Таково языковое ощущение иностранных языков, диалектов и т. д.

Это использовано у Гоголя, как комический эффект.

Анучкин.

- А как, - позвольте еще вам сделать вопрос, - на каком языке изъясняются в Сицилии?

Жевакин.

- А натурально, все на французском.

Анучкин.

- И решительно все барышни говорят по-французски?

Жевакин.

- Все-с решительно. Вы даже, может быть, не поверите тому, что я вам доложу: мы жили тридцать четыре дня и во все время ни одного слова я не слыхал от них по-русски.

Анучкин.

- Ни одного слова?

Жевакин.

- Ни одного слова. Я не говорю уже о дворянах и прочих синьорах, то-есть разных ихних офицерах; но возьмите нарочно тамошнего простого мужика, который перетаскивает на шее всякую дрянь, попробуйте, скажите ему: "Дай, братец, хлеба" - не поймет, ей-богу не поймет, а скажи по-французски: "Dateci del pane" или "portate vino!" - поймет и полетит и точно принесет.

(Женитьба. Действ. I. Явлен. XVI).

Комизм здесь основан на том, что лексическую окраску, которую "французский" язык имеет в русском (т.-е. вне своей среды) действующее лицо переносит в самую среду, т.-е. туда, где этой окраски быть не может*1.

Велика сила лексической окраски слова в любой речевой конструкции ср. осознание в литературе XVIII в. диалектизмов, как комического элемента, роль античных имен в стихах Пушкина, роль "францужения" в "Евгении Онегине" и т. д.

Благодаря лексической окраске, - любая тема выносится из безразличной речевой среды и окрашивается наиболее для нее характерной лексической средой. Назвать Англию, Францию - "фирмой" - это значит не только уподобить ее деятельность существенным чертам фирмы, как торговли и т. д., не только снизить масштаб и конкретизировать, - но и окрасить все, что о них говорится в особый цвет: слово "фирма" - сугубо классовое, буржуазное, - и оно опутывает образ целой прочной сетью ассоциаций в данном направлении. Говорить образно о "рычагах" революции - значит не только употребить известный образ (кстати довольно стершийся), - а незаметным образом окрасить фразу в цвет известной лексической среды, - известной деятельности производственного процесса.

Здесь, в этом отношении, в каждой речевой конструкции образ и сравнение, - может быть мотивировкой, оправданием ввода нужной лексической окраски.

Но лексическая окраска дается, конечно, и помимо образа, помимо сравнения, - и иногда в самых маловажных, второстепенных по значительности словах и словечках. Эти слова и словечки иногда могут производить впечатление чего-то бессодержательного или второстепенного в семантическом отношении, - и вместе с тем они являются очень важными лексическими рычагами, переводящими всю речь в определенную лексическую среду.

Когда деревенские ораторы употребляют непонятные ни для себя, ни для слушающих иностранные слова, - они делают установку на город, на революционную городскую речь. И в таких непонятных словах, - не только слабость, но и сила и смысл бессмысленных речей деревенских ораторов.

5.

Ввиду сказанного, отношение вещи и слова представляется не прямым; вещь не покрывает слова, слово не покрывает вещи. Самое конкретное обозначение вещи - жест, на нее _______________

*1 Комизм еще усугубляется тем, что вместо французских примеров приведены итальянские. указывающий, - будет самым неконкретным в языковом отношении. От каждого слова идут нити по объему лексического единства; каждое слово в той или иной мере подчиняется общему фразовому значению, оно окрашено широкой лексической средой, для которой оно характерно.

В этом смысле самое конкретное слово, слово, связанное с массой ассоциаций, - будет наименее конкретно для обозначения совершенно определенной, конкретной вещи.

Во-первых, отвлекающее от вещи - влияние ассоциаций с широким объемом лексического единства; чем шире объем лексического единства слова, чем крепче в слове основной признак, - тем больше ассоциаций с разными значениями одного слова, тем больше возможность "многосмыслия" (ср. приведенный выше пример: "Какую голову с плеч снести" и "Сердце, золото мое"), тем насыщеннее слово и беднее обозначение.

