Шамиль СУЛТАНОВ, политолог, президент Центра стратегических исследований "Россия-Исламский мир".
Согласно последним данным, эта банда Цапка состояла из 120-150 человек. И она была элементом системы власти. Я почему выступаю против терминов "криминализация", "мафиози" и так далее? Потому что при их использовании возникает иллюзия, что стоит эти криминальные элементы, эту мафию убрать, посадить их в тюрьму — и всё сразу станет хорошо. На самом деле всё не так.
В Кущёвском районе — 30 тысяч населения. Есть своя администрация, милиция, прокуратура и прочие властные структуры. Вместе с членами их семей — около двух тысяч человек. Сколько это вместе, пусть с тысячей "цапковцев"? Около 10% населения. И все остальные 90% ничего не могли с этой системой сделать. Учителя, врачи, фермеры, наемные рабочие и так далее… Вот эта старая, традиционная, еще советская структура общества — стала той почвой, на которой вырос феномен "цапковщины".
Я проводил полевые исследования по целому ряду регионов страны — везде одна и та же социально-политическая картина, с небольшими количественными вариациями. Она состоит из двух главных компонентов. Первая — это то, что я назвал кланово-корпоративными структурами. Под корпорацией я здесь понимаю не крупный экономический субъект как таковой, а иерархически организованную систему, которая объединяет людей для достижения их партикулярных интересов любой ценой. И в своих действиях эта корпорация исходит из собственных корпоративных норм поведения, которые для неё более важны, приоритетны и эффективны, чем какие-то законы и конституции тех стран, где она "работает". Такая корпорация — это некое логическое завершение и высшая ступень развития кланов, которые у нас существуют повсеместно.
Если взять уже упомянутую Саратовскую область, то это не только Энгельс и "парковская" группировка — кстати, тот же Лысенко еще при Советской власти был вторым секретарем Энгельсовского горкома КПСС, если вам это о чем-то скажет. Там три или даже четыре этажа местных кланов: от каждого села, района, города — и до области. Вот эта кланово-корпоративная структура в разных регионах России включает в себя от 5 до 15% населения. Это вовсе не означает, что все 15% получают ощутимую выгоду от действий "своего" клана. В той же Кущевской "наверху" было человек двадцать-тридцать, все остальные — "шестерки", которые получали какие-то крохи с главного стола. Но — получали. Чем ниже вы спускаетесь по уровням власти, тем меньший процент населения связан с соответствующим кланом.
Однако остальные 85-90% населения вообще видят смысл своего существования в физическом выживании. И среди них идут под воздействием этих клановых структур удивительные процессы деградации. Что такое изнасилование на юге России? К любой изнасилованной относятся плохо. Так вот, банда Цапка совершила свыше двухсот изнасилований. Все знали, что происходит и кто за этим стоит. Но никто бандитам не отомстил — может быть, исключение составил случай, когда был убит Николай Цапок. Но это — один случай из двухсот, то самое исключение, которое подтверждает правило. Во всех остальных главной виновницей происшедшего считалась сама изнасилованная: кого-то били, кого-то выгоняли из дому, кого-то доводили чуть ли не до самоубийства, а как же, они все тут казаки, изнасилованная дочь — это позор, им ворота дёгтем вымажут! А был еще случай, когда девочка не хотела поступать в местное медучилище, потому что знала: там насилуют, и рано или поздно это случится и с ней. Но мать настояла, заставила её "получать профессию".
И основной социальный конфликт в России — это конфликт между деградирующим традиционным обществом и кланово-корпоративными структурами. Криминал в этой структуре занимает весьма определенное и очень значимое место, но далеко не ключевое.
Криминальные элементы чаще всего выступают как инструмент межклановых разборок. В одной из республик Северного Кавказа, например, есть село, которое специализируется — знаете на чем? На подготовке киллеров. И все об этом знают, и всех это устраивает. В другой республике все руководители кланов имеют по две-три судимости. И все они — при власти: сенаторы, депутаты, высокопоставленные правительственные чиновники. И это вовсе не особенность Северного Кавказа. По всей России 10-15% населения вовлечены в деятельность кланово-корпоративных структур, которая не может не включать в себя криминальные аспекты.
Я помню, как в одной из телепередач учительница из Кущёвской защищала своих учеников, которые стали "шестерками" клана Цапков, и она при этом сказала очень важную вещь: "А что вы от них хотите? Для них это был единственный шанс вырваться отсюда". У молодежи, которая сейчас приходит в жизнь, нет собственности, всё уже поделено, везде господствует одна и та же кланово-корпоративная система. Какие существуют реальные варианты? Вариант первый: пойти работать на государство за две-три тысячи рублей в месяц и спиться или стать наркоманом. Вариант второй: пойти рабом к Цапкам или другим богатым собственникам за пять-шесть тысяч рублей. Третий вариант: уехать оттуда. Но, чтобы уехать, тоже нужны мозги и хоть какие-то деньги. Из Кущёвской едут в Краснодар, из Краснодара — в Москву, из Москвы — за границу. Этот процесс тоже идёт повсеместно. И четвертый вариант: войти вот в эту корпорацию. Кем? Если возьмут (конечно, "шестеркой"), то дальше — как повезёт, но шанс есть.
Эти 10-15% кланово-корпоративных структур контролируют 95% национального богатства России. И есть 85-90% населения, которые ничего не имеют и только пытаются выжить. Пропасть между ними становится всё шире. То есть происходит процесс направленной социально-политической архаизации нашего общества.
Игорь СУНДИЕВ, доктор философских наук, вице-президент Российской криминологической ассоциации.
Полностью согласен с этим выводом и должен заметить, что вообще в моменты острых социальных кризисов именно из тени (криминалитета), обладающей максимальным потенциалом не только деструкции, но и преобразования, рекрутировались движущие силы очередного переворота (революции). Как правило, после любого переворота некоторые из бывших обитателей тени оставались в легитимной части общества в качестве проводников новых социальных норм (новой элиты), а адепты старых норм сбрасывались в тень. Принцип "кто был ничем, тот станет всем, и наоборот", реализовывался во всех крупных социальных преобразованиях, включая российские революции ХХ века (1917 и 1991 годов).
"Радикальные реформы" России в 90-е годы оказались "криминально ориентированными" не только потому, что криминалитет был единственной частью общества, уже имевшей к началу преобразований необходимый капитал и информационные ресурсы. Именно автономность криминальных ресурсов от остальной части общества позволила использовать их с максимальной эффективностью. Как всегда в подобных ситуациях, наибольшую активность в "практике радикального реформирования" проявляют именно представители криминалитета, "свободные от моральных ограничений старого мира". Вторая причина криминальной ориентированности реформ — изначально заложенная нравственная деградация населения и власти в результате принятых экономических решений. Новые элиты формировались из наиболее энергичных и "нравственно лабильных" слоев населения: комсомольских активистов, выдвинутых старой номенклатурой, и молодых бандитов, обеспечивающих "продвижение реформ снизу". В итоге 20 лет "радикального реформирования" в России мы видим фактическую амнистию теневых капиталов, смешение в действующей экономике "белых", "серых" и "черных" финансовых ресурсов, дальнейшие тенденции — законодательная амнистия любых используемых капиталов.
