* * *

...Вечером в передаче "Апокриф", которую ведет Виктор Ерофеев, Юрий Кублановский сказал, что сегодня художественная литература во всем мире становится хуже. Похоже, что это действительно так, и что в основе этого явления лежит извечная общественно-политическая формула про то, что "верхи - не могут, а низы - не хотят", суть которой надо понимать в том смысле, что писать свои книги по-новому писатели ещё не научились, а читать написанные ими по-старому читатели уже не хотят.

Думаю, в этом есть очень большая доля истины.

24 октября, среда. В сегодняшней "Литературке" - моя статья о романе Татьяны Толстой "Кысь" (ох, и получу я за неё от своих товарищей!) и огромное интервью Саши Яковлева с Владимиром Личутиным. Так что те, кто наезжает на Полякова за его ангажированность демократами, абсолютно не правы - ведь до его прихода в "Литгазету", ни я, ни Личутин, ни другие писатели почвеннического направления сюда и на порог не допускались! А он не побоялся это положение изменить.

Придя в Правление, я тут же встретил Владимира Личутина и он подарил мне свою книгу "Миледи Ротман".

* * *

...Едва только вернулся домой и открыл дверь в квартиру, как зазвонил телефон - это Сергей Сибирцев спешил сообщить, что он стал лауреатом литературно-театральной премии "Хрустальная роза" и приглашает меня на церемонию её вручения - с тем, чтобы я потом об этом дал информацию в газете. Говорит, что он, мол и не собирался выдвигаться на эту премию, но Сергей Николаевич Есин, будучи членом её жюри, внес его кандидатуру в число претендентов - и в результате премию дали именно ему... А я вдруг почувствовал, что не хочу идти на это мероприятие, так как не смогу там с чистой душой радоваться удаче своего друга, ибо сам рассчитывал получить эту премию, на которую меня за театральный детектив "Алиби нет даже у покойника" выдвигали Самарское отделение Литературного фонда России, редакция журнала "Нижний Новгород", где он был опубликован, и секретариат нашего СП. Я собрал для этого все рецензии, отклики и ходатайства, отдал, как положено, через Кузнецову-Чапчахову в комиссию последние экземпляры журнала, а похоже, что ничего этого было вовсе и не нужно, а нужно было, как я понял, просто иметь в числе членов жюри нужного человека, который бы взял да и "протолкнул" своим авторитетом твою кандидатуру в число лауреатов - вот и вся механика. Дай, конечно, Бог, чтобы я в этом ошибался, тут может говорить и моя скрытая обида, но, боюсь, что я все-таки не очень далек от истины. И дело тут не в том, что я не хочу удачи Сибирцеву - я ничего не имею против его прозы и даже (хотя и не могу сказать, что она мне по-читательски нравится) сам опубликовал о ней большое исследование в "Нашем современнике", но, Боже Ты мой, как же уже надоело это вхождение в литературу с "черного хода"! Я тут все время вовлекаю свою Алинку в разные конкурсы и викторины, к которым то и дело приглашают газеты (к примеру, по разгадыванию кроссвордов, распутыванию головоломок, ответам на литературные вопросы и т. п.), а она мне со своей десятилетней прямотой говорит, что всё это - туфта, никто её ответов в редакции читать не будет, а просто отдадут причитающийся победителю приз кому-нибудь из детей своих друзей или сотрудников и скажут, что они-то, мол, и победили. Я возражаю ей на это как могу, говорю, что, мол, нет, все делается честно, а сам с каждым днем всё отчетливее вижу, что она права, и именно так всё повсюду и происходит - и в конкурсах, которые объявляли производители "Домика в деревне" и "Русского продукта", и в распределении большинства литературных премий, стипендий и грантов (к примеру, грантов "Альфа-бонка" и Московского Литфонда, которые из года в год получают в осном только представители либерального крыла).

И тут меня спасает от погружения в пессимизм только одно - моя полная внутренняя уверенность в том, что, несмотря ни на какие растащенные по чужим карманам премии, я все равно сегодня пишу лучше всех в России. И не иначе!..

26 октября, праздник Иверской иконы Божией Матери. От святыя иконы Твоея, о, Владычице Богородице, исцеления и цельбы подаются обильно с верою и любовию приходящим к ней: тако и мою немощь посети, и душу мою помилуй, Благая, и тело исцели благодатью Твоею, Пречистая.

