Весьма прозаично, не правда ли? Вроде бы да. Но чтобы появилась такая запись, надо было прежде поставить крест на логове германского милитаризма Восточной Пруссии.

Долго держал в руках сводку.

... Еще Кенигсберг не назван Калининградом, а взятый вчера с боем Фишхаузен - Приморским поселком. Тот самый Метгетен, что дважды переходил из рук в руки, не получил еще имени советского танкиста Александра Космодемьянского, брата бессмертной Зои, погибшего после падения Кенигсберга. Уже потом на картах Советского Союза появятся названия Черняховск, Гусев, Нестеров, Мамонов... И будет эта земля хранить имена советских воинов - от генерала до солдата, - что пали на ней в последние месяцы войны. В Калининграде в одной лишь братской могиле захоронены тысяча двести наших солдат и офицеров - из тех, кто штурмовал Кенигсберг. А ведь это - лишь малая толика жертв, принесенных советским народом и его армией на алтарь Отечества во имя победы над фашизмом.

17 апреля 1945 года. Поздний вечер. За раскрытым окном тишина. Не волнуясь о завтрашнем дне, спят солдаты. Их сон не потревожит больше канонада.

Сколько же дней и ночей вобрали годы войны, чтобы пришла наконец эта тишина!..

Получен приказ сосредоточить войска 39-й армии южнее Инстербурга.

Выполнив приказ, докладываю командующему фронтом о состояний войск. Маршал Василевский утверждает наши представления к наградам и званиям. И тогда я задаю Александру Михайловичу тот самый вопрос, с которым обратился ко мне гвардии старшина Николай Трофимов:

- Товарищ маршал, куда же дальше?..

Узнаю только, что 3-й Белорусский фронт составляет резерв Ставки Верховного Главнокомандования. А резерв должен быть готов в любой день и час к выполнению новых задач.

Провожает меня генерал для поручений при штабе маршала, он любуется моим оппель-адмиралом:

- На такой машине можно поездить и по степям. - И, помолчав, добавляет: По забайкальским, монгольским...

Этот намек был сделан неспроста.

В начале апреля Советское правительство уведомило правительство Японии, что договор о нейтралитете будет денонсирован, так как фактически потерял свою силу. Сразу после первомайских праздников к нам прибыл представитель Генштаба Советской Армии. Он передал предварительное распоряжение войскам на передислокацию и увез в Москву наши предложения, осуществление которых позволяло придать 39-й армии более подвижный, маневренный характер.

8 мая над поверженной Пруссией, над всем миром торжественно прозвучало сообщение о полной и безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Два дня продолжалось всеобщее ликование - мы праздновали Победу. А еще через два дня армия начала грузиться в эшелоны.

Я вылетел в Москву. Наши предложения приняты Генштабом. В каждом стрелковом корпусе будет танковая бригада, в армии - танковая дивизия. Это не только усилит маневренность войск, но и позволит им самостоятельно действовать на отдельных операционных направлениях. Получили мы также автомобильный батальон с машинами высокой грузоподъемности.

Пока я находился в Москве, первый эшелон 39-й, преодолев тысячи километров, уже миновал Байкал, а последний еще грузился в Инстербурге. Очень сложную задачу успешно решили железнодорожники: перебазировалась не только наша армия...

Всю свою огромную страну с запада до востока увидел теперь солдат. И всюду народ с радостью встречал своих защитников, своих героев.

Далекое и близкое

Большой Хинган

Чите на приеме, устроенном Военным советом Забайкальского фронта, царит очень дружелюбная атмосфера. Мы, гости, чувствуем, как рады встрече организаторы приема. Нас горячо поздравляют с одержанными победами, щедро угощают, усиленно расспрашивают о цели приезда, о дальнейшем маршруте.

Но источник информации наглухо закрыт. Поняв это, местные товарищи переводят разговор на недавние события. Речь заходит о Восточной Пруссии, о штурме Кенигсберга. Тут нам таиться нечего. Беседа становится общей, непринужденной...

В Чите мне помогли собрать сведения о движении эшелонов 39-й армии. Командующий Забайкальским фронтом генерал-полковник М. П. Ковалев любезно предоставил самолет, на котором мы с товарищами вылетели в Баин-Тумень (ныне Чойбалсан).

Самолет пересек границу, и мы снова попали за пределы родной страны. Внизу расстилалась неоглядная степь без единого деревца. Офицер из экипажа самолета показывал на ничем не примечательное ровное место: там, оказывается, пролегал давно разрушенный временем и поросший травой Вал Чингисхана.

В Баин-Тумене нас встретил генерал Ю. П. Бажанов. Командующий артиллерией 39-й армии прибыл раньше и успел приглядеться к местным условиям, познакомился с особенностями устройства и питания войск. О своих впечатлениях генерал Бажанов и рассказывает на первом заседании Военного совета армии в Баин-Тумене. Армия, ее командный состав накопили богатый опыт за годы войны на западе. Он нам пригодится. Но в том и заключается специфика нового военного театра, что сюда нельзя механически перенести прежний опыт.

Войскам 39-й предстояло совершить марш в новый район сосредоточения восточнее Тамцак-Булака. Этот марш резко отличается от тех, которые мы совершали раньше. Триста шестьдесят километров нужно пройти пехотинцу по безводной пустыне. На западе мы не знали ни малейших забот о воде, она была всюду - и в колодцах, и в реках, и в ручьях. Свою флягу солдаты нередко предпочитали заполнять более ценной жидкостью. А здесь воду надо добывать, да еще в таком количестве, чтобы ее хватило людям и машинам.

Снабжение водой стало для нас тяжелой проблемой. Чтобы не быть голословным, сошлюсь на Историко-мемуарный очерк о разгроме империалистической Японии в 1945 г. . Там прямо сказано:

... 39-я армия, суточная потребность в воде которой составляла 1400 куб. м, в своем районе имела лишь два источника с дебитом 21 куб. м. в сутки, что не позволяло полностью обеспечить даже один стрелковый полк{22}.

И еще об одной специфической особенности. Мы привыкли совершать марши по дорогам. Здесь их нет. На все четыре стороны света раскинулась ровная степь с хорошим грунтом, без малейших признаков каких-либо ориентиров. Тот, кто не умеет определять свои координаты по солнцу и звездам, собьется с маршрута.

Климат здесь тоже необычный. Дни жаркие, ночи холодные. Дуют сильные ветры, бывают песчаные бури.

Пункты водоснабжения мы начали создавать после первой рекогносцировки на местности. Хватало работы инженерным частям фронта и армии, саперам дивизий и корпусов.

23 июня командир 5-го гвардейского корпуса генерал Безуглый доложил, что его войска к маршу готовы. А из Москвы как раз передали приказ Верховного Главнокомандующего о предстоящем параде на Красной площади. Наш марш мы тоже решили начать как парад победителей. Празднично украсили исходный рубеж. Честь начать марш предоставили прославленной в боях 17-й гвардейской дивизии Героя Советского Союза генерал-майора А. П. Квашнина. На первом привале радисты, настроившись на Москву, включили громкоговорители. Мы услышали голос диктора, шаги воинов по брусчатке Красной площади, дробь барабанов, стук падающих к подножию Мавзолея знамен и штандартов поверженного врага. Мы были далеко от любимой столицы, но тоже совершали марш, гордые доверием.

В Генеральном штабе в