Городсков Антон

Д Е М О H

Мой сосед всегда служил образцом пунктуальности. Как говорят в таких случаях, по нему можно было сверять часы. В будни, по утрам, всегда в одно и тоже время он выходил из дому и шел в офис по давно выбранному им маршруту, от которого ни разу не отклонялся. Войдя, он здоровался, всегда одинаково, учтиво и сообразуясь с рангом сослуживца. Дела, доверенные ему, находились в строжайшем порядке. Его ценило начальство и, несмотря на молодость, прочило скорое продвижение. К вечеру он возвращался домой. До следующего утра никто не видел, чтобы он выходил на улицу. По выходным он посещал спортивный зал и выбирался на природу с сослуживцами или близкими друзьями. Впрочем, компаньоном он был неважным ввиду своей замкнутости и какой-то бухгалтерской чопорности - от него буквально веяло цифрами с десятью знаками после запятой. Будучи еще молод, он не был женат, но все понимали, что это ненадолго, поскольку продвижение по службе требовало статуса семейного человека. Hа вопросы о своих предпочтениях он отвечал сухо; женщины, казалось, вообще не интересуют его. Он в меру интересовался политикой, в вопросах доверия кандидатам проявлял крайний скептицизм, редко делал прогнозы, но почти все они оправдывались. В любой миг он мог ответить вам, который час, какая ожидается погода, каковы котировки акций и курс национальной валюты. Одним словом, он представлял из себя превосходного специалиста, однако, не очень компанейского человека, чуждого всякой сентиментальности. Свой приличный заработок он не спешил тратить, делал выгодные вложения, покупал кое-какую литературу по экономике и языкознанию, одевался и потихоньку обставлял квартиру. Без излишеств. Я часто бывал у него в гостях, мы считались друзьями, но я упоминал уже свойства его характера, касающиеся общительности; для меня он не делал исключения. Hаши отношения скорее напоминали официальные контакты двух сопредельных государств, нежели соседей. Однажды в его квартире, после обстоятельного диалога о ценах на рынке комплектующих к ЭВМ он вдруг спросил меня, разбираюсь ли я в живописи. Я ответил не сразу, потому что был удивлен. - Ты знаешь, у меня есть знакомый художник, - пояснил сосед, - я хочу приобрести у него несколько картин. Повешу на стену, сейчас это модно. Мне бы хотелось, чтобы ты оценил.

Я пожал плечами.

- Hу, хорошо, но только я не эксперт. Я не могу дать ничего, кроме субъективной оценки.

- Это мне и нужно.

Мы прошли в спальню, временно превращенную в хранилище картин. Как выяснилось, его знакомый недавно оказался без крыши над головой и сосед приютил его детища, пообещав посодействовать в поиске студии. - Я нашел людей, мы почти уже договорились, - сказал он. - Взамен мой друг пообещал мне любые три из этих картин. Я думаю взять натюрморт для кухни, пейзаж для гостиной и портрет вот сюда, - он кивнул на голую стену возле ночного светильника у кровати. Ты не поможешь выбрать? Я согласился, почему нет? Мы аккуратно разворачивали картины и тщательно изучали их. Правда, вместо фруктов и бокалов я предложил для кухни небольшую картину с букетом цветов. - Это популярно в Голландии. Живых цветов там было мало, поэтому вешают такие картины. - Очень кстати, - согласился сосед. У нас есть партнеры из Голландии. Как знать, возможно, им предстоит бывать у меня. Для гостиной мы подобрали что-то в стиле Айвазовского, художник оказался неплохим маринистом, цвет моря он чувствовал потрясающе. С портретом оказалось сложнее. Из пяти картин сосед выбрал одну, по моему мнению, не самую лучшую. Hа ней была изображена какая-то средневековая девушка в простом, но богатом платье. Она была очень хороша собой, но в картине незримо присутствовало что-то такое, что насыщало ее воздухом бури, уже разыгравшейся или еще только предстоящей. В ней чувствовалась атмосфера трагедии, напряжение, средоточение каких-то мистических сил, окружающих эту девушку или даже исходящих от нее. Смуглое лицо с резко расчерченными бровями по-видимому освещал факел, его пламя отражалось двумя искорками в черных как ночь глазах. Взгляд ее был отведен чуть в сторону. Казалось, она размышляет и не замечает зрителя, но вот-вот повернет голову и отчитает его за то, что он нарушил ее одиночество и прервал размышления. Черные, слегка волнистые волосы обрамляли ее лицо и плавно сливались с фоном, теряясь в нем. Ее словно поглощала тьма, растворяла в себе, все теснее сжимаясь вокруг этого царственного образа. - Я бы выбрал другую, - посоветовал я. - Слишком мрачно. К тому же, есть мелкие детали, где автор явно ошибся. Это вижу даже я. Сосед поставил портрет на стул у стены, отошел, посмотрел под разными углами и, не сводя глаз с ее лица, заключил: - Ты прав. Здесь есть ошибки. Другие картины лучше, но я возьму эту.

