Сначала её побаивались, но это нисколько не удивляло. Наверное, люди чувствовали, что она в чём-то виновна. Её хотели изгнать и вообще принести в жертву каким-то богам, и только влияние и заступничество Риголла – главного друида спало её. Он привёл своего коня, чтобы сжечь животное вместо человека, как обычно поступали друиды. Конь был красивый, белый, с серой длинной гривой, которую так приятно было расчесывать. Он стоял рядом с костром и отрешённо смотрел в землю, как будто спрашивал разрешения войти. Это было невыносимо. Она тогда поняла, что огонь должен погаснуть, он не имеет права на эту жертву. Она готова была сама броситься туда, затоптать, закрыть своим телом. Но Жрец крепко держал её. И тогда она собрала всю свою волю, всю силу своих мыслей, всю любовь, которая полыхала в ней в этот момент жарче любого пламени, свернула в жгут и обрушила этот кокон на полыхающие ветви. «Где ты, ветер, мой чёрный пёс, где твой друг дождь? Куда запропастились, мои вечные спутники!?» – кричало её сердце так сильно, что разрывало ей грудь. «Пусть, если оно разорвётся, то моя кровь зальёт ваш неправедный огонь!» И когда слёзы хлынули из её глаз, и она выдохнула с силой свои беззвучные рыдания, пёс-ветер проснулся и вскочил вихрем, сбившим с ног часть собравшихся возле огня жрецов. И в то же мгновение конь заржал, топнул и поднялся на дыбы, а в ответ ему прогремел гром, и с неба обрушился океан.
Она очнулась на ложе из шкур. Риголл гладил её волосы и шептал какие-то заклинания, которых она ещё не знала. Заметив её встревоженный, взгляд он улыбнулся:
– Всё в порядке. Костёр погас, и конь остался жив. Он теперь твой. А люди дали тебе имя. Раз уж мы всё равно не знаем, как тебя зовут.
Она резко поднялась, так, что голова её закружилась, и она снова рухнула на шкуры, опять вскочила, схватила друида за руки и стиснула их со всей силы. Он осторожно уложил её и долго внимательно смотрел в тёмные, огромные глаза, в которых читал больше, чем ей казалось.
– Твоё имя – Дану. В честь богини ветра. – Медленно, четко проговаривая каждый звук, произнёс он.
«Нет, пожалуйста, только не ты!» – мысль больно пульсировала, заставляя дрожать всё её тело. «Ты – мой учитель. Я слишком люблю тебя, чтобы ты оказался тем…. Пусть лучше я вообще не узнаю его. Никогда!»
– Тебе не нравится? Это не твоё имя?
Имя ей нравилось. Очень. К тому же первым его произнёс он – Риголл – верховный друид этого народа. Так пусть народ и будет её отцом.
– Если бы ты могла сказать, как тебя называли раньше, в твоём племени.
Она хотела, чтобы он знал. И она придумала. Ещё не достаточно владея руническим письмом, она воспользовалась магическим языком чисел – он понял.
– У тебя совсем не было имени?
Она кивнула.
– Можешь объяснить, почему. Если тебе известно, конечно.
Она испугалась. Ей совсем не хотелось рассказывать ему о том, что она знала о себе.
– Тебе страшно? Что-то было не так, как должно быть? Что? Тебе не принимал твой народ?
Она кивнула опять, но потом закрыла лицо руками, давая понять, что продолжение этого разговора ей неприятно и очень тяжело.
– Ты что–то сделала запретное? Нет? Конечно, нет. На тебе проклятие? Не бойся, то, что может считаться проклятием твоего народа, не обязательно так ужасно для нас. И наоборот. Ты знаешь, что случилось с тобой?
Она не знала, но боялась, что Риголл будет не доволен, что он перестанет доверять ей, что тоже будет думать об её ужасной вине, искать причину и обязательно найдёт, и всё окажется так плохо, что он прогонит её. Она, Дану, не вынесет этого. Лучше бы её убили, сожгли на костре, как и собирались. Тогда она встала, подошла к нише, где на мягкой льняной ткани лежал жертвенный нож, положила ладони справа и слева от лезвия, поблескивающего в ожидании прикосновения, и зажмурилась от горечи слёз, которые застряли в уголках глаз, не находя выхода. Она опустила голову, чтобы эти жгучие капли незаметно упали с лица на земляной пол, и почувствовала на своих плечах руки учителя. Он осторожно развернул её к себе лицом и прижал к груди:
– Не нужно бояться, дитя. Не нужно. Ничего плохого не может сделать тот, кого слушается ветер, кому подчиняются травы, кого не боятся кони и собаки. Нет зла рядом с тобой. Поверь мне. Я бы почувствовал. Так бывает. Иногда человек рождается не там, где должен, и не в своё время. Иногда люди ошибаются, видя дурное там, где непонятное им. Но это тоже испытание. Нужно найти себя. Ты молчишь. Люди слышат только твоё дыхание, как голос ветра и видят…. То, что они видят. Поэтому сегодня кельты назвали тебя Дану. Это хорошее имя, и оно подходит тебе.
