(Ответ): – На самом деле, культ не исчез. Просто длится привычное общество, где все как принято, как положено. Мир иллюзий о том, каким человек хотел бы видеть себя. Но достаточно человеку – неважно, вольно или невольно – переступить черту, проявить свою истинную природу, и его душа перемещается в невидимый город скрытых, запретных переживаний. Возникает растерянность, стресс… И, куда бы ты ни пошел, что бы ни делал, твоя душа остается в невидимом городе, из которого нет выхода…

(Вопрос): – Но если отказаться от автохтонов, этот эффект исчезает?

– Наоборот… Сейчас я понимаю, что у каждого человека, независимо от того, знает он вообще о минералах Тасманова или нет, есть свой собственный невидимый город… На самом дне души каждого человека есть вход в невидимый город, из которого нет выхода…

Из книги Чероны-Бели «Открытие памяти»:

Отчасти успешное функционирование секты объяснялось и собственной нечеловеческой невозмутимостью отца. Он вел двойную жизнь без малейших усилий, и кровавые оккультные эксперименты нисколько не мешали ему продолжать карьеру и участвовать по мере необходимости в светской жизни. Несмотря на масштаб злодеяний, он в сущности не желал никому зла. Он увлекался коллекционированием минералов, исследовал перспективы их практического использования – и только.

В рамках творческого поиска прошли и опыты отца по части создания зомбированных рабов. Наладив функционирование секты, Тасманов понял, что добровольно присоединившийся адепт, как бы ни был открыт для внушения и косвенного контроля, все же отчасти принадлежит к привычному миру, к жизни за пределами секты. Абсолютное приобщение обывателя к автохтону невозможно. И тогда отец принял решение о похищении и насильственном удержании жертв с целью их постоянной обработки.

В основе новой практики лежала идея усовершенствованного жертвоприношения: вместо мимолетного убийства и единичной перенастройки восприятия адептов на хтонический поток предполагалось искусственное внедрение минералов в живую плоть, что позволило бы затянуть смертельную агонию жертвы против естественного предела. Основную информацию о соответствии силовых линий человеческого тела определенным психическим состояниям Тасманов почерпнул в видениях возле алтаря и вскоре опробовал продленное жертвоприношение, состоявшее в заколачивании жертвы в специальные каменные колодки с остриями, обращенными вовнутрь.

Первые же опыты дали чрезвычайно заманчивый результат: жертвы превращались в заторможенных, болезненных, подверженных внушению существ – иными словами, в зомби. Практика сживления органической и неорганической материи стала очередным шагом на пути к созданию ужасного веще-существа, получившего название паразитарного камня.

Поначалу искалеченные создания почти сразу умирали, но отец научился искусственно форсировать избранные жизненные процессы в организме и не только продлил срок годности зомбированных рабов до нескольких лет, но и наделил их сверхъестественной для человека выносливостью, титанической силой, способностью видеть в темноте. За короткое время Тасманов окружил себя умственно ограниченными бессловесными калеками, выполнявшими все его прихоти. Прежде всего в обязанности зомби входило прислуживание во время ритуалов, работа по хозяйству, на каменоломнях и доставка отцу новых жертв.

Судя по стереографическим записям экспериментов, технология состояла в следующем.

Сначала осуществлялась дестабилизация состояния жертвы с помощью физического воздействия – введения в тело каменных осколков и нитей, а также других пыток, к которым для усиления эффекта добавлялось запугивание с помощью разных шокирующих выходок. С точки зрения отца это было примерно как размягчить глину, чтобы потом слепить из нее новую форму.

Затем с незначительными вариациями проводился ритуал, позволявший Тасманову вторгнуться в сознание жертвы – специфические танцевальные движения, стягивающие между участниками действа своеобразный узел хтонических потоков. Дальше на стереографе возникают любопытные эффекты, которые я поначалу приняла за помехи: поскольку каменные экраны настроены прежде всего на передачу психических состояний, поверх фактически происходивших событий записывались переживания жертвы. Во время ритуала отец считывал чужой внутренний мир и на основе подходящих особенностей психики внушал подопытному ложные идеи и директивы, ограничивавшие волю.