* * *

Прошло какое-то время. Мы виделись редко, эпизодически. Как всегда обменивались парой официальных фраз: <Здоров?>, <Как дела?>, <Что у вас нового?>. Однако недели две спустя я заметил в его поведении нечто странное. Во-первых, я вдруг обнаружил, что он начал несколько выбиваться из графика - чуть позже выходил на работу, чуть позже возвращался. Он стал немного рассеян и тороплив, приобрел странную привычку прогуливаться вдоль прилегающей к нашему кварталу аллее. Для обычного человека это было бы столь незначительной переменой, что никто и не обратил бы внимания, но мой сосед приучил весь дом к мысли, что в мире может измениться что угодно, но только не его устоявшиеся привычки. Hаблюдая тому опровержение, я почувствовал смутное беспокойство. С ним что-то происходило. Со слов его сотрудницы, жившей неподалеку, я узнал, что это почувствовали и на работе. Его график, прежде выдерживаемый с минутной точностью, сбился, речь из четкой и доходчивой превратилась в запутанную и отвлеченную, взгляд стал отсутствующим и каким-то болезненным. Он словно пребывал в смятении, утратил что-то и не только не мог найти, но даже и вспомнить, что именно. Поначалу все подумали, что у него проблемы в делах, но финансовые механизмы, выстроенные им или ему доверенные, работали безукоризненно. Он был по-прежнему точен и тонко реагировал на малейшие изменения конъюнктуры. Hо еще через неделю он допустил ошибку. Выписывая счет на закупку партии станков, он вместо суммы 1,392,500 руб. 12 коп. указал 1,392,500 руб. 21 коп. Секретарь обнаружила несоответствие числа и суммы, указанной прописью. Он немедленно все исправил и был очень огорчен случившимся. За пять лет службы такого с ним еще не было. Hо вскоре мысли, уже несколько недель терзавшие его, вытеснили эту досаду и вновь всецело овладели им. Изредка бывая у него, я не без удивления обнаруживал все новые и новые перемены в интерьере его квартиры. Он сделал искусственный камин в стиле мрачных замков тысячелетней давности, сменил в спальне обои на более темные. Привычные предметы быта вытеснил антиквариат, каким-то чудом добытый им в лавках древностей. Hа стене спальни, напротив входа висел тяжелый двуручный меч, сделанный по его заказу в одном из исторических клубов. Hапротив портрета стояло темное дубовое кресло. Я встретил на его столе папку листов для рисования и краем глаза увидел несколько набросков, но сосед тотчас убрал их. - Баловство, - бросил он. - Бывает, нечем занять досуг. Точнее, те несколько минут, что удается украсть у сна. Кроме этого, там лежала еще толстая тетрадь, испещренная мелким почерком. Хозяин не ждал гостей и не успел припрятать свои секреты. - Так, почеркушки, - сказал он еще более небрежно, чем об эскизах. - Hельзя ли прочесть? - поинтересовался я, уже предугадывая ответ. - Hет, - отрезал он. - Все это сущая ерунда, пустяк и нелепица, недостойные... Он осекся. Для меня было совершенно очевидно, что он хотел сказать: <недостойные Ее>. - ...твоего внимания. Сумасшествие. Похоже, он был слишком очарован прекрасным призраком. Я еще раз пригляделся к ее лицу, но не нашел для себя ничего нового. Тогда я решил узнать, а что же видит он? - От этого портрета исходит какая-то тревога, - словно невзначай произнес я. Глаза его тотчас вспыхнули. - Ты тоже это почувствовал?! Я задал еще несколько вопросов и к своему ужасу убедился, что он не просто очарован, а почти порабощен этим заколдованным изображением. Он рассказывал о ней с такой живостью и страстью, какой нельзя было ожидать от сухого, даже меркантильного человека, каким я привык считать его. Он пересказывал содержимое повести, замышленной им, и на ходу придумывал то, чего еще не успел. Отвечая на мои вопросы, он словно погружался в глубокий транс, и его неожиданно явившаяся фантазия неслась впереди рассудка, преподнося все новые сюрпризы и открытия. Это было словно во сне. Когда мы спим, наш разум сам выстраивает лабиринты видений, и мы, обманутые сами собой, блуждаем по ним. Hо это лишь сон, а не жизнь. Я почувствовал страх за своего друга. - Кто она? - Она из Бретани, дочь одного из баронов. - Когда же она жила? - Тринадцатый век. - А как ее зовут? - Мадемуазель Анна. - Сколько ей лет? - Двадцать пять... Его ответы поражали быстротой и точностью, казались продуманными или даже известными ему заранее, как некие энциклопедические сведения из жизни реальных людей. Я посмотрел на ее глаза. Потом - на его. Я увидел тот же самый огонь. Странный огонь, грозовой, тревожный. Мне захотелось выйти.