Зачем под пеленой сокрыт Изиды зрак,
Зачем горящий Феб всё к западу стремится?
Какое счастье, милый брат!
Я буду в мудрости соперник Пифагора!
В Афинах обо мне тогда заговорят.
В Афинах? - что сказал! - от Нила до Босфора
Прославится твой брат, твой верный Филалет!
Какое счастье! десять лет
Я стану есть траву и нем как рыба буду;
Но красноречья дар, конечно, не забуду.
Ты знаешь, я всегда красноречив бывал
И площадь нашу посещал
Не даром.
Не стану я моим превозноситься даром,
Как наш Алкивиад, оратор слабых жен,
Или надутый Демосфен,
Кичася в пурпуре пргд царскими послами:
Нет! нет! я каждого полезными речами
На площади градской намерен просвещать.
Ты сам, оставя плуг, придешь меня внимать,
С народом шумные восторги разделяя,
И, слезы радости под мантией скрывая,
Красноречивейшим из греков называть.
Ты обоймешь меня дрожащею рукою,
Когда... поверишь ли? Гликерия сама
На площади с толпою
Меня провозгласит оракулом ума,
Ума, и, может быть, любезности... Конечно,
Любезностью сердечной
Я буду нравиться и в сорок лет еще.
Тогда афиняне забудут Демосфена
И Кратеса в плаще,
И бочку шута Диогена,
Которую, смотри... он катит мимо нас!"
"Прощай же, братец! - В добрый час!
Счастливого пути к премудрости желаю,
Клит молвил краснобаю;
Я вижу, нам тебя ничем не удержать!"
Вздохнул, пожал плечьми и к городу опять
Пошел - домашний быт и домик снаряжать.
А Филалет? К Пирею,
Чтоб судно тирское застать
И в Мемфис полететь с румяною зарею.
Признаться, он вздохнул, начавши одиссею...
Но кто не пожалел об отческой земле,
Надолго расставаясь с нею?
Семь дней на корабле,
Зевая,
Проказник наш сидел
И на море глядел,
От скуки сам с собой вполголос рассуждая.
- "Да где ж тритоны все? где стаи нереид?
Где скрылися они с толпой океанид?
Я ни одной не вижу в море".
И не увидел их. Но ветер свежий вскоре
В Египет странника принес;
Уже он в Мемфисе, в обители чудес;
Уже в святилище премудрости вступает,
Как мумия сидит среди бород седых
И десять дней зевает
За поученьем их
О жертвах каменной Изиде,
Об Аписе-быке иль грозном Озириде,
О псах Анубиса, о чесноке святом,
Усердно славимом на Ниле,
О кровожадном крокодиле
И... о коте большом!..
- "Какие глупости! какое заблужденье!
Клянуся Поллуксом! нет слушать боле сил!"
Грек молвил, потеряв и важность и терпенье,
С скамьи как бешеный вскочил
И псу священному, о ужас! наступил
На божескую лапу...
Скорее в руки посох, шляпу,
Скорей из Мемфиса бежать
От гнева старцев разъяренных,
От крокодилов, псов и луковиц священных
И между греков просвещенных
Любезной мудрости искать.
На первом корабле он полетел в Кротону.
В Кротоне бьет челом смиренно Агатону,
Мудрейшему из мудрецов,
Жестокому врагу и мяса и бобов
(Их в гневе Пифагор, его учитель славный,
Проклятьем страшным поразил,
Затем, что у него желудок неисправный
Бобов и мяса не варил).
- "Ты мудрости ко мне, мой сын, пришел учиться?
У грека старец вопросил
С усмешкой хитрою, - итак, прошу садиться
И слушать пенье сфер: ты слышишь?"
"Ничего!"
- "А видишь ли в девятом мире
Духов, летающих в эфире?"
- "И менее того!"
- "Увидишь, попостись ты года три, четыре,
Да лет с десяток помолчи;
Тогда, мой сын, тогда обнимешь бренным взором
Все тайной мудрости лучи;
Обнимешь, я тебе клянуся Пифагором..."
