Проезжая по Харьково-Николаевской дороге, я видел такую картину. В вагоне сидит какой-то субъект с тирольской рожей и в венгерской шляпе. Перед ним стоит "физико-химический аппарат" со стеклянным цилиндром, в котором плавает "морской житель". За пятак каждый желающий получает фотографическую карточку и "свою судьбу", начертанную помянутым жителем. На аппарате выставлены напоказ 4 карточки: Суворова, Ю. Самарина, Патти и Ваша. Это должно быть приятно Вашему авторскому сердцу.
На днях Николай сделал рисунок, очень недурной. Я посоветовал ему послать его в "Осколки". Получили ли Вы? Живет Николай у меня, пока очень степенно. Работает. Присылайте ему тем, но только через мои руки, Когда я вмешиваюсь, то дела его идут живее. Кстати: если будете высылать ему гонорар, то высылайте не на его имя и не на мое (некогда ходить на почту), а на имя моего брата-студента Михаила Чехова. На его же имя высылайте и посылки, буде таковые будут.
Поклон Прасковье Никифоровне и Феде, а также Билибину.
Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
494. А. С. СУВОРИНУ
5 или 6 октября 1888 г. Москва.
Здравствуйте, Алексей Сергеевич! Корша я успокою, как только увижусь с ним. А если у Вас будут лишние деньги, то не покупайте театра. Иметь в столице театр, возиться с актерами, актрисами и авторами, угадывать вкусы публики, видеть в своем театре всегда рожи газетчиков, требующих контрамарок и пишущих неизвестно где, - всё это не возбуждает нервы, а гнетет; к тому же антрепренерские бразды делают человека слишком популярным. На Вашем месте "центр нервной деятельности" я целиком перенес бы на юг. Там море и свежие люди. Там можно завести пароход "Новое время", можно построить церковь по собственному вкусу и театр, и даже буфет, - и всё бы это пошло впрок. В театре можно свои пьесы ставить.
Жан Щеглов всё еще говорит о "Дачном муже", о Корше, о Гламе, о Соловцове... Когда мы его не слушаем, он обращается к моему жильцу-гимназисту и начинает изливать ему свою душу... Дернула же его нелегкая родиться мужчиной, да еще драматургом! Он у Вас будет. Успокойте его, пожалуйста, хотя это и нелегко.
Маслову передайте, что Евреинова и прочие дамы "Северного вестника" не виноваты. Заметка о его книге сделана и помещена некиим умным мужчиной без ведома дам. Когда я летом ехал с Евреиновой на юг (она была без турнюра, и публика ужасно над ней потешалась), то она всю дорогу мечтала только о поднятии в журнале беллетристического отдела и о приглашении "молодых сил", в том числе и Маслова. Заметка неважная, меня ругают чаще и резче; придавать ей значение не следует, и Маслов сделал бы недурно, если бы послал Евреиновой повесть. Ему нужно жениться, пить вино, не бросать военной службы и писать то, что хочется... А ведь он хочет писать повести! Что же касается "Русской мысли", то там сидят не литераторы, а копченые сиги, которые столько же понимают в литературе, как свинья в апельсинах. К тому же библиографический отдел ведет там дама. Если дикая утка, которая летит в поднебесье, может презирать свойскую, которая копается в навозе и в лужах и думает, что это хорошо, то так должны презирать художники и поэты мудрость копченых сигов... Сердит я на "Русскую мысль" и на всю московскую литературу!
У Виктора Петровича сочленовный ревматизм. При этой болезни иногда бывает воспаление сердца, и врач всегда должен быть настороже. Причиной пороков сердца чаще всего бывает ревматизм. Но только зачем Виктор Петрович выходит из дому? Ему нельзя ни выходить, ни работать, ни мыться... Я так полагаю, что через месяц он будет уже здоров. Пусть "Ивана Ильича" бросит читать: от сочленовного ревматизма не умирают.
В "Иванове" я радикально переделал 2 и 4 акты. Иванову дал монолог, Сашу подвергнул ретуши и проч. Если и теперь не поймут моего "Иванова", то брошу его в печь и напишу повесть "Довольно!". Названия не изменю. Неловко. Если бы пьеса не давалась еще ни разу, тогда другое бы дело.
