Литмир - Электронная Библиотека

Чрезвычайно важно, что вопрос поставлен столь решительно, и то, что ответ дан совершенно ясный. В.В. Розанов говорит, что разница язычества и христианства - "в отношении к жизни и смерти". Он утверждает, будто языческая религия примыкала к колыбели и потому была "розовою", "воздушной", "оптимистической", тогда как христианство примыкает к гробу и потому развилось в "религиозный пессимизм". С новой эрой, говорит г. Розанов, "пришла на землю совершенно новая точка зрения на все вещи", именно точка зрения на них из конца их, а не из начала, и г. Розанов - в сравнении обеих точек - решительно отдает предпочтение старой, языческой. Он говорит, что язычники "имели религию в сторону веселого, легкого, житейского", вследствие чего "вся белая и розовая часть жизни у них проходила безусловно идеальнее, чем у нас". Мы, христиане, будто бы "умеем только умереть в Боге", жить же в нем не умеем, что храмы наши годны только для старцев. "Скажите, - спрашивает г. Розанов, - что юный нашел бы здесь для особых задач юности, для бодрости, труда, для способности любви и героического предприятия. Ничего, кроме совета уподобиться старцу: меньше есть, отнюдь не трудиться, ничего не задумывать и плакать о грехах" и пр. Г. Розанов еще раз восторгается языческими женщинами, доказывая, что самый разврат языческий имел будто бы "иную психологию и иной колорит", утверждает, что "с самого начала христианской эры появилась какая-то тупость, непонимание и издевательство в отношении к рождению", что страсти в христианском мире, прорываясь через страх, "бывают угольно-черны, это чистая копоть, без света и теплоты", и самые будто бы "пакостные словообороты, изречения, присловья в этой области, как и самые темные, унизительные анекдоты, идут от учебно-духовных сфер" и пр., и пр.

Совершенно новая точка зрения

Если бы я хотел опровергать все то, с чем я не согласен в статье г. Розанова, мне пришлось бы опровергнуть ее целиком, и потому позвольте остановиться лишь на главной его идее. Правда ли, что язычество - оптимизм, а христианство - пессимизм? Правда ли, что "совершенно новая точка зрения", внесенная Христом в мир, состояла в страхе, печали, плаче и убеждении в вечном торжестве зла (пессимизм)? Мне кажется, это решительная неправда и до такой степени противоречит очевидности, что даже возражать как-то странно. Главный довод г. Розанова, сообразно теперешнему его настроению, тот, что половая функция в язычестве была в почете, в христианстве же она пренебрежена. В то время как язычники имели особую богиню и особого бога плотской любви, в то время как изображения фаллоса носились торжественно в религиозных процессиях и к ним прикладывались, как к святыне, христианство на самое рождение смотрит как на грех, что выразилось в приведенной г. Розановым очистительной молитве: "Прости рабе твоей, днесь родившей", и проч. Г. Розанов, проповедующий "теитизацию пола и сексуализацию религии", негодует, что при рождении младенцев у нас "ни свеч кругом, ни поцелуя, ни гимнов, ни фимиамов", как (в прежних своих статьях) сожалеет об отсутствии установленных "кратких молитвословий пред и после" супружеского акта. Все это будто бы доказывает, что христианство равнодушно к величайшей радости человеческой и потому есть религия печали. Но, не говоря о том, что счастье не исчерпывается половой функцией, не говоря о том, что просто противно вводить в религию физиологические отправления, прямо противно, - откуда взял г. Розанов, что язычество в этом отношении имело преимущество перед христианством? И у язычников не было ничего подобного тому, что требует наш автор. Введение в культ сладострастного элемента - как у нас в некоторых сектах - было только порчею язычества и ничем иным; оно и в язычестве ничуть не облагородило рождения, не освятило колыбели. Чтобы держаться истины, нужно не забывать, что рождающее начало если и было обожествлено в язычестве, то не во главе, а лишь в ряду великого множества других явлений и сил. Venus-Genitrix была одним из второстепенных божеств. Вопреки г. Розанову эта богиня "в пастушеские времена Лациума" была только богинею весны и только впоследствии, при упадке культа, являются Venus Genitrix, Venux victrix, vulgivaga, libitina, celestis. Первобытная Венера была богиней скромной и серьезной, обнажать ее и подчеркивать эротические черты стали не ранее IV века. Но и тогда главными богами оставались Юпитер, Плутон, Нептун. Ясно, что и языческий культ вовсе не вытекает из полового процесса и не "примыкает к колыбели". Если в христианской церкви самый акт появления ребенка на свет считается нечистым, то же самое было и в язычестве, и по простой причине - по физической неопрятности этого акта. Что касается "цветов и гимнов", то ни в какие времена самое рождение не могло быть превращено в религиозное торжество. Когда женщина мечется почти в смертельных корчах, когда каждую минуту возможна смерть и матери и ребенка - не до гимнов тут, не до цветов. Сама природа обставила появление человека безобразием и ужасом - что тут делать "религии розовой" и "легкой"? Совершенно неверно, будто христианство ставит рождение человека вне религии. ("Ни свеч вокруг. Ни фимиамов. Ничего", - говорит г. Розанов.) А что же тогда представляет церковное "таинство брака", столь торжественное коронование будущего отца и будущей матери и благословение их потомства? Чудо не в механизме родов и не в физическом моменте появления на свет - чудо в зачатии, и чистота его благословляется церковью, как чистота всех других явлений жизни. По учению Христа мы дети Отца Небесного, значит, наше происхождение не только освящено религией, но поставлено как божественное. Предписываемая в христианстве борьба с грехом есть не что иное, как охрана этой прирожденной святости, и в этом смысле скорее же христианство примыкает к колыбели, чем язычество. Как нежная мать над младенцем, христианство оберегает раз родившееся совершенство от увядания и смерти. Оберегает, сколько может, и во всяком случае гораздо больше, чем религия языческая, направленная, по г. Розанову, в сторону "веселого, легкого, житейского".

