— Хватит о делах, Наоми, — предложил Ренделл. — Может, поболтаем о чем-нибудь другом?

— Как хотите. О чем вы желаете говорить?

— Ну, во-первых, обо мне и о том, как вы меня себе представляете. Вспомните ваши последние замечания. Вот вы сказали, что у меня не будет каких-либо трудностей с тем, чтобы справиться с Флорианом Найтом. Еще вы заметили, что вам кажется, будто бы я хорош в этом. Что вы хотели этим сказать? Это что — сарказм или, все-таки, комплимент?

Прежде, чем Наоми успела ответить, пришел официант, который принес им виски и убрал пустые бокалы.

Когда официант ушел, Наоми взяла стакан, задумалась, затем подняла голову.

— Когда я увидала вас в первый раз, вы были мне неинтересны. До недавнего времени я судила о вас превратно. Мне не нравятся люди, занимающиеся рекламным бизнесом. Они, как мне кажется, пребывают в каком-то фальшивом, притворном мире. Они жонглируют мнениями публики, и для них нет ничего святого.

— Если говорить о большинстве из них, то это так.

— Ага, и тут появляетесь вы. Выглядящий таким довольным, таким высокомерным, таким далеким от остальных людей. Я была очень обижена на вас. Ведь вы глядели на нас с таким превосходством, как будто все мы были глупые, озабоченные на почве религии клуши.

Ренделл не мог позволить себе даже самую мимолетную улыбку.

— Смешно, — сказал он, — когда я впервые увидал вас, то почувствовал, что вы недолюбливаете меня за то… за то, что я недалекий мирской типчик, в котором недостаточно веры и преданности идее. — Он помолчал. — Ну хорошо, и вы до сих пор испытываете ко мне подобные чувства?

— Если бы так было, я бы не разговаривала сейчас с вами, — искренне ответила та. — Пребывание рядом с вами в этом плавании заставило взглянуть на вас по-новому. Кстати, чувствую, что вам стыдно за то, что вы пригласили меня сюда.

— В какой-то мере вы правы.

— И я догадываюсь, что вы более чувствительны и ранимы, чем мне представлялось сначала. Что же касается моего замечания относительно того, что вы будете способны перебороть Найта, что вы хороши в этом, то это было комплиментом. Вы умеете быть очаровательным.

— Спасибо. Давайте выпьем за это.

Они, не спеша, сделали по глотку из своих бокалов.

— Наоми, а сколько времени вы уже работаете вместе с Уилером в «Мишшиэн Хаус»?

— Пять лет.

— А до этого чем занимались?

Она замерла, затем глянула Ренделлу прямо в глаза.

— Я была монахиней, монахиней францисканского ордена, в течение… в течение двух лет. Там меня звали сестрой Региной. Вы удивлены?

Мало сказать, что Ренделл был удивлен, только попытался этого не выказать. Он сделал большой глоток из своего бокала, не спуская глаз с лица Наоми, и тут ему пришло в голову, что во всех своих смелых фантазиях по раздеванию этой женщины — что ни говори, а она была сложена хорошо — он всегда представлял ее в длинных до пят монашеских одеяниях, которые затем Наоми станет с себя снимать.

Он не ответил на ее вопрос, а вместо этого задал ей свой:

— Почему же вы ушли из монастыря?

— С верой это не имело ничего общего. Я и сейчас верую так же, как и всегда… ну, почти так же. И ушла я не из-за суровой монотонности и жесткого распорядка. Я приняла решение — это значит, послала письмо Папе Римскому с просьбой освободить меня от обетов, что было автоматически сделано, и мне казалось, будто шаг в мир светской жизни будет сделать легче. Ну, а помимо этого, я была не единственной такой. Во всем мире сейчас существует миллион и двести тысяч живущих в монашестве, но в тот год, когда я освободилась от монашеского служения, так поступило еще семь тысяч человек. Тем не менее, это было так сложно, мне вновь пришлось пережить душевный кризис. Теперь уже не было орденской рутины и правил поведения. Не было обязательных молений, ежедневных урочных заданий, монашеской рясы, трапез, периодов одиночества. Целыми днями я размышляла о себе, пыталась заполнить для себя все дни, постепенно перестала чувствовать себя голой в коротких платьях, училась не реагировать на заигрывания мужчин или же использовать их. В колледже я изучала расширенный курс английского языка, так что после монастыря самым естественным мне показалось заняться какой-нибудь работой в издательстве. Работа в «Мишшиэн Хаус» мне весьма подходит. Так что, видите…

Рассказ Наоми был прерван визгливым голосом, раздавшимся у входа в бар:

— Так вот вы где!

Это была Дарлена Николсон. Одетая в облегающий, поднимающий полную грудь пуловер и такие же обтягивающие бедра брючки, она направилась в сторону Ренделла и Наоми.

— Я везде ищу вас, — объявила Дарлена. — Вы что, до сих пор работаете?

— Только что закончили, — ответил ей Ренделл. — Присоединяйся, пропустим по стаканчику.

— Нет, спасибо. Меня все еще мутит после вчерашнего. Удивляюсь, дорогой, как это у тебя не болит голова.

— Со мной все в порядке…

— Я только хотела сообщить, куда пойду теперь, — щебетала Дарлена, вытаскивая из кармана свою дневную программку. — Они тут показывают вот то классное кино, которое так нам понравилось месяц назад… Ну, помнишь, мы еще смотрели его на Третьей Авеню? Ну, про молоденькую девочку, которая втюрилась в женатого мужика, а тот притворился, будто он вдовец…

— Да, да, вспоминаю, — без особого энтузиазма сказал Ренделл.

— Так вот, я подумала, что стоит его пересмотреть по-новой. — После этого Дарлена проглядела распорядок дня. — Черт, оно уже сорок пять минут как началось. Ладно, хоть концовку захвачу. Все равно, в конце там самое классное. Она сунула буклет в карман, нагнулась и чмокнула Ренделла в губы. — Пока. Увидимся, когда будем переодеваться к ужину.

Ренделл с Наоми подождали, пока Дарлена уйдет. Ренделл взял бокал и беспокойно глянул на свою собеседницу.

— Так что же, Наоми, вы говорили…

— Не важно. Я и так уже достаточно рассказала. — Она допила своё виски и в течение нескольких секунд рассматривала Ренделла. — Возможно, это и неприлично, но меня кое-что интересует.

— Валяйте.

— Мне интересно знать, что мужчина, похожий… ну, вроде вас… видит в девушке типа Дарлены? — И, не дожидаясь ответа, продолжила: