Восстановление человека
В старой Европе от времени до времени возникало подобное неравенство, но оно не могло сделаться окончательной народной верой. Одаренное существо, смелое и ясное, от времени до времени просыпалось в европейце, сбрасывая общественное наваждение. Два гордых сознания - римское "Civis romanus sum"31 и иудейское: "Мы избранный народ Божий", сочетавшись вместе, выдвинули мысль о царстве Божием, где все равны, где нет ни иудея, ни эллина, где все дети одного великого Отца. На христианстве мы видим, до какой степени благодетелен переход от ложных внушений к истинной вере: это возвращение в солнечный мир из подземного лабиринта. Совсем было похороненный в национальном и сословном неравенстве, в гипнозе презрения к человеку, дух человеческий как бы воскрес. Трудно себе представить и оценить блаженство, какое испытывали, судя по Деяниям, первые христиане. И главное очарование новой жизни было в том, что "все имели одно сердце и одну душу", все почувствовали себя братьями, родными, равными, детьми благого Отца. Рабы тысячелетних предубеждений почувствовали себя свободными от них. Какой восторг слышится в проповеди "закона совершенного, закона свободы": "Стойте в свободе, которую даровал вам Христос, и не подвергайтесь игу рабства! - гремит апостол. - Вы куплены дорогой ценой: не делайтесь рабами человеков!"
Христианство внесло в круг человеческой мысли истинную меру достоинства человека. В новом обществе ни нация, ни сословие, ни состояние, ни ученость - ничто не давало человеку права на святое имя христианина. Здесь требовалось только внутреннее совершенство: смирение, кротость, милосердие, алкание правды и мужество в исповедании ее. Христианство явилось истинной верой, которая как бы сдула с лица новообращенных гипноз лжеверия, освободила их от галлюцинации неравенства. И если бы человечество сумело удержаться на небесной высоте нового сознания, - род человеческий давно преобразился бы в род блаженных, в то "царственное священство", о котором говорит апостол.
Есть основание думать, что звание "христианин" и у нас было великим внушением, просветившим грубое варварство славян. К глубокому прискорбию, благородный смысл этого слова затерялся рано. Кому приходит в голову в искаженное слово "крестьянин" влагать значение "христианина"? А если бы, допустимте мечту, мы захотели официально исправить эту тысячелетнюю опечатку и правописание эпохи Нестора заменить современным, - подумайте о возможных удивительных последствиях такого акта! Крестьянин, объявленный "христианином", тотчас почувствовал бы себя возведенным в новое, высокое звание, и его потянуло бы оправдать его. Вы скажете, он и без того христианин, даже "православный". Но это звание не общественное, с ним не связано политического значения. Если бы крестьяне стали зваться христианами, то высшим сословиям пришлось бы возвысить свой взгляд на простонародье и приблизиться к нему. Слова - не пустые звуки. Как выпущенный снаряд, слово, облекающее великий смысл, действует на далекое пространство и время. Облагороженное звание внушает подъем духа, тогда как звание презренное - принижает его до потери мужества и чести.
Теперь, когда вся Россия рассуждает о народном расстройстве, полезно остановиться на центральной нужде, отмеченной большинством уездных комитетов - на необходимости духовного подъема крестьянства. Пусть самым тщательным образом исследуют материальные причины и уладят их, но пусть не забудут источника всего материального - души народной. Она деятель не последний среди таких условий, как земля, культура, капитал и т.п. В конце концов не от земли, не от культуры и капитала, а от народного гения зависит красота и счастье жизни. Но чтобы этот гений - цветок слишком нежный - не завял, необходимы особые условия, и пусть их не забудут. Психология не есть каприз, это машина, которою если пренебречь, она перестанет работать. Решительно необходимо уважить требования духа, если мы хотим, чтобы сто миллионов голов и рук работали ежедневно с тем одушевлением, какое дает удовлетворенный дух. Кто-то вычислил, что если при упадке духа производительность народной работы падает даже на десятую часть, то общая потеря страны выразится в полтора миллиарда в год!
