Позже, в апреле 1852 г., вскоре после смерти Жуковского в стихотворении "Воспоминание", посвященном памяти Жуковского и Пушкина, Бенедиктов говорит о Жуковском прежде всего как о "Певце Ундины", чья поэзия "льется звучными слезами". Противопоставляя поэтов друг другу и обоих "жалкому обществу", Бенедиктов пишет, что их роднит вдохновенье.
В далекой Сибири В. Кюхельбекер, которому друзья, как и другим декабристам, посылали книги, в особенности примечательные новые произведения, прочел "Ундину" Жуковского. Это видно из реминисценции в стихотворении к его любимой ученице в Акше, Вассе Александровне Разгильдяевой (Васиньке), написанном 22 июля 1841 г. (Васинька должна была вскоре покинуть город):
Фантазия, Ундина, Пери,
(Любое имя выбирай),
Ах! скоро за тобою двери
Затворятся. - Прощай! Прощай! {*}
{* Кюхельбекер В. Соч.: В 2 т. Л.,
1967. Т. 1. С. 305.}
Любопытно отметить, что Жуковский как-то сложно ассоциировал преданность жен декабристов с беспредельной преданностью Ундины. В письме от 11 апреля 1837 г. к H. H. Шереметевой, дочь которой была замужем за сосланным декабристом И. Д. Якушкиным, Жуковский провел интересную аналогию. "Целую ваши ручки, - писал он IT. H. Шереметевой, - моя милая H. H., и посылаю вам мою дочку Ундину, которую прошу принять с благосклонностью и верить, что я, крестный отец ея, люблю вас как душу" {Жуковский В. А. Сочинения. Т. VI. С. 501.}. Тут "дочка" упоминается не случайно; в 1826 г. Шереметева писала поэту о страданиях своей дочери Настасьи Васильевны, последовавшей за мужем в Сибирь. Жуковский был и родственными, хотя и дальними, узами связан с Шереметевой: ее сын женился на дочери М. А. Мойер-Протасовой.
Если у Кюхельбекера упоминание Ундины соотносится с образом милой и прелестной девушки, то у поэта К. И. Коренева, недолго печатавшегося в журналах 1840-х годов, Ундина противопоставляется женщине, сдавшейся пошлой повседневности:
Ах, Марья Павловна! Какой волшебник злой
Провел вам на челе угрюмые морщины?
Как скоро стали вы помещицей простой,
Уездной барыней из маленькой ундины! {*}
{* Цит. по антологии: Русская муза. СПб., 1907. С. 159.}
Реминисценции у таких незначительных поэтов, как Коренев, свидетельствует об огромной популярности "Ундины" в те годы.
В 1841 г. в "Современнике" и "Москвитянине" публикуется стихотворение поэта пушкинской плеяды H. M. Языкова "Ундина" {Современник. 1841. Т. XXII. С. 181; Москвитянин. 1841. Ч. V, Э 9; Языков Н. 55 стихотворений. М., 1844; он же. Новые стихотворения. М., 1845.}, написанное в конце декабря 1839 г. и включенное затем автором в собрание его стихотворений. Смысл сводится к реплике Сальери:
..."Слушай, брат Сальери,
Как мысли черные к тебе придут
Откупори шампанского бутылку
Иль перечти "Женитьбу Фигаро".
Пушкин с его "виртуозным лаконизмом", говоря словами Анны Ахматовой, минуя всевозможные житейские обстоятельства, передает мрачное состояние героя в двух словах - "мысли черные"; у Языкова 23 с половиной строки, написанных в форме послания некоему другу, посвящены всему тому, что привело к душевному разладу его лирического героя, причем стихотворение "Ундина" воспринимается как диалог поэта с самим собою, и местоимения "ты", "твой", "тебя" звучат здесь как сугубо личные. Тяжелое душевное состояние лирического героя связано и с "осенним днем", и с тем, что комфорт его "приюта" лишь внешний ("янтарное пламя камина..."), а "любимый труд - от скуки и тоски заступник твой падежный" и "тихая мечта... чуждаются тебя"; тогда, по мысли поэта, ни жженка, ни пир "товарищей-друзей" не рассеют его хандру. Успокоить его и наполнить смыслом такой день может лишь одно:
...читай Жуковского "Ундину":
Она тебя займет и освежит; ты в ней
Отраду верную найдешь себе скорей.
