Этот благоприятный отзыв Олсуфьева о масонах объясняется, может быть тем, что брат начальника Тайной Канцелярии А. И. Шувалов, Иван Шувалов, - фаворит Елизаветы, сам, как мы сообщали, был масонам. При таком стечении обстоятельств, давать отрицательный отзыв о масонах было не безопасно. А может быть и сам Олсуфьев был масоном.

В России, - указывает Иванов, - масонство на первых порах получило характер забавы от нечего делать, стало простым "модным" развлечением, которым увлекалось общество.

В масонских собраниях люди высшего круга, в котором прежде других распространилось масонство, видели лишь занимательные сборища с оригинальными обрядами, - сборища, в которых можно было время провести и людей повстречать. Людей иных, не-аристократических кругов привлекала к масонству, с одной стороны, возможность попасть в одно общество с аристократами и с сильными и влиятельными вельможами, с другой, надежда получить через масонские ложи повышение по службе так или иначе устроить свои дела и делишки, как писал Елагин. Словом, одних масонство привлекало потому, что оно было модным учением и интересной забавой, а других толкали в масонские ложи расчет и тщеславие.

В пятидесятых годах XVIII века собрания масонов в России носили совершенно характер клубов с обычными клубными занятиями: бильярдом, карточной игрой и веселыми ужинами в "столовых ложах". Только торжественные приемы новичков и посвящения из степени в степень напоминали о масонстве.

Да, на первых порах поверхностно европеизированное русское общество играло с масонством, как с новой игрушкой. Но это была очень опасная игра. Так дети часто играют с огнем, с огнестрельным оружием, с гранатой и бомбой, не подозревая, что эти игрушки могут искалечить их и принести в скором времени смерть.

Действительность в России, искалеченной духовно Революцией Петра I, была слишком неприглядна, чтобы с ней могли примириться люди, желавшие благоденствия своей родине. Утвердившиеся в стране европейские формы крепостного права превратили большинство населения страны в полурабов.

Дворцовые интриги и заговоры давали власть не законным наследникам, а случайным людям, что подрывало былое обаяние незыблемости основ монархической власти. Все это, конечно, не могло нравиться мыслящим людям. А так как эти мыслящие люди были воспитаны уже не в русском, а в европейском духе, то они и стали искать более "высоких истин" на западе. Искатели "истинной формы религии", "истинных путей к лучшему познанию Бога", масоны даже вели одно время идейную борьбу с представителями французского материализма. Этот факт всегда отмечается всеми исследователями русского масонства и историками православной церкви - Л. Знаменский в своем "Руководстве к русской церковной истории" пишет:

"Весьма сильное противодействие среди русского общества вольнодумство встретило себе еще в масонстве, которое развивалось совершенно у нас параллельно вольтерьянству".

Выступления против французского вольтерьянства (в которое вместе с материализмом органически входил атеизм), создало почву для сближения масонов с некоторыми представителями православного духовенства.

"Масоны, - замечает П. Знаменский, - были в дружбе с духовенством, Платон (митрополит Платон в эпоху Екатерины II. - Б. Б.) был даже сделан покровителем Дружеского общества, но церковь все-таки не могла считать их своими, хотя против них и не высказывалась". П. Знаменский даже утверждает, что "религиозное направление лекций Шварца благотворно действовало на публику, предохраняя ее от модного неверия и возбуждая серьезные думы о священных предметах". Но если первая формулировка П.

Знаменского верна для самого раннего периода развития русского масонства, то вторая и третья уже не верны.

Лекции Шварца, главы русских Розенкрейцеров при Екатерине II, были пропитаны масонской мистикой. И поэтому они никак не могли предохранять общество от модного неверия, а наоборот, заменяя религиозную мистику масонской мистикой, подготовляли к усвоению "истин масонства". Неверно и утверждение Л. Знаменского, что масоны были дружны с духовенством и что церковь не выступала против них. С масонами были в дружбе только отдельные представители высшей церковной иерархии и отдельные представители рядового духовенства, а не православная церковь в целом. Несмотря на свое приниженное положение и неразработанность православного богословия, православная церковь в целом сторонилась масонов. Не высказывалась против масонов церковь не потому, что была с масонами в дружбе, а потому, что выступления против масонов были рискованны и грозили преследованиями со стороны сильных мира сего, увлекавшихся вольтерьянством и масонством. Православная церковь находилась между двух огней, обессиленной и униженной многолетними преследованиями со стороны государства, ей приходилось быть очень осторожной, чтобы не навлечь на себя новые преследования со стороны могущественных покровителей вольтерьянцев и их "противников" масонов.

Великий провинциальный мастер для России, известный масон эпохи Елизаветы и Екатерины II Иван Елагин сообщает в своих воспоминаниях, что он вступил в Общество Вольных Каменщиков в ранней юности, когда масонские ложи имели в своем составе много лиц "из числа высших государственных сановников".

В таких условиях вести борьбу с масонством было трудно. Масонами были многие из высших сановников, офицеры гвардейских полков, учителя и воспитатели Шляхетского Кадетского Корпуса, большинство профессоров созданных при Елизавете высших учебных заведений - Московского Университета и Академии Художеств. Молодежь, воспитывавшаяся в этих учебных заведениях, вводится воспитателями в круг идей вольтерьянства и масонства. Шляхетский кадетский корпус, в котором получали воспитание дети русской аристократии и русского дворянства, становится очагом масонского просвещения. В корпусе получили воспитание многие из видных русских масонов Елизаветинской и Екатерининской эпохи. В нем учились Болтин, Сумароков, будущий обер-прокурор Святейшего Синода П.

И. Мелиссино, историки Болтин и М. М. Щербатов и другие.

Воспитание, которое получала русская молодежь в Шляхетском корпусе и в Московском Университете - носило космополитический характер. Ничего русского в этом воспитании не было. Русские образованные люди с каждым поколением все дальше удалялись от русского миросозерцания.

Сначала русскую молодежь масонство притягивало к себе своей таинственностью и возможностью сблизиться в масонских ложах с вершителями судеб государства и таким образом обеспечить себе хорошую карьеру.

Иван Елагин признается в своих записках, что к масонам его влекло:

"Любопытство и тщеславие, да узнаю таинство, находящееся, равенство с такими людьми, кои в общежитии знамениты, и чинами, и достоинствами, и знаками от меня удалены суть, ибо нескромность братьев предварительно все сие мне благовестили... Содействовали тому и лестная надежда, не могу ли через братство достать в вельможах покровителей и друзей, могущих споспешествовать счастью моему".

Наивный характер зарождавшегося русского масонства не удовлетворил сначала Ивана Елагина. Он не обнаружил в русских ложах, по его словам, "ни тени какого-либо учения, ниже преподаний нравственных".

Он видел только "предметы неудобоносимые, обряды странные, действия почти безрассудные; и слышал символы нерассудительные, катехизисы уму не соответствующие; повести общему в мире повествованию прекословные, объяснения темные и здравому рассудку противные".

"С таким предубеждением проводил я многие годы в искании в ложах и света обетованного и равенства мнимого: но ни того, ни другого, ниже никакие пользы не нашел, колико не старался".

Но позже Иван Елагин "узнал" в масонских идеях "истинный свет" и в царствование Екатерины II создал даже свою особую "Елагинскую" систему масонства, за что отличен был руководителями европейского масонства званием Великого Провинциального Мастера для России.