Пусть простит меня почтенный публицист, но мне кажется, он делает грубую ошибку в оценке и язычества, и христианства. Мы все склонны делать эту ошибку, и только на ней держится странное пристрастие к классицизму. Дело в том, что, как в эпоху Возрождения, мы окружены теперь только "веселыми, легкими, житейскими" остатками язычества, статуями, вазами, поэмами, мифами - развалинами языческой роскоши. Начиная с лестниц домов, нас встречают помпейские танцовщицы, мраморные грации и дымящиеся на плафонах алтари. Дома, на картинах и этрусских вазах, нас окружает веселый античный жанр, в библиотеке хранятся чаще всего песни Анакреона, идиллии Феокрита, сказки Овидия, и вот мы привыкаем глядеть на древность исключительно сквозь розовые очки. Нам кажется, что полуголые люди эти были сплошь красивы, как боги, и счастливы, как боги, что и религия их была солнечная и нравы чудные. Но это чистое заблуждение. Я хорошо помню, как еще в ранней молодости, будучи в разных местах Греции и Италии, я был поражен несоответствием моего школьного представления с правдой. На самом кладбище античного мира, среди той же природы и потомства тех же предков, среди подлинных развалин и в богатых музеях я до очевидности понял, что и в язычестве была не одна поэзия, а и суровая проза, и что, как и у нас, проза преобладала. Если бы от нашей эпохи остались только писатели вроде Пушкина и Гёте да остатки искусства, и наша эпоха показалась бы золотым веком. Первобытные люди были хвастливы, и нельзя же верить пафосу Гомера, как и нашим сказкам о богатырях. Поверхностное знакомство с древними крайне преукрашивает мир их жизни. Когда поглубже вникаешь в древнюю историю и литературу, становится ясно, что в язычестве нам, безусловно, нечего жалеть. Если мы несчастны, то и древние были несчастны и теми же самыми хворали язвами, да сверх того еще более гнойными.

79
{"b":"284867","o":1}