Ты будешь полон сил и тишины высокой,
Каких не даст тебе ни твой разгул широкой,
Ни песня юности, ни чаш заздравный звон,
И был твой грустный день как быстролетный сон!
О реакции современников можно судить и по их более поздним воспоминаниям. В "Литературных и житейских воспоминаниях", написанных И. С. Тургеневым уже несколько десятилетий спустя после появления "Ундины", он рассказывает о "Литературном вечере у Плетнева", состоявшемся вскоре после выхода перевода Жуковского. На этом вечере разговор зашел о новинках современной литературы: О "Ревизоре", об "Ундине" и некоторых второстепенных стихотворцах. "Хозяин дома, - вспоминал Тургенев, - сказал несколько слов о Жуковском, об его переводе "Ундины", который появился около того времени роскошным изданием, с рисунками - если не ошибаюсь - графа Толстого" {Тургенев И. С. Собр. соч. и писем: В 28 т. М.; Л., 1967. Соч. Т. XIV. С. 17.}. Тургенев ошибался, гравюры были выполнены Майделем. Зная рецензию Плетнева, можно представить себе, что говорилось об "Ундине" в тот вечер. Неясно, читал ли уже тогда Тургенев "Ундину", но, что он прочел перевод Жуковского и знал некоторые строфы наизусть к 1840 г., можно судить по заметкам из "Записки о Станкевиче"; в ней Тургенев описывает дни, проведенные им в Риме со Станкевичем в начале того года. Во время прогулок по Риму они осматривали вместе разные достопримечательности, и Тургенев однажды произнес перед мраморной статуей св. Цецилии строки Жуковского из 3-й строфы стихотворного посвящения к "Ундине":
И Прелести явленьем по привычке
Любуется, как встарь, душа моя.
"Станкевич заметил - что плохо тому, кто по привычке любуется прелестью, да еще в молодые годы" {Тургенев И. С. Указ. соч. Т. VI. С. 393.}, имея в виду, конечно, самого Тургенева, а не Жуковского.
Интерес к "Ундине" сохранил Тургенев и значительно позже, так как в письме к Стасюлевичу он просил прислать ему экземпляр "Ундины", имея в виду издание 1875 г., которое входило в издаваемую Стасюлевичем серию "Русская библиотека" {Тургенев И. С. Указ. соч. Письма. Т. XI. С. 30.}.
Сам Жуковский направил уже в 1840-е годы "Ундину" в русло и детского чтения. Об этом можно судить по воспоминаниям некоего Ф. Тимирязева (его отец был в коротких отношениях с Жуковским). Решив составить для своего, тогда восьмилетнего сына библиотечку детских книг, отец Тимирязева высказал это намерение Жуковскому, который тотчас объявил: "Я сам выберу все книги для твоего сына; поедем вместе". И они вдвоем ездили по книжным магазинам, Жуковский "тщательно" отбирал все нужное, "и когда выбор, был окончен, он во главе всех купленных книг положил иллюстрированное издание своей "Ундины", надписав предварительно на заглавном листе собственноручно следующие слова: "Моему юному другу на память от автора"". "Этот экземпляр "Ундины", завершает Ф. Тимирязев свои воспоминания об упомянутом эпизоде, - по сие время хранится как драгоценное воспоминание о нашем незабвенном поэте" {Тимирязев Ф. Страницы прошлого // Русский архив 1884. Кн. 1. С. 320-321.}.
Еще более широкий круг читателей ознакомился с "Ундиной" и смог оценить этот шедевр Жуковского благодаря вышедшей в сентябре 1843 г. IX книжке "Отечественных записок": она содержала вторую статью Белинского из цикла его статей "Сочинения Александра Пушкина". В пей наряду с другими проблемами Белинский рассматривал значение европейского романтизма и великое историческое значение для русской поэзии вообще творчества Жуковского, который, считал Белинский, "одухотворив русскую поэзию романтическими элементами, сделал ее доступной для общества, дал ей возможность развития, и без Жуковского мы не имели бы Пушкина" {Белинский В. Г. Указ. соч. Т. VII. С. 221.}.