Если верно, что истинная твердыня государства есть дух народный, если вся цивилизация наша держится на одушевлении нравственном, то величайшим из бедствий следует считать изнеможенье духа. Государственные люди наши, мне кажется, должны философски отнестись к тем вечным явлениям, которые действуют в народной психологии, то угнетая ее до потери сил, то развязывая и ободряя. Отнюдь не все равно, имеем ли мы в мужике существо с рабской душой или с душой отважной, - с сознанием бессильным или насыщенным той энергией, которой примеры мы видим на Западе. Если действительно существуют внушения исторические, то необходимо стараться всеми мерами, чтобы они были благотворны. Необходимо, чтобы сверху шло внушение мужества, величия и благородства, необходимо, чтобы народ стряхнул с себя гипноз презрения и почувствовал себя сильным. Государственные классы наши должны проникнуться мудростью великих вождей, которых вся сила состояла в способности внушать силу. "Вы, греки, непобедимы!" - говорил Александр, и греки гнали перед собой неисчислимые толпы азиатов от Средиземного моря до Индийского океана. "Tu regere imperio populos, Romane, memento"32, - говорила римская аристократия, и маленькие предки нынешних маленьких итальянцев гнали пред собой колоссальных кимвров и тевтонов. То же внушение силы позволило диким кочевникам Центральной Азии разгромить бесчисленные государства. Но совершенно такое же внушение мужества необходимо и для мирной народной деятельности. Господствующие классы должны как-нибудь найти способ ободрить эти сто миллионов кроткого и всегда покорного народа и разогнать ужасное представление, будто все потеряно, будто "не стоит работать", будто "все ни к чему". Все знают, что такое паника в войсках. Совершенно такие же состояния бывают и в мирное время, когда народ продолжительными бедствиями доведен до уныния. Еще сильный и вооруженный для труда, народ вдруг опускает руки и становится первым изменником себе. Он погружается в лень, пьянство, в мелкое хищничество и нравственную спячку. Самые дорогие приобретения культуры рушатся. Живые люди становятся "бывшими людьми", как у Максима Горького, не варварами, а чем-то хуже дикарей, ибо и у дикарей есть боги, семья, очаг, занятия; у людей же культурного разложения ничего. К счастью, народ наш в большинстве еще держится своих устоев, но именно теперь время помочь ему удержаться на них. Он покачнулся, нужно поддержать его во что бы ни стало.
Бывая за границей, я каждый раз всматриваюсь в западную толпу. Я стараюсь угадать - что дает ей такое разительное преимущество пред народом русским? В расовом отношении это, безусловно, та же толпа. Физический тип в Европе ничуть не выше, чем у нас, и не только не выше, но просто это тот же тип, одинаковый во всей Европе до глубокого юга, до границ древних нашествий готов и славян. Немцы - вылитые русские по типу, или разница самая ничтожная и не всегда в их пользу. То же англичане, голландцы, северные французы, датчане, ломбардцы. Это все одна, крайне пестрая раса, кое-где вырождающаяся, кое-где цветущая.
Но на Западе действует могучий нравственный возбудитель - внушение человеческого достоинства и права. Отсюда это бесстрашие в мирном быту, это всеобщее доверие, это широкоразвитая взаимопомощь и чудная решительность в борьбе с внутренними затруднениями. Во множестве мелочей за границей вы чувствуете, что понятие "человек" стоит высоко в общем сознании, что слово "гражданин" не звук пустой, а идея, обладающая великой силой. Вы видите, есть какая-то прекрасная общественная "вера", делающая .народ бодрым, радостным, отважным, верящим в свою мирную непобедимость. Это бодрое внушение есть плод не революции, как некоторые думают, а более раннего и более глубокого брожения - религиозного. Вся Европа, даже католическая, пережила всеобщую нравственную встряску в эпоху реформации, и именно тогда древние внушения рабства и презрения к человеку были надломлены. Грамотность народных масс и упоение Библией, доступность всему народу Евангелия, скрывавшегося дотоле папством, - все это в тьму ложных внушений внесло великое откровение истины. Как будто осуществилось то, о чем говорил Христос: "Познаете истину, и истина освободит вас".