Затем - влияние фразы; фраза в известной мере подчиняет значение отдельного слова; фраза сама может быть единицей, с общим значением для всех членов; для того чтобы вышелушить значение отдельного слова из этой группы, которая поглотила это отдельное значение - нужны особые приемы. И, наконец, лексическая окраска, которая, подобно рычагу большой силы, переводит всю речь в известную лексическую среду. "Авторитетность" лексической среды может сделать авторитетным и любое слово. И наоборот, без расчета на нее может получиться неожиданный результат: самое точное обозначение может быть окрашено в неподходящий цвет - и не удасться.

Приведу один пример, когда узость объема лексического единства и неподходящая лексическая окраска совершенно парализуют значение слов, лишают слова динамики.

Казалось бы - есть средство отделаться от ассоциаций, даваемых широким объемом лексического единства (и тем сделать слово обозначением, оконкретить вещь): точное слово - термин, связывающееся только в данной связи с данным понятием, - слово, у которого лексическое единство ограничено одной связью, у которого основной признак прикреплен к вещи.

Предположим, что перед оратором тысячная толпа. Оратор призывает ее к немедленным активным действиям следующими словами:

- Экспроприируйте экспроприаторов!

Предположим далее, что вся толпа, до единого человека, точно понимает значение этих слов.

Слово "экспроприатор", "экспроприировать" - слова с узким объемом лексического единства; они однозначны*1, в этом смысле они должны были быть конкретными. И все же эти-то слова как раз и окажутся не конкретными в плане языка, а потому и не динамичными, не повелительными.

Основной признак, который усложняет значение слова, делает его неадэкватным вещи, - связывает слово крепкой ассоциативной связью с многими значениями, ведет его множеством ассоциативных нитей сразу ко многим опорным пунктам лексического единства - по лексическому плану, - делает самое слово вещью быта.

Слово-термин, пусть оно даже и понятно для всех, пусть оно однозначно и в этом смысле точно, - при узком объеме лексического единства - лишено этих ассоциативных нитей; поэтому оно хрупко держится в сознании, оно отъединено, - и к быту не апеллирует, не ведет. Вся толпа может понимать лозунг, - и вместе с тем ничего не сделать.

Кроме того: в приведенном лозунге сильная лексическая окраска, здесь дана установка на "науку", на "книгу", на "газету", наконец, на "иностранное", - и эта лексическая окраска также отрывает слова от быта, от условий настоящего времени и места, выводит их из конкретного ряда и делает их отвлеченными; этот рычаг переводит весь призыв в самую неподходящую лексическую среду. Все это лишает его силы, динамики.

Предположим, что оратор говорит взамен этой фразы такую:

- Грабьте награбленное (грабителей).

Основной признак "грабить" ведет к нескольким значениям: сгребать что в одну кучу, отнимать силою, хватать руками ("сграбь руками").

Перед нами не слово-термин; в нем не дана точно подчеркнутая социальная сторона значения, как это имеет место в специальном слове "экспроприация", - и все же эти слова динамичнее, повелительнее, активнее. Лексический объем шире; основной признак связывает значение, в котором употреблено слово (отымать силой) с другими, оказывающимися более конкретными (хватать руками), - основной признак укореняет слово ассоциативными связями; лексическая окраска - _______________

*1 В русское языковое сознание не вошло или вошло в минимальной степени значение слова "экспроприатор", в котором его употребляло царское законодательство ("экспроприация в казну"); обращу, кстати внимание, что слово экспроприация было в ходу в революцию 1905 г., в значении, близком к тому, о котором я говорю. Слово это - в этом специальном значении имело и сокращенную форму: экс. Зато слово "экспроприатор" в этом ряду имеет значение не только не сходное со значением в приведенной фразе, но и прямо ему противоположное, что, конечно, может до известной степени лишить фразу "однозначности", точности. быт, и быт массовый. В результате повелительность словаря, его динамичность*1.