Сделала она это с молниеносной быстротой и тут же взлетела на верхушку дерева, находив-шегося в клетке. Дама разбушевалась, набросилась на сторожа, но тот весьма спокойно ответил ей, что она сама виновата в том, что подошла слишком близко к клетке, а теперь он ничего не может поделать. Между тем мартышка, кривляясь и дразня публику, разбиралась в ридикюле. Медленно вытаскивала она один за другим все находившиеся в нем предметы и производила над ними различные манипуляции. При этом она знала назначение некоторых предметов, так как, например, пуховкой она попудрила себе нос. Затем она вытащила носовой платок, который долго и сосредоточенно разрывала на мелкие клочки. Нашла конфету в бумажке, развернула и съела. Потом стала рвать самый ридикюль. Ужимки ее были так уморительны, что вся публика, и мы в том числе, буквально умирали со смеху. Одна только владелица ридикюля бесилась. Но, кажется, симпатии всех присутствующих были не на ее стороне.

На террасе, выходившей в сад из квартиры Котлярев-ских, постоянно сидела мать Лили и Поленькиной мамы - чопорная и строгая старуха Ольга Павловна Орлова, которую мы побаивались. Урожденная Кривцова (по матери Раевская), невестка знаменитого Михаила Федоровича Орлова, бравшего Париж, она являлась живой носительницей традиций высшей русской аристократии XIX века. Умная и властная, презиравшая всех ниже ее стоявших людей, она не одобряла демократических вкусов своих дочерей. В частности, она терпеть не могла моего отца, считая его виновником многих, с ее точки зрения пагубных увлечений ее дочери Лили. Родным языком для Ольги Павловны служил французский. С террасы постоянно доносились до нас звуки изысканной французской речи. К Ольге Павловне приходили в гости разные аристократические старушки (хорошо помню низенькую, вросшую в землю старуху - графиню Татищеву), с которыми она подолгу сидела на террасе, ведя длинные французские беседы.

После революции, когда Котляревские переехали в нижнюю квартиру нашего дома, Ольга Павловна стала проводить многие часы на другой террасе, под окнами нашей квартиры. Под журчанье французской речи, доносившейся снизу в летние дни, прошли мои первые юные годы. Ольга Павловна умерла в 1926 году в глубокой старости, когда мне шел уже девятнадцатый год.

Настоящей душой сада, двора и дома - всего, что окружало нас тогда и что составляло значительную часть нашей детской жизни, была Лили замечательный, редкий человек, к которой мы относились как к одной из основ нашего существования. Она так просто и естест-венно отдавала богатство своей души окружающим ее людям, что и они принимали его просто и даже почти без благодарности, как что-то им по праву принадлежащее. А больше всего давала она нам, всей нашей семье, начиная с папы, которого она любила, я думаю, сильнее всех людей на земле, и кончая мной и Сережей. Она была нашим добрым гением в течение длинного ряда лет, с момента своей первой встречи с моим отцом в 1901 году и до тех пор, пока потеряла все, что имела, и состарилась. Но и тогда ее присутствие в нашей жизни неизменно давало нам радость и было для нас бесконечно дорогим.

Лили

Лили, Елизавета Николаевна Орлова, родилась в 1861 году и была старшим ребенком в высоко аристократической семье Орловых. Отец ее был сыном Михаила Федоровича Орлова, который был женат на одной из дочерей пушкинского Раевского - Екатерине. Мать была дочерью Павла Кривцова (брата декабриста Кривцова), в течение ряда лет бывшего руководите-лем колонии русских художников в Риме, и Репниной, сестра которой была дружна с Гоголем и Шевченко. Родители матери Лили умерли рано, и ее растила эта тетка Репнина, к которой Лили относилась как к родной бабушке. Ее архивы она впоследствии отдала моему пале, и он печатал их в "Русских Пропилеях". На основе этих архивов написана также папина книга о братьях Кривцовых. Кроме Лили, в семье был еще сын Михаил, умерший неженатым в 1906 году, и дочь Екатерина, которая получила в Париже образование врача и вышла замуж за профессора СА.Котляревского (мать Поленьки).