Аще и в море ввержена бысть святая икона Твоя, Богородице, от вдовицы не могущия спасти сию от врагов, но явилася есть хранительница Афона и вратирница обители Иверския, враги устрашающая и в православней Российстей стране чтущия Тя от всех бед и напастей избавляющая.

Иверская - это одна из моих самых любимых икон Божией Матери, она столько мне в жизни помогает! И каким-то странным образом она меня всегда сопровождает - где я поселяюсь, там поблизости обязательно оказывается или Иверский монастырь, или чудотворный список с Иверской иконы. А как чудесно она помогла нам с Мариной переехать из Самары в Москву? Она же не просто так имеет второе имя Вратарница, а на самом деле решает, кого впускать в столицу, а кого нет! А мы первый раз подумали о переезде в Москву, когда приезжали из Самары отдыхать в Переделкино и в тамошнем храме увидели чудотворный образ Иверской иконы. Вот мы и попросили её - Матерь Божия, помоги поменять нашу квартиру на московскую. И - ну не чудо ли? - через полгода тяжелейший вариант обмена (3 человека выезжают, 3 въезжают, при этом один из них - несовершеннолетний ребенок) прошел, как по маслу!

Слава Тебе, Матерь Божия, слава Тебе.

* * *

...Идя по Братиславской улице к метро, увидел такую сценку: некая интеллигентно-изысканная дамочка, собравшись было куда-то ехать на машине, вдруг обнаружила, что капот её новенького "фольксвагена" за ночь полностью загадили своим пометом птицы. Причем остальные машины почему-то стоят чистые, а её иномарку вороны или голуби словно бы выбрали себе в качестве сортира. И вот стоит она, одновременно с состраданием и брезгливостью глядя на своего оскверненного любимчика, и не знает, что делать. А у меня при виде этой сценки вдруг сами собой начали звучать в душе некие куплеты на мотив песенки Миррей Матье "Чао, бомбино, сорри", только от мужского лица: "Насрали птицы на капо-о-о-от. / А я стою - как идио-о-о-от. / То ль рукавом стирать говно-о-о? / То ль делать вид, что все равно-о-о? // Но ведь - засохнет вскоре... / Мало мне, блин, историй... / С Богом я, что ли, в ссоре?.. / Впору - заплакать с горя..."

И вот теперь весь вечер я пытаюсь себе дать ответ на то, имеет ли это хоть какое-то отношение к творчеству или нет?

* * *

...Днем приехал из Питера Володя Шемшученко, которого я пригласил для своей завтрашней радиопередачи. Заходил также потрясающий своей энергией Слава Дегтев, рассказавший, как он опускает бизнесменов, если те не хотят ему давать деньги на книги. А вечером я узнал, что сегодня умер Петр Лукич Проскурин. (Ему было 73 года и, если не ошибаюсь, то с сентября он был тяжело болен). Я редко видел его в последние годы, так как он как-то отошел от нашего Союза, словно бы на что-то обижаясь, но года три тому назад мы были с ним вместе на Лермонтовском празднике поэзии в Пензе и Тарханах, и очень хорошо там общались и с ним, и Лилей Рустамовной. Надо будет узнать, когда панихида, и обязательно пойти проститься...

* * *

(...Почти никогда не перечитываю свои дневниковые записи, а тут вдруг просмотрел только что написанное и даже не знаю, то ль мне себя ругать, то ли смеяться - в одном дневном блоке оказались рядом и молитва, и стихи о говне, и информация о смерти классика современной литературы. С точки зрения стиля, это, наверное, ужасно, но в жизни ведь всё это так и встречается - как в слоёном пироге...)

27 октября, суббота. С 12 до 13 часов дня я был на радио и провел передачу с Шемшученко - он много пел, читал стихи; потом мы гуляли с ним по Москве, а вечером я узнал, что меня весь день искал Ганичев, чтобы поручить какие-то дела по организации похорон Проскурина. Позвонил ему домой и выяснил, что от меня требуется. Оказывается, надо просто сходить в понедельник в храм Большого Вознесения, что у Никитских ворот, и разузнать там у отца Бориса кое-какие детали предстоящего отпевания.