Уважаемый читатель!

Роман я бы назвал любовно-приключенческим, и посвящен он памяти моей жены. Профессия моряка, к счастью, еще долго будет профессией романтической.

В моем романе вы не найдете жаргонных словечек, современного сленга, и прочей мишуры, загрязняющей наш прекрасный язык, поскольку я считаю, что именно люди, занимающиеся литературой, обязаны хранить язык наших предков таким, каким нам передали его. Если не литераторы, то кто? Он может обогащаться за счет чужих языков, но не извращаться. В идеале наши потомки через тысячу лет должны в точности понимать то, что сказано сегодня, и к этому должны стремиться все те, для кого слово – профессия.

Пассажирский теплоход «Петропавловск» стоял у причала морского вокзала, готовясь отойти в рейс на западное побережье Камчатки. Уже прозвучала команда «посторонним и провожающим покинуть борт судна», и из судовых динамиков полились щемящие звуки марша «Прощание Славянки», непостижимым образом затрагивающие самые тонкие струны каждой русской души. Лайнер медленно отошел от причала и взял курс на выход из Авачинской бухты.

Большинство пассажиров столпилось на шлюпочной палубе, прощаясь с удаляющимся городом, и группой провожающих на причале. Освещенный солнцем город красиво выделялся на сочной зелени сопок, а вдалеке стали видны величественные заснеженные вершины Корякского и Авачинского вулканов.

Лайнер миновал мыс «Маячный», и, ощутимо покачиваясь на ленивой океанской зыби, взял курс на юг. Палубы и коридоры быстро опустели, пассажиры разошлись по каютам, чтобы не радовать попутчиков внезапно посеревшими лицами. Только не подверженные морской болезни дети наслаждались полученной свободой, и с визгом носились по палубам и переходам.

Предложенный ужин мало кого из пассажиров соблазнил, немногие нашли в себе силы появиться в ресторане. Однако к вечеру большая часть пассажиров адаптировалась к непривычным условиям, и когда объявили вечер отдыха в салоне первого класса, зал был заполнен.

В это время в салоне третьего класса заканчивалась короткая репетиция самодеятельного судового оркестра. Музыканты второпях допивали остатки армянского коньяка, который добывали через брешь, пробитую волшебной силой музыки в неприступной и расчетливой душе хозяйки судового продовольственного склада.

– Маринка, постарайся попасть в ритм, – сказал Игорь Маркевич, ударник – слушай внимательно, четыре такта, и ты вступаешь.

– Нас не слушай, слушай Игоря. И не волнуйся, – поддержал его Миша Стрельцов, руководитель оркестра.

Марина обладала звучным замечательным и сильным голосом, но имела уникальную способность вступать поперек такта, поэтому перед каждым выступлением на публике подобные напутствия слышала неоднократно, которые, впрочем, никакого полезного действия на нее не оказывали.

– Парни, пора, «Театр уж полон, ложи блещут…» – продекламировал Саша Лебедев, бас гитара.

– Я так понимаю, что «Евгений Онегин» стал твоей настольной книгой. Определенно, твое увлечение Надеждой очень положительно сказывается на росте твоего культурного уровня, – с иронией сказал Николай Ботов, гитара соло, – помнится, раньше ты нам только «Крокодил» цитировал.

– Я бы попросил прекратить издевательские эскапады в мой адрес, – тоном оскорбленного джентльмена ответил Лебедев.

– Чего, чего прекратить?

– А вот когда твоей настольной книгой станет толковый словарь, тогда и поймешь, – торжествуя победу, ответил Лебедев.

– Ну, хватит вам, действительно пора в зал, я не собираюсь быть секундантом на вашей дуэли, – смеясь, произнес Миша, выталкивая парней из салона.

В салоне первого класса стоял гул голосов, который стал стихать, когда музыканты заняли свои места.

– Маринка, как договорились, – шепнул Миша. Она испуганно кивнула, судорожно сжимая микрофон.