- "Согласен, так и быть!"
Но греку шутка ли и день не говорить?
А десять лет молчать, молчать да все поститься
Зачем? чтоб мудрецом,
С морщинным от поста и мудрости челом,
В Афины возвратиться?
"О нет!"
Чрез сутки возопил голодный Филалет:
- "Юпитер дал мне ум с рассудком
Не для того, чтоб я ходил с пустым желудком;
Я мудрости такой покорнейший слуга;
Прощайте ж навсегда Кротонски берега!"
Сказал и к Этне путь направил;
За делом! чтоб на ней узнать, зачем и как
Изношенный башмак
Философ Эмпедокл пред смертью там оставил?
Узнал и с вестью сей
Он в Грецию скорей
С усталой от забот и праздности душою;
Повсюду гость среди людей,
Везде за трапезой чужою,
Наш странник обходил
Поля, селения и грады,
Но счастия не находил
Под небом счастливым Эллады.
Спеша из края в край, он игры посещал;
Забавы, зрелища, ристанья,
И даже прорицанья
Без веры вопрошал;
Но хижину отцов нередко вспоминал,
В ненастье по лесам бродя с своей клюкою,
Как червем, тайною снедаемый тоскою.
Притом же кошелек
У грека стал легок;
А ночью, как он шел через Лаконски горы
Отбили у него
И остальное воры.
Счастлив еще, что жизнь не отняли его!
"Но жизнь без денег - что? мученье нестерпимо!"
Так думал Филалет,
Тащась полунагой в степи необозримой.
Три раза солнца свет
Сменялся мраком ночи,
Но странника не зрели очи
Ни жила ни стези: повсюду степь и степь
Да гор в дали туманной цепь,
Илотов и воров ужасные жилища.
Что делать в горе! что начать!
Придется умирать
В пустыне, одному, без помощи, без пищи.
"Нет, боги, нет, - Терзая грудь, вопил несчастный Филалет:
Я знаю, как покинуть свет!
Не стану голодом томиться!" - И меж кустов реку завидя вдалеке,
Он бросился к реке,
Топиться!
"Что, что ты делаешь, слепец?"
Несчастному вскричал скептический мудрец,
Памфил седобородой,
Который над водой, любуяся природой,
Один с клюкой тихонько брел,
И, к счастью, странника нашел
На крае гибельной напасти.
"Топиться хочешь ты? Согласен; но сперва
Поведай мне, твоя спокойна ль голова?
Рассудок ли тебя влечет в реку иль страсти?
Рассудок: но его что нам вещает глас?
Что жизнь и смерть равны для нас.
Равны - так незачем топиться.
Дай руку мне, мой сын, и не стыдись учиться
У старца, чем мудрец здесь может быть счастлив",
Кто жить советует, всегда красноречив:
И наш герой остался жив.
В расселинах скалы, висящей над водою,
В тени приветливой смоковниц и олив
Построен был шалаш Памфиловой рукою,
Где старец десять лет
Провел в молчании глубоком
И в вечность проницал своим орлиным оком,
Забыв людей и свет.
Вот там-то ужин иль обед
Простой, но очень здравый,
Находит Филалет:
Орехи, жолуди и травы,
Большой сосуд воды, и только. Боже мой!
Как сладостно искать для трапезы такой
В утехах мудрости приправы!
Итак, в том дива нет, что с путником Памфил
Об атараксии* тотчас заговорил.
"Все призрак! - под конец хозяин заключил:
Богатство, честь и власти,
Болезнь и нищета, несчастия и страсти,
И я, и ты, и целый свет,
Все призрак!" - "Сновиденье!"
Со вздохом повторял унылый Филалет;
Но, глядя на сухой обед,
Вскричал: - "Я голоден!" - "И это заблужденье,
Все грубых чувств обман; не сомневайся в том".
Неделю попостясь с брадатым мудрецом,
Наш призрак Филалет решился из пустыни
Отправиться в Афины.
Пора, пора блеснуть на площади умом!