Гипнотическое воздействие продолжалось так долго и с такой степенью интенсивности, чтобы в физическом организме начались необратимые изменения: происходило сращение живых тканей с внедренными каменными элементами, которые становились как бы материальными носителями внушенной отцом информации в теле жертвы. Таким образом система замыкалась сама на себя, заключая жертву в круговорот навязчивых состояний, повторявшихся вплоть до окончательного изнашивания и разрушения физического тела.

Мне доводилось видеть в записи результат этих экспериментов – ужасное зрелище. Если не следовало каких-либо приказов от отца, зомби могли бесконечно долго оставаться на одном месте, раскачиваясь при этом однообразными судорожными движениями, как разбитая пластинка; покрывавшие их с головы до ног уродливые раны, которые в обычных обстоятельствах сделали бы человека беспомощным инвалидом или убили, производили не такое жуткое впечатление, как страдальческое выражение ужаса, отвращения и боли, не сходившее с их лиц. Впрочем, и сами эти существа, лишенные воли, причинили немало зла через свою покорность отцу. Тяга зомби к наиболее жестокому и циничному способу действий, их хитрость и свирепость объяснялись тем, что вплоть до момента желанной смерти они не знали ни мгновения покоя.

Для дотошных экспериментов потребовалось много пленников; и Тасманов непринужденно подключил последователей культа к добыче сырья. Когда употребление людей приобрело промышленный масштаб, некоторые из адептов наконец осознали свою виновность в настоящих похищениях и убийствах, а также серьезные нарушения в работе собственного рассудка; однако Тасманов без особого труда убедил их в ошибочности ходульных представлений о морали и праве, опираясь на несколько заученных банальностей из поверхностно истолкованной философии и справедливо полагаясь на неотразимый эффект всевластия и безнаказанности, производимый силой камня. Вскоре Тасманов привык забирать в святилища абсолютно случайных и непричастных к культу людей; в современном безрелигиозном, казалось бы, насквозь прагматичном индивидуалистическом обществе возрождение примитивной экзальтации языческих духовных практик завершилось установлением рабовладельческой деспотии.

Успех, достигнутый в рамках секты в плане изобилия хтонической энергии, произвел на отца настолько сильное впечатление, что он, совершенно не склонный к философствованию, на одной из записей, подводя итоги очередного удачному эксперименту, высказал поразительную мысль. Я и сейчас в деталях помню эту сцену, словно отец сидит на расстоянии вытянутой руки от меня, задумчиво опустив голову, длинные черные волосы падают на глаза, вдалеке зомби, ползая на коленях, отмывают пол от крови, а над ними возвышается громоздкий алтарь в сверкающем калейдоскопе беспорядочно сменяющих друг друга причудливых видений.

– Я вот о чем подумал, – медленно говорит отец, устало проводя рукой по лбу. – Жизнь – это время. И время жизни, оно не… однородно. Оно, как и любой материал, подвержено обработке… может быть изменено для… использования в нужных целях. Сжато, расколото, растянуто, собрано в подходящую конфигурацию… Только… если в пространстве сырьем служит физическое тело… то плоть времени – это осознание.

Павел.

Альбина была артистичной и непредсказуемой – такой, как казалось Павлу, и должна быть настоящая журналистка. Ему повезло, что его приняли на работу в крупную телекомпанию при его сравнительно небольшом операторском стаже, и Альбина, к которой его определили в напарники, а фактически – в ученики, была старше и опытнее; но все равно она оставалась очаровательной молодой женщиной, блестящей и игривой, как шампанское, а главное – в ней была безрассудная авантюристическая жилка, за которую Павел прощал ей и привычку к алкоголю, и чуждую Павлу практичность в отношениях с людьми.