Ударник дал сигнал музыкантам, четыре такта, и… на полсекунды раньше звучит голос Марины, сбивая музыкантов с ритма, и внося веселое оживление в ряды публики. Самый смешливый из музыкантов, Саша Лебедев, – не удержался и на этот раз. Ироничной улыбкой его поддержал Коля Ботов. Игорь Маркевич опустил смеющиеся глаза на свои барабаны. Электроорган – Юра Кочкин приплясывал, казалось, с трудом удерживаясь, чтобы не пойти вприсядку. И только Витя Рекунов невозмутимо отбивал ритм на своей гитаре. Привычные к подобным казусам, музыканты легко догнали умчавшуюся Маринку, и порядок был восстановлен.

Миша, не отрывая от губ мундштук трубы, привычно окинул зал взглядом. Скоро ему предстояло играть соло, и он выбирал человека, для которого это соло будет звучать. Его глаза встретили доброжелательный взгляд пожилой дамы, которую ее слегка захмелевший муж вынудил к танцу. Миша ободряюще ей кивнул, и решил, что будет играть для нее. Соло прозвучало неплохо, и Марина, которая поймала, наконец, ритм, и успокоилась, одобрительно ему улыбнулась. Невзыскательная публика быстро забыла забавный инцидент, и теперь с удовольствием слушала ее бархатистый голос.

Скоро отдыхающие расслабились, повеселели, и хотя некоторые применили для этого некий допинг, все было чинно благородно. В салоне появилось несколько морских офицеров, которые, оглядевшись, предприняли атаку на судовых женщин. На долю Марины досталось немало обжигающих взглядов, которые активизировали ее вдохновение, настроение и цвет лица. Миша решил минут на пятнадцать отпустить ее в зал, чтобы это ее состояние сохранилось, возможно, дольше. Саша делал «страшные глаза» своей подруге, однако его Надя ловко уклонялась от этого обстрела, прячась за широкой спиной капитан-лейтенанта.

Дисциплинированная Марина спела еще две песни, и музыканты ушли на перерыв. Саша ринулся, было к своей Надежде, однако мудрый и рассудительный Игорь поймал его за рукав, и направил его стопы совсем в другую сторону. Изображая отчаяние, и тяжело вздыхая, Лебедев отправился к повелительнице колбас, деликатесов и напитков. Марина отказалась участвовать в этом на скорую руку устроенном фуршете, и, преследуя свой интерес, осталась в зале.

После второй рюмки Рекунов задумчиво сказал:

– А девчонка славная.

– Какая девчонка – встрепенулся Юра.

– В очках, возле иллюминатора стояла и гипнотизировала Мишу.

– Не заметил, мог бы и показать, – сказал Миша, выхватывая бутылку из-под руки Ботова, – предлагаю остатки коньяка оставить мне в качестве приза за мою предстоящую игру.

Юра даже подскочил от такого невиданного нахальства:

– До каких пор мы будем терпеть эту дискриминацию?!

– Видишь ли, Юра, как сказал один великий дирижер: «В искусстве демократия бесполезна и вредна», и я стараюсь следовать его мудрым наставлениям, – шутливым тоном произнес Миша.

– Тиран – обреченно вздохнул, поднимаясь, Ботов.

После перерыва музыкантам показалось, что публика в зале еще больше оживилась. Стрельцов с интересом осматривал зал, стараясь найти девушку, которая, по словам Виктора, заинтересовалась то ли им самим, то ли его игрой. На краешке дивана возле самого входа сидела девочка лет пятнадцати. Встретившись с ним взглядом, она растерянно опустила глаза, и стала старательно протирать свои очки. «Ну что же, если ей нравится труба, придется постараться». Дождавшись подходящего момента, он взглядом попросил у музыкантов паузу, и стал «импровизировать» свою отрепетированную «импровизацию» с удовольствием, и даже с вызовом. Потом предложил Игорю сыграть соло, во время кульминации снова вступил, сыграл несколько тактов и завершил кульминацию эффектным глиссандо. Его визави не долго была безучастной. Она решительно нацепила на нос очки, которые придали ее лицу серьезное, но очень милое выражение, и стала смотреть на трубача. Миша понял, что девочка разбирается в музыке, и его импровизация понята и одобрена ею. Это было похоже на короткий диалог. Такое понимание встречалось не часто, и Миша был ей благодарен. Он улыбнулся ей глазами, и получил в ответ милую улыбку. Он украдкой взглянул на Рекунова. Тот все понял, да и не он один. Опасаясь, что его общение с девочкой будет истолковано неверно, Миша решил сосредоточиться на оркестре.