Орловы были очень богаты. Во время детства Лили они владели, кажется, тремя имениями: орловским имением (перешедшим к ним от их прямого предка Ломоносова) Рудицей, имением Отрадино в Саратовской губернии и еще одним, как будто называвшимся Рельевкой, но на моей памяти уже проданным. В детстве Лили получала типично аристократическое воспитание. Учили ее нескольким языкам (французский и английский она знала в совершенстве, по-немецки и итальянски хотя и слабее, но все же свободно говорила). Родилась она в Париже и в детские годы много жила за границей. Когда она стала барышней, ее начали вводить в светское общество и вывозить на балы. Однако ей сразу же это времяпрепровождение показалось настолько противным, что она решительно отказалась вести принятый для девушек ее круга образ жизни.

С ранней молодости ее мучили мысли о несправедливости ее обладания богатством и о необходимости отдавать его нуждающимся людям. Она не стала революционеркой, но начала все свои силы и время посвящать делам благотворительности. В этой своей деятельности она отличалась от других аристократок-благотворительниц тем, что обладала действительно демократическими взглядами, не ставила себя выше людей из народа и не боялась труда. Она развила большую организационную работу, прежде всего занявшись вывозом за город детей московской бедноты.

Первые в России летние колонии для детей были созданы ею; в течение целого ряда лет она снимала под Москвой (а потом и у Балтийского моря) дачи, куда вывозили ребятишек из самых нуждающихся семейств.

Интересно упомянуть о трагическом происшествии, случившемся во время существования первой такой колонии. Тогда утонули в реке сразу три девочки. Растерявшаяся воспитательница, которая ходила с детьми купаться, не сумела организовать их спасения. Для того чтобы новое дело летних колоний нашло себе поддержку у тогдашних властей и снискало доверие у народа, Лили пришлось предварительно немало поработать. После этой трагедии, казалось, все достигнутое должно разрушиться. Однако энергия и вера в необходимость и важность начатого заставили Лили продолжать борьбу. Ей удалось и на следующее лето заполучить детей в колонию, а в дальнейшем не было отбоя от людей, желающих послать туда своих ребят.

Кажется, в 1901 года она повезла детей в Финляндию на Балтийское море. Туда ездил погостить на некоторое время мой папа (в Куоккала). Он был в восхищении и от того, как поставлена колония, и особенно от ребят, с которыми не расставался ни на минуту. Он хорошо умел овладевать сердцами детей, и тут они от него не отлипали. Сколько раз потом слышала я его и Лили рассказы об его двух любимцах в этой колонии - Оле Соскиной и мальчике (забыла его имя). Перед папиным отъездом весь коллектив колонии сфотографировался на память. У нас хранится такая карточка - группа, в центре которой сидит папа с прильнувшими к нему с двух сторон мальчиком и девочкой. А уехав из колонии, он писал Лили о том, как беспрестанно мысленно возвращается в колонию к своим любимцам, снова идет с ними к морю, слышит сосновый запах, видит веселые ребячьи лица.

Кроме колоний, Лили затеяла еще одно замечательное дело - "Комиссию домашнего чтения". Целью этой комиссии, к участию в которой она привлекла целый ряд крупных ученых из разных областей знания, была помощь простым, неимущим людям, желающим получить образование и не имеющим возможности поступить в учебные заведения. Были составлены программы и списки литературы, которые рассылались в самые отдаленные уголки России. На предложения комиссии откликнулось множество людей из деревень и городов. Со всех концов России потекли целые потоки писем от людей, жаждущих знаний. Им высылались требуемые книги, программы, давались письменные консультации. Именно в этой комиссии Лили познако-милась с папой, который участвовал в работе исторической секции. Это произошло зимой 1901 года.

Сохранилось несколько их писем, относящихся к периоду первого знакомства. Сейчас эти письма, как и остальные, писанные за всю их жизнь, находятся у меня. Лили отдала их маме после папиной смерти. По этим первым письмам видно, что в начале их знакомства был какой-то момент не простых отношений, близких к влюбленности, в одном из папиных писем Лили даже вырезала несколько строк. Думаю, что это было в период одного из папиных разрывов с мамой, неоднократно повторявшихся на протяжении их многолетнего трудного романа. Такой оттенок отношений, по-видимому, был с папиной стороны совершенно мимолетным (если только он вообще был).