Подняв глаза на Говарда, она увидела, что гнев его покинул, страсть уступила место грусти, и у нее возникло ощущение, будто она собственными руками вырыла себе могилу.

– Когда-нибудь придет день, когда наш ребенок спросит, почему ты не вышла за меня замуж, – снова заговорил он, глядя на Фейт потускневшими, ничего не выражающими глазами. – И если даже тогда ты все еще будешь продолжать лгать себе, пожалуйста, не нужно лгать обо мне ребенку. Я этого не заслужил.

Фейт показалось, что ее сердце каменеет от горя и сострадания. Боже, как несправедлива я была к Говарду все это время! И чего ради? Чтобы оградить, обезопасить себя от настоящего чувства? Я всегда знала, что Льюк и в подметки не годится Говарду. Говард превосходит его буквально во всем. И, зная это, я убеждала себя, что Говарда будет чересчур сложно держать в узде, что увлечься им было бы чересчур рискованно, Он слишком богат, слишком привлекателен, и возле него постоянно вьется слишком много красивых женщин.

И я недостаточно хороша для него.

Недостаточно хороша… Эти слова часто повторял мне отец, вот я и привыкла довольствоваться малым, считая, что так безопаснее и надежнее.

Говард выпрямился – мужчина, который боролся и проиграл, но проиграл, сохранив чувство собственного достоинства и веру в себя.

– Можешь просить меня обо всем, что тебе нужно, и я все сделаю, – сказал он спокойным и ровным голосом. – Пока же давай отложим этот разговор на несколько дней. Думаю, начало рабочей недели после рождественских каникул будет в самый раз.

Затем, не дожидаясь ее ответа, не рассчитывая на него, он повернулся и медленно пошел к входной двери. Несколько секунд Фейт смотрела ему в спину, словно парализованная. Из этого состояния ее вывел щелчок открывшегося замка.

– Подожди! – крикнула она хриплым шепотом и, видя, что Говард не оборачивается, на подгибающихся от слабости ногах сделала несколько неуверенных шагов вперед. – Говард, пожалуйста, подожди!

Он замер у двери, но не обернулся, лишь, чуть повернул голову, словно напряженно прислушивался. Он ждал, едва ли надеясь услышать что-то хорошее для себя, но давая Фейт возможность сказать, почему она захотела его остановить. И если она не найдет слов, чтобы это объяснить, Говард уйдет не только из ее квартиры, но и из ее жизни» Уйдет обязательно, Фейт это знала.

Сами собой нашлись слова – нужные и правильные.

– Я выйду за тебя замуж. Обещаю. Если ты захочешь на мне жениться.

Только тогда Говард повернулся. Медленно, словно сомневаясь.

Фейт затаила дыхание. Он посмотрел на нее так, словно увидел впервые, словно, поворачиваясь, ожидал увидеть кого-то другого.

– Что ты имеешь в виду?

С мольбой и отчаянием она простерла к нему руки и тут же бессильно опустила.

– Я не знаю, как тебе объяснить…

– Попытайся! – резко, почти грубо приказал он, и Фейт поняла, что раны, которые она нанесла, слишком свежи, чтобы Говард потерпел какие-либо увертки и недомолвки.

Она поняла, что должна рассказать все. Но как начать? Как заставить его понять? Ведь она сама до конца все поняла только после его сегодняшнего признания.

Говард первым нарушил молчание:

– Говори, теперь уже слишком поздно идти на попятный.

– Однажды ты спросил о моей семье, – решилась наконец Фейт. – Я далеко не все тебе тогда рассказала, Говард. А то, что рассказала, сильно приукрасила.

– Какое отношение твои родственники могут иметь к тому, что происходит между нами?! – раздраженно перебил он. – Ты говорила, что уже много лет не имеешь от них никаких вестей.

– Контроль, – быстро ответила Фейт, боясь, что не сможет заставить его выслушать. – Ты, выросший в атмосфере любви, просто не в состоянии представить, на что было похоже мое детство… Унижения и оскорбления отца, постоянное психологическое давление, необходимость терпеть все это и не дать себя сломить… Уйдя в шестнадцать лет из дому, я поклялась больше никогда и никому не давать права себя контролировать. Никогда. В эмоциональном отношении, во всяком случае.