Вся моя фамилия Вам кланяется.
Щеглов, видевший Сальвини 6 раз, говорит, что Отелло-Ленский хорош. Хочу написать коротенькую рецензию, да не знаю, с какого конца начать... Поклон Анне Ивановне, Насте и Байрону. Виноградовым желаю скорейшего выздоровления.
Ваш А. Чехов.
Так как зимою Вы заняты, то буду стараться писать Вам такие письма, которые не требуют ответа.
А Алексея Алексеевича всё еще нет!
495. А. С. СУВОРИНУ
7 октября 1888 г. Москва.
7 окт.
Я, Алексей Сергеевич, осерчал и попробовал нацарапать статейку для первой страницы. Не сгодится ли? Если для дебюта бросите в корзину, то в претензии не буду.
Ваш А. Чехов.
Жан Щеглов всё еще говорит о "Дачном муже", о Гламе, о Корше, о Соловцове... Уф!
496. Д. В. ГРИГОРОВИЧУ
9 октября 1888 г. Москва.
9 октября. Кудринская Садовая, д. Корнеева.
Мне весело, дорогой Дмитрий Васильевич, что Вы наконец выздоровели и вернулись в Россию. Те, кто Вас видел, писали мне, что Вы уже совершенно здоровы, по-прежнему бодры и читали даже свою новую повесть, что у Вас теперь большая борода. Если грудная боль прошла, то уж, вероятно, и не вернется, но бронхит едва ли оставил Вас в покое; если он утих летом, то зимою может вновь обостриться от малейшей неосторожности. Сам по себе бронхит не опасен, но он мешает спать, утомляет и раздражает. Вы поменьше курите, не пейте квасу и пива, не бывайте в курильных, в сырую погоду одевайтесь потеплей, не читайте вслух и не ходите так быстро, как Вы ходите. Эти мелкие предосторожности стесняют и раздражают не меньше бронхита, но что делать?
Я рад и тому, что получил от Вас письмо. Письма Ваши коротки, как хорошие стихи, видаюсь я с Вами редко, но мне кажется, и даже я почти уверен, что если в Петербурге не будет Вас и Суворина, то я потеряю равновесие и понесу ужасную чепуху.
Премия для меня, конечно, счастье, и если бы я сказал, что она не волнует меня, то солгал бы. Я себя так чувствую, как будто кончил курс, кроме гимназии и университета, еще где-то в третьем месте. Вчера и сегодня я брожу из угла в угол, как влюбленный, не работаю и только думаю. Конечно - и это вне всякого сомнения - премией этой я обязан не себе. Есть молодые писатели лучше и нужнее меня, например, Короленко, очень недурной писатель и благородный человек, который получил бы премию, если бы послал свою книгу. Мысль о премии подал Я. П. Полонский, Суворин подчеркнул эту мысль и послал книгу в Академию, Вы же были в Академии и стояли горой за меня. Согласитесь, что если бы не Вы трое, то не видать бы мне премии, как ушей своих. Я не хочу скромничать и уверять Вас, что все Вы трое были пристрастны, что я не стою премии и проч. - это было бы старо и скучно; я хочу только сказать, что своим счастьем я обязан не себе. Благодарю тысячу раз и буду всю жизнь благодарить.
В малой прессе я не работаю уж с Нового года. Свои мелкие рассказы я печатаю в "Новом времени", а что покрупнее отдаю в "Северный вестник", где мне платят 150 р. за лист. Из "Нового времени" я не уйду, потому что привязан к Суворину, к тому же ведь "Новое время" не малая пресса. Определенных планов на будущее у меня нет. Хочется писать роман, есть чудесный сюжет, временами охватывает страстное желание сесть и приняться за него, но не хватает, по-видимому, сил. Начал и боюсь продолжать. Я решил, что буду писать его не спеша, только в хорошие часы, исправляя и шлифуя; потрачу на него несколько лет; написать же его сразу, в один год не хватает духа, страшно своего бессилия, да и нет надобности торопиться. Я имею способность - в этом году не любить того, что написано в прошлом; мне кажется, что в будущем году я буду сильнее, чем теперь; и вот почему я не тороплюсь теперь рисковать и делать решительный шаг. Ведь если роман выйдет плох, то мое дело навсегда проиграно!
