— А кто тут у нас самый жирный? Пусть поделится со мной котлеткой!
Все привычно усмехались, ну ясно, кого он имел в виду, и хотя Верочка была ничуть не худее, она тоже с готовностью улыбалась, и получалось, что речь идет исключительно обо мне. А я мечтала вбить эту самую котлетку в ненасытную пасть Гуся.
И вот Галоша после одного такого голодного припадка просто встала и дала Гусю оглушительную затрещину, да такую, что он сделал пару мелких шажков, прежде чем смог остановиться.
— Ты чего, в морду захотела? — заорал униженный Гусь под гогот класса.
Но Галоша только смотрела на него тяжелым взглядом и жевала свою вечную жвачку, и все. Продолжения этой сцены не последовало ни тогда, ни позже.
— Ты была похожа на шерифа из боевика, — сказала я потом подруге. Вообще-то мне просто хотелось ее поблагодарить, ведь раньше я ни о чем таком даже мечтать не могла, но было как-то неловко говорить всякие там слова, и я решила высказать свою благодарность вот таким вот образом.
— Чего? Какого еще шерифа?
— Ну американского… — да, мой тонкий намек явно оказался слишком тонким. И я для ясности добавила, — здорово ты ему врезала!
Галоша лишь пренебрежительно пожала плечами — подумаешь, дел-то.
— Твой — то как, не орал в тот раз? Ну когда я ушла, — вдруг спросила она.
— Нет, он вообще не орет, он просто нудит, нудит…, - мне казалось, что я как-то оправдываю Полковника, и Галоша согласно кивнула — ну тогда ладно. К счастью, она ни словом не напомнила про мое страшное признание, и я была ей очень благодарна.
— А ты как? — откровенно говоря, я боялась снова услышать что-нибудь про отчима, но подруга лишь повела плечом и небрежно сказала: "Да я дома не ночевала".
А где же? чуть было не вырвалось у меня, но я смогла во время прикусить язык. Всё это было как-то ну грубо, что ли, и немного страшно. Хватит с меня Полковника, он тоже не сахар. И еще я испугалась, что Галоша снова придет ко мне вечером, в мою прекрасную тихую комнату и может быть даже захочет ночевать. И еще неизвестно, что я ляпну, случись очередной допрос. Нет, я тогда скажу, что Полковник не разрешит ей остаться, ни за что не разрешит. И я, между прочим, с ним в этом вопросе совершенно солидарна — не разрешит и правильно сделает. Но Галоша после школы ничего такого не предложила, просто довела меня до подъезда как всегда. И я понеслась к себе, даже не оглянувшись. И потом не разрешила себе посмотреть на эту сцену со стороны, "из зала", и к зеркалу в тот день вообще ни разу не подошла, и с Георгом не разговаривала. Но все равно на душе было паршиво.
Я перебирала цветные лоскутки, и мне казалось, что они сами льнут к рукам, мягкие и податливые как котята. Я то один, то другой прикладывала к Долли и… ничего. Она улыбалась своей вечной улыбкой, всегда и всем довольная. Чего-то в ней все-таки не хватало, вот только чего именно?
Мне особенно нравились тряпочки, напоминавшие лепестки каких-то ископаемых диковинных цветов — чтобы цвет был чуть размытым, а золотой блеск, если он есть, припорошен невидимой пыльцой. Ничего яркого и громкого. Долли такие цвета были совершенно не к лицу, она тускнела и съеживалась — того и гляди останется только имя. И как-то само собой получилось, что я принялась не за очередную обновку, а за тряпичную куклу. И даже позабыла про Долли, и про все позабыла.
У этой новенькой была длинная шея, длинные ноги, в общем, она очень сильно смахивала на жирафу. А почему лишь смахивала? Я взяла да и сшила Жирафу, нежно-золотистую, с огромными карими глазами. Правда, вот беда, Жирафа не хотела носить ничего другого кроме красного комбинезона, я помучилась с ней помучилась, да и уступила. Правильно сказала Бабтоня, когда её увидела: "У-у, красивая какая, и бедовая". Вот именно. Только зря я ей такие глазищи сделала, потому что бедовая Жирафа ухитрялась выглядеть еще и чуть-чуть беззащитной. Я посадила ее рядом с Долли, так и есть, улыбка Долли слегка поблекла, и вся она чуть-чуть полиняла. Ничего, сказала я ей, не всем же иметь ноги от подмышек. В нас с тобой тоже можно найти что-нибудь красивое. Если хорошенько поискать.
Но все равно эти две барышня сидели особняком. Не смотрелись они друг с другом и точка. Тогда я решила сшить Жирафе подружку, чтобы была под стать ей. Длинную шею я делать не стала, ноги тоже пришила покороче, пусть эта вторая будет вроде… ну не знаю кого. Насчет волос новенькой я уж постаралась вовсю — перерыла до основания волшебный сундук и еще дюжину пестрых мешочков, пока не обнаружился клубок золотисто-желтых с шелковым отливом ниток. Одним словом, подружка получилась очень даже симпатичная, с такой не стыдно дружить. Вот только имя никак пока не придумывалось, не называть же подружку Ксенией. Ладно, пусть будет Златовлаской, не скажешь, что очень оригинально, зато точно. Вот только характер Златовласки мне был как-то не очень понятен, я прямо и не знала, чего мне от нее ждать, а с виду вроде тихоня тихоней… А себя я тоже сшила. В виде кого? А коровы, очень-очень симпатичной, между прочим. Я посмотрела на неё, посмотрела и пришила к спине кружевные крылья. Всё-таки летающие коровы тоже бывают, я, по крайней мере, одну такую знаю.
Между прочим, Галоша уже третий день не появлялась в школе. Это было странно, уроки она практически не делала, но занятия так помногу не пропускала. Первые два дня я еще держалась, тем более класс гудел от новости — Усольцева из одиннадцатого "Б" беременна от одноклассника. Машка Зиновьева, мать которой преподавала физику, конечно, была "в курсах" и давала бесконечные интервью о дальнейшем развитии событий. Верочка Флеер сотоварищи от нее вообще не отходила, видно боялась пропустить какие-нибудь подробности.
Машка с придыханием в голосе цитировала, как не сломленный Никонов, непосредственный участник происшествия, на педсовете гордо сказал, что они не животные, чтобы скрывать свои чувства. Умирающая от любопытства аудитория одобрительно загудела — хорошо сказал, а приклеенная к плечу рассказчицы Верочкина голова громко судорожно вздохнула. Странно, подумала я, отчего-то в моем представлении все было как раз наоборот: именно животные совершенно не умели скрывать своих чувств, а у людей в дополнение к ним прилагались еще и мозги. Но о чем говорили такие вот мысли? Да только о том, что я абсолютно тупая в вопросах любви. Скажи я о своих сомнениях вслух, да меня бы просто с землей сравняли — эта толстая дура еще смеет рассуждать о чувствах!
Но страсти улеглись, Усольцева, на которую Верочка с подружкой даже бегали посмотреть, куда-то исчезла, и всё вернулось в прежнее русло. И тут до меня дошло — оказывается, мне ужасно не хватало Галоши. И наглый Гусь уже пару раз прогнусавил: "Ням-ням…", и некому было дать ему затрещину. Я растерялась окончательно, когда наша химичка, она же классная, она же Химера во всеуслышанье спросила:
— Ксения, а что там с Галошко?
А я, между прочим, не знала, и теперь все догадались, что и Галошино заступничество, и переменки вдвоем — все это так, одна видимость, а на самом деле никакой дружбы нет, пусть даже такой нелепой. После уроков я подкараулила возле учительской Химеру и, краснея, попросила адрес Галоши, то есть Галошко, то есть Вали…
Следующий день начался скверно. Полковник с утра что-то разбил на кухне и, видите ли, только потому, что я никогда не ставлю вещи на свои места, а пора бы уже мне приучиться к порядку. Вот какая у меня, к примеру, жизненная цель?
Я никак не могла связать отсутствие у себя жизненной цели с разбитой им чашкой. Но стерпела. Пока. И вообще, вопрошал он, как ты живешь, на что тратишь лучшее свое время? Эти вечные тряпки, подозрительные подруги…
Лучшее время?! Он сказал: лучшее время? Я смотрела на гладко выбритую физиономию и не могла понять, что же такое он имеет в виду, что именно называет моим лучшим временем. Жизнь рядом с ним? Одинокие вечера в комнате? Сто раз ха-ха. И что-то вдруг на меня такое нашло, накатило, и я чуть ли не с удовольствием подумала — неужели это я воплю, что он надоел мне, на-до-ел! Это из-за него ушла мама, и нечего теперь на меня орать! На самом-то деле орала я, да еще как орала, а Полковник таращил глаза так, словно увидел на моей голове рога. Он стоял совершенно неподвижно, и я только потом заметила, что лицо Полковника стало помидорно красного цвета, и я бросилась вон из кухни, больно ударившись о косяк номер один, потом о косяк номер два. Всего их на моем пути было три штуки, я давно посчитала.
