— Но если ей это было надо, то по прошествии еще двух-трех месяцев Мег снова возвращалась к своим старым любовникам, — напомнил доктор и покачал головой, словно не веря тому, что только что сказал сам. — Если это действительно так, Джинкс, то мне становится непонятным, почему вы называете Мег своей единственной и лучшей подругой.

— По-моему, у меня это получается не слишком убедительно, — с неуместной радостью воскликнула женщина, словно посмеиваясь над недоверием доктора. — Но вам бы Мег непременно понравилась, — улыбнулась Джинкс, словно вспоминая что-то. — Послушайте, когда я говорю, что мне приходилось возиться с теми, кого она бросила, хотя бы временно, это же не означает, что я виню ее в том, что случилось со мной и с ними впоследствии. Она уговаривала меня не выходить замуж за Рассела. Одним из доводов было то, что ей не хотелось, чтобы я, в возрасте всего двадцати одного года, привязала себя к одному-единственному мужчине. Но было уже слишком поздно. Не могла же я покинуть его после того, что с ним сделал Адам. И в этом не было никакой вины Мег.

Тем не менее, Алан сильно сомневался в том, что Мег бы ему понравилась. Если все то, что рассказывала Джинкс, было правдой, это только лишний раз подтверждало ее полную неспособность принимать решения относительно своей личной жизни. И особенно того, что касалось выбора настоящих друзей и подруг. Становилось похоже на то, что сама Джинкс смотрела сквозь пальцы на недостатки Мег, и больше всего ее привлекали эгоцентричные личности. «Интересно, — рассуждал Протероу, — понимает ли она то, что ее всегда тянуло к эгоистам?» Может быть, это происходило оттого, что Джинкс не могла отличить эгоизм от уверенности в себе и сосредоточенности? В ее голове и без того кружилось много противоречивых мыслей о властном характере ее отца. Неудивительно, что она просто не умела разбираться в людях.

— Наверное, вы также считаете, что Мег вовсе не виновата и в том, что продолжала крутить роман с Расселом даже после того, как вы поженились? — иронично спросил Алан.

Джинкс бросила на доктора быстрый взгляд:

— Не на все сто процентов. Мне кажется, что от самого Рассела все-таки тоже кое-что зависело. — Она неопределенно пожала плечами. — К тому же, они вели себя крайне осмотрительно. Я так ни о чем и не догадывалась вплоть до момента его смерти. А после это уже не имело для меня большого значения.

— Кто же ввел вас в курс дела?

— Никто. Она написала ему несколько писем, которые он хранил на чердаке в Ричмонде вместе со старыми экзаменационными работами своих студентов. Эти письма были написаны от души, — вспомнила Джинкс. — Самое грустное, пожалуй, заключается в том, что она действительно любила его, но не могла даже подумать о том, чтобы связать свою жизнь с одним-единственным мужчиной. Ее ужасала сама мысль о том, что она может осесть где-нибудь в деревне и превратиться, как ее мать, в самую обыкновенную послушную жену. — А вы когда-нибудь говорили с ней о Расселе?

— Нет.

— Почему же?

— Я не видела смысла в таком разговоре.

— Полиция знала об их связи?

— Даже если и знала, то при мне они об этом не обмолвились ни разу.

— Почему же тогда вы сами не рассказали им обо всем?

— Потому что письма я обнаружила где-то через год, а к тому времени дело уже было закрыто. — Джинкс подергала себя за нижнюю губу. — Мне кажется, вы не совсем отчетливо представляете себе, что это такое — быть замешанным в расследовании уголовного преступления. В общем, это не слишком приятный жизненный опыт. И мне потребовалось бы что-то более значимое, чем пара старых любовных писем, чтобы заставить нас всех еще раз пройти через это испытание.

Доктор подался вперед:

— Получается, что последующие девять лет вы только притворялись, будто ничего страшного не произошло. И вот теперь, узнав о романе Лео и Мег, вы испугались, что история может повториться?

Джинкс ничего не ответила. Возможно, она поняла, как неубедительно сейчас звучит ее рассказ и каким странным кажется со стороны ее поведение при данных обстоятельствах.

— Так что же вы сделали, Джинкс?

— Я подумала, что будет лучше, если никто ни о чем не узнает. Поэтому, когда мы вернулись в Лондон, я попросила Лео позвонить родителям и попросить их никому ни о чем не рассказывать, пока для этого не наступит подходящее время. Я объяснила ему, что прежде мне надо обо всем переговорить со своим отцом. — Она подперла руками подбородок и удрученно принялась рассматривать узоры на ковре. — Но вот только я никак не могу припомнить, говорила ли я с Адамом или нет, поэтому не могу точно утверждать, что… — Внезапно она оборвала себя на полуслове.

— Вы не можете точно утверждать, подали ли вы ему повод для того, чтобы он убил их обоих.

Лэнсинг-роуд, 53. Солсбери, Уилтшир.

1 час 15 минут дня.

Сотрудница полиции Блейк придержала дверь в квартиру Флосси Хейл ногой и не давала хозяйке закрыть ее:

— Я никуда не уйду, пока не переговорю с тобой, — твердо произнесла Блейк. — Поэтому тебе лучше впустить меня.

Через пару секунд давление двери на ногу ослабло, и путь в квартиру оказался свободным. Флосси бросила на свою гостью недовольный взгляд. Лицо миссис Хейл переливалось всеми цветами радуги от заживающих синяков и ссадин. Она пыталась прикрыть свое вечернее платье с огромным вырезом рукой в гипсе. Сейчас Флосси выглядела лет на двадцать старше своих сорока шести:

— Что тебе надо? — угрюмо бросила она.

— Просто побеседовать. Как ты себя чувствуешь?

— Неважно. — Она устало хмыкнула. — Садиться до сих пор больно, но я переживу и это. — Она провела посетительницу в крохотную гостиную, уставленную не по размерам высокой и грузной мебелью. — Присаживайся, — грубо фыркнула она, облокачиваясь на телевизор пухлыми руками. — По всем правилам я сейчас должна лежать в больничной койке, хотя не могу сказать, что меня это очень устраивало. Я, правда, пыталась убедить врача подержать меня в клинике еще пару дней, но меня все равно оттуда вышвырнули, поскольку к ним поместили какого-то старого козла с кучей денег и геморроем впридачу. — Она печально посмотрела на Блейк. — У меня складывается такое впечатление, что в последнее время жизнь уже никого особенно не радует.