«Не судьба» — вздохнул Уланов, но особого сожаления не почувствовал.

В выходные к Захаровне приехала из деревни племянница Анечка, Анна Ивановна. Анечка уже три года как вернулась в родные места учительницей и навещала тетю каждые школьные каникулы. В поселок возвращалась груженная новыми книгами и, конечно, колбасой, которую в их краях видели только по революционным праздникам.

Илья Вакулович повстречался с Анечкой на общей кухне и вопрос о его браке был решен. Его не остановила ни разница в возрасте, ни прозрачная ее ангельская красота, хоть до знакомства с Анечкой боялся и избегал он красивых женщин. Анечка пленила его враз и наповал. У нее был цвет лица мейсоновской фарфоровой чашки — единственной вещи, оставшейся у бабушки Марины от прежней жизни. Чашку эту она когда-то подарила своей няне Глаше, и сколько Илья себя помнил, стояла эта мейсоновская чашка на полочке под лампадкой и светилась волшебным светом в темноте. Ребенком, засыпая, Илья всегда смотрел на эту чашку, представляя, что когда-нибудь приедет его мама и будет пить из нее чай.

Уже через полчаса Уланов по крупному советовался с Захаровной. Та отнеслась к идее благосклонно, но принуждать Анечку не хотела.

«Ты, Илья, для нее староват. Анька сирота, кроме меня родни никого. Не сживется с тобой — мне греха не отмолить», — говорила Захаровна.

Уланов решил идти напролом и в тот же вечер подкараулил Анечку у дверей в ванную. Выслушала она его предложение, стоя с полотенцем на голове, в темном коридоре.

«Илья Вакулович, а пойдемте на кухню, — предложила она, — чаю попьем. У нас бублики есть».

Так на кухне за чаем с бубликами решилась их судьба.

«Вы человек положительный, надежный, тетя говорит — непьющий. И добрый, по всему видать, и хозяйственный — ванную в порядок привели, починили, покрасили. Я бы пошла за Вас, — говорила Анечка, — но я хочу, чтобы Вы знали, что я Вас не люблю. Я долго к людям привыкаю. Я буду стараться Вас полюбить, но обещать ничего не могу».

«Анечка, — вздыхал Илья Вакулович, — да я понимаю, я тоже буду стараться. Давайте поженимся, я пылинке не дам упасть! Я…»

Поженились они через месяц. С жильем вообще хорошо устроилось: Захаровна решила перебраться в деревню, в пустующий родовой дом, и две ее комнаты и огромная коммунальная кухня достались молодой семье. Неожиданно Илья Вакулович оказался хозяином большой трехкомнатной квартиры в центре и молодой красавицы-жены. С Анечкой он был очень нежен, терпелив. Почти две недели их отношения ограничивались редкими поцелуями, пока Анечка как-то вечером его пожалела и за руку привела в супружескую спальню.

На другой день Илья Вакулович после работы зашел в угловой универмаг и долго толкался у разных прилавков. Ему хотелось подарить Анечке что-нибудь особенное. В универмаге стояла огромная очередь за швейными машинками.

«Уланов, купи жене «Зингера!» — позвала его Карима, ЖЭКовская паспортистка, — полезнее вещи не бывает!»

Илья быстренько просчитал длину очереди, поднялся на второй этаж справиться о количестве машинок. Понял — не хватит. Обошел универмаг и у задних дверей дал на пол-литра грузчикам. Через десять минут он стал обладателем «Зингера».

«А еще один Зингер не получится? — спросил он. — Десять сверху дам!» Вторую машинку получила Карима Тобеева, которой Уланов отводил очень важную роль в дальнейшем своем жизнеустройстве.

Уланов притащил «Зингер» Анечке и был вознагражден поцелуем и искренним восторгом, какой он догадливый и добычливый. Он в субботу еще и торт приволок. С кремом и цукатами. И кормил Анечку вечером с ложечки сладкими кремовыми цветами. А Анечка смотрела на него своими прозрачными глазами, и ему казалось, что она его почти любит.

Через полгода Анечка забеременела. У нее был тяжелейший токсикоз, она потеряла больше десяти килограмм, исхудала, стала совсем маленькой — под одеялом не видно. Илья Вакулович поражался ее умению переносить все мучения с улыбкой. Он по совету Захаровны приносил ей в постель чай с сухариками. Часто этот утренний чай и был Аничкиной единственной пищей. Участковая врачиха только отшучивалась: «Не паникуйте, Уланов, у всех беременных токсикоз. Почему вашему потомству должно быть особое внимание?»

В женской консультации от него вообще отмахивались: «Идите, Уланов, не мешайте. Токсикоз пройдет. У всех проходит и у вашей пройдет».

«Не ест? Потом за двоих есть будет! Спросите у нее, чего бы ей хотелось. На рынок сходите. Мы здесь не волшебники!»

Илья Вакулович бежал из консультации на рынок. Консультировался с тетками в клеенчатых фартуках, продававшими соленья. Покупал искрящиеся на морозе моченые яблоки, кислую капусту, от запаха которой ему до смерти хотелось выпить, маринованные огурцы, соленую черемшу, сушеную рыбу, чернослив, мед. Аничкина беременность перевалила на третий месяц, когда Уланов однажды утром проснулся и не обнаружил жены в спальне. Он как был в трусах, поспешил на кухню. Анечка сидела на подоконнике и поедала бутерброд с колбасой, закусывая моченым яблоком. На столе стояла тарелка из-под молочного киселя, которым Илья Вакулович пытался накормить Анечку вчера вечером.

«Я разбудила тебя? — спросила Анечка. — Прости, пожалуйста, но мне так захотелось есть».

«Я уже третий бутерброд ем и все голодная», — оправдывалась она.

Оставшиеся месяцы Анечка проходила легко, бегала, словно летала по воздуху. Лицо ее опять округлилось, вернулся цвет кремового фарфора, она стала более чем всегда похожа на ангела, и восхищению Ильи Вакуловича не было предела. Соседки поздравляли его, и все сходились во мнениях, что у Анечки обязательно будет мальчик. «Зингер» теперь стучал до позднего вечера — Анечка шила ребенку приданое. Илья надевал на пальцы маленькую рубашечку и пробовал представить каким же должен быть ребенок, чтобы в эту рубашечку поместиться. Получалось, что размером с котенка. И маленький этот человечек, которого они с Анечкой так ждали, которому уже имя придумали, был центром давно задуманного Ильей плана.

План был прост и беспроигрышен.

Прожив сорок лет в атмосфере советского угара, нормальный человек не мог остаться равнодушным к имени Ленина. Любой советский гражданин, еще сидя на горшке, заучил, что великий «Ленин жил, жив и будет жить». Всякий детсадовец мог рассказать, что Володя Ульянов учился на одни пятерки и окончил гимназию с золотой медалью. Каждый первоклашка знал, что с Володи Ульянова все должны брать пример. Каждая вторая песня воспевала Ульянова Володю, а каждая первая — великого Ленина.

Планом своим поделился Илья с паспортисткой ЖЭКа Тобеевой. Та сначала испугалась, но через пару дней с идеей освоилась и состоялся между ними доверительный разговор.

«Я, Уланов, рискую должностью, — говорила Тобеева, — а тебе в любой момент можно отработать назад, мол, ничего не знаю, ее ошибка. Я рискую. А за риск, ты понимаешь, полагается».

Торговались они недолго, сошлись на сумме, которую Карима назвала «разумной». По плану Ильи Вакуловича предстояло его наследнику превратиться из Уланова в Ульянова. И тогда…!

«Господи, подсказал бы кто, правильно ли я делаю, хорошо ли будет ему, сыночку», — мучился Илья.

«Вот приходит он в детсад Ульяновым Володечкой — обижать такого боязно. Или, скажем, в школу — ну как ты Володе Ульянову двойку поставишь? Образование получит, на хорошую должность устроится. И пойдет! Владимир Ильич Ульянов — не кто-нибудь…» — мечтал он.

Илья Вакулович подобрал равноценный обмен: квартира на севере Москвы, метро на углу, а кухня еще и побольше размером. Но главное, что их с Анечкой там никто не знает. Уехали Улановы, а приехали Ульяновы. Ошибка вышла, а исправлять не стали и все пойдет по плану.

«Уж Володю Ульянова в техникум примут! Да что в техникум, в Московский Университет! — размечтался Илья Вакулович. — Уж ему-то в этой стране все дороги открыты!»

Уж и деньги были сосчитаны, перевязаны веревочкой, газетой обернуты — ждали своего часа. И обсудили они с Тобеевой последние детали. И коляску Анечка присмотрела — голубую и красную. Покупать не велела — плохая примета. А соседи все судачили про ее живот.