Она закивала и крепче прижалась к нему. Это казалось очень странным – два любимых человека: бабка и этот мужчина видели в ней разное и как бы одно и то же. Впрочем, бабка, вовсе не считала её исчадьем ада, в отличие от остальных соплеменников. Она говорила, что девочка не такая, как все, другая, цыганка по крови, но не по духу, или наоборот? Она уже не помнила. Не важно. Теперь это было не важно. Теперь есть Риголл. Она живёт с ним, у него, и никогда не покинет это жилище. Теперь она знает, что ей нужно делать, и никто не называет её страшными словами и не считает лишней и ненужной. И этот чужой народ с непонятной историей и странной верой, которая ей оказалась ближе, чем родная, принял Дану и нашёл ей место.
На следующий день к их жилищу пришли две женщины. Одна из них была высокая светловолосая красавица, на поясе которой висел дорогой и довольно тяжёлый меч – это была мать Олафа. Другая, помоложе, и без оружия – его старшая сестра. Они принесли Дану одежды изо льна и шкур и кожаные сапоги очень тонкой работы, каких у неё никогда не было. Риголл долго о чём–то говорил с ними, казалось, спорил, но ей не было слышно. И она не хотела знать. Потом мать Олафа подошла к ней. Некоторое время они смотрели друг на друга. «Вероятно, не нужно опускать глаз, каков бы суров не был взгляд подошедшей» – подумала она.
– Ты,– сильная девочка – Наконец медленно проговорила женщина – и твой учитель хвалит тебя не меньше, чем моего сына. Если тебе будет что–нибудь нужно… как девушке…
Дану кивнула и постаралась сдержанно улыбнуться.
– Хорошо. Моё имя Бригита. А это – моя дочь, сестра Олафа – Гайрех. Ты можешь прийти к нам.
Затем, попрощавшись с друидом, выказав ему положенное по статусу уважение, они скрылись в лесу в направлении посёлка.
Риголл подал Дану новые одежды:
– Видишь. Это удобные платья и красивые. Кельтские девушки с удовольствием носят такие. Они хорошо сшиты и украшены соответственно твоему статусу ученицы друида. И это дар. Я пока не стану объяснять тебе, что он значит. Просто семья Эраннана выразила тебе своё… особое отношение. Пока этого достаточно. Ты можешь переодеться.
Она схватила льняные платья из ткани, выбеленной солнцем. Они нравились Дану своей изящной простотой. Она рассматривала их, вертела в руках и удивлялась, что такая мелочь, просто новая одежда, способны вызвать в ней особенный восторг. К тому же, это подарок! Первый раз в жизни. Наверное, сегодня день её рождения. Пусть будет так. Ветер тоже начал любопытствовать. Он растрепал ей волосы, как бы говоря: « Ну-ка, приведи себя в порядок! Заплети косы, как кельтские девушки. Сними свои обтрёпанные обноски, иначе я порву их в клочья!» Она рассмеялась, отвязала бабкин платок от пояса и содрала с себя старые цыганские рубаху и юбки, на которых уже давно не возможно было различить никакого рисунка, кроме дыр. И тут её окутала плотная, как вода океанских глубин, тишина. Только ветер слегка гладил её голые лодыжки. Она замерла…, оглянулась…. Риголл стоял недалеко… Пучок омелы, который он бережно увязывал только что, выпал из его рук, и белые ягоды бусинами запрыгали по камням. Он был очень напряжён, его губы были полуоткрыты, как будто он собирался что-то сказать ей. – Они, эти губы, изогнутые, как лук, стянутый тетивой перед выстрелом, вздрогнули, когда она оглянулась. И лишь на долю мгновения огонь, похожий на жертвенный, вспыхнул в его зрачках. Но этого оказалась достаточно, чтобы обжечь её, пройти сквозь всё её тело ото лба до низа живота. Страх, стыд и… удовольствие…, и ещё что-то приятное и недозволенно болезненное смешались в ней, и она застыла, не зная, что делать, глядя в глаза цвета крепкого травяного отвара, которые уже были спокойны и доброжелательны, как обычно. Он подошёл к ней, поднял с земли цыганский платок и набросил ей на плечи, прикрыв наготу.