– А как насчет пяти лет жизни с твоим бывшим любовником? – с отвращением бросил Говард. – Ты хочешь, чтобы я поверил, что каждый из вас жил сам по себе? Никакого контроля? Раздельное и независимое существование во всем, кроме постели?

Фейт разрыдалась.

– Я так и знала, что ты меня не поймешь! Конечно, с Льюком все было не так, как ты сейчас сказал. И в то же время – именно так!

– Как прикажешь тебя понимать? «Не так» – и в то же время – «так»?

– Понимаешь, мы с Льюком ни разу не говорили о браке. Он называл нас людьми, свободными духом. С ним я чувствовала себя в безопасности.

– В безопасности! – издевательски повторил Говард и расхохотался.

Фейт топнула ногой.

– Да, в безопасности! И если тебе не нравится то, что я рассказываю, можешь убираться!

– Ну уж нет! – Он ядовито улыбнулся. – Эту историю я дослушаю до конца, нравится она мне или нет.

Фейт несколько раз глубоко вздохнула, чтобы хоть немного успокоиться.

Сердце ее билось часто и тяжело, в висках болезненно пульсировала кровь, голова снова раскалывалась от боли, но начатый разговор требовал завершения.

– Если ты действительно хочешь меня понять, воздержись от замечаний, пока я не закончу. Выслушай меня хотя бы ради своего ребенка, – сказала Фейт, призвав на помощь всю силу убеждения, на какую была способна.

Упоминание о ребенке подействовало. Говард несколько секунд молча смотрел на Фейт, затем кивнул.

– Говори. Я слушаю.

От холода в его голосе Фейт поежилась. Тем не менее пути назад не было теперь следовало выложить всю правду до конца, какие бы последствия ни грозили.

– В семье Льюка тоже не все было в порядке. Это сближает людей, Говард, помогает взаимопониманию. Я хотела иметь рядом с собой человека, который меня понимает – одиночество по душе немногим. Но я не хотела стать чьей-то собственностью. Потому что это я воспринимаю как угрозу.

Говард нахмурился, словно обдумывая ее слова. Ободренная, Фейт перешла к главному.

– Тебя я тоже воспринимала как угрозу своей безопасности, Говард.

Вздрогнув, он посмотрел вопросительно, однако ничего не сказал, ожидая продолжения.

– Я сразу почувствовала, что, стоит тебе захотеть, не смогу противостоять силе, которая от тебя исходит, не смогу противиться твоей власти надо мной.

Я всегда смертельно боялась тебя, Говард.

– Неправда, – спокойно возразил он. – Я не знаю ни одной женщины, кроме матери и Вайолетт, которая вела бы себя со мной так уверенно и храбро, как ты.

– Это была храбрость от отчаяния, Говард. Единственный способ сохранить контроль. – Фейт пыталась довести до сознания Говарда то, что – она это чувствовала – было самым главным в ее исповеди. – В тот вечер, когда ты сюда пришел, я его потеряла. Я почти не помню, что ты говорил после того, как все случилось. Я не слушала. Я сражалась, чтобы вернуть себе контроль, сражалась с твоей силой… – Она сделала паузу, подыскивая слова, чтобы точнее выразить то, что хотела ему объяснить. – С твоей способностью взять мою жизнь и делать со мной то, что ты захочешь.

Он покачал головой, явно удивленный услышанным.

– Но, Фейт, я всегда давал тебе возможность высказать свое мнение. Всегда с уважением относился к любому твоему желанию. Разве не так?

– Теперь-то я вижу, что так. Но тогда была слишком испугана, а у страха глаза велики. И я продолжала тебя отталкивать, стараясь спасти себя. Я изо всех сил пыталась проникнуться твоей версией о «спонтанной вспышке страсти».

Если принять ее, все выглядело довольно безобидно. Однако несколько минут назад ты определил все гораздо точнее. Я просто потеряла контроль над ситуацией. Потеряла потому, что не смогла совладать с собой.

– Но наш ребенок! – с возмущением и растерянностью воскликнул Говард. Неужели зачатый нами ребенок, его будущее не заслуживают, чтобы ты еще раз все обдумала?