весьма внушительную дубинку. Виктор с рёвом повернулся, и даже успел нанести сильный хук справа в челюсть нового противника. Но и только. Опять таки, по голове, получив удар сзади. Плоской стороной меча.

А дальше его стали бить. Очень долго. Чем попало. В затуманенном сознании только и проскользнуло: все прибежали! Скорей всего именно это его и спасло: желающих попинать ногами стало так много, что они мешали друг другу. И тратили силы и злость на то, что бы подобраться к жертве. Надсмотрщиков разогнал по местам лишь грозный окрик их командира.

Истерзанное побоями тело, в назидание другим, оставили в окровавленной пыли. И очнулся Виктор только вечером, когда его швырнули на телегу с инструментами.

Тогда то он и зашевелился от захлестнувшей волны боли. Чем весьма удивил всех.

Но в барак всё-таки занесли и закрыли как всегда. Вполне справедливо не дав лепёшку. Но её никто и не требовал. Соседи по бараку решили, что Виктору осталось пару часов жизни. И даже воды ему не принесли…

А утром пришла расплата! Нет, не для надсмотрщиков. А для тех, кто за месяц так и не смог найти общий язык между себе подобных. Тех, кто не желал хоть чем-то помочь своему ближнему. Для рабов!

Ворота открыли на час позже. Но не надсмотрщики. Те скопом стояли возле своей небольшой казармы и выглядели безучастными зрителями. Командовали построением рабов люди, укутанные в кожаные доспехи. Они сильно выделялись весьма мощной статурой, резким гортанным выговором и непереносимым, даже для рабов кисло-затхлым запахом. Да ещё и особенными шлёмами: островерхими и со свисающими с них на спину, чуть ли не до пояса пышными султанами какой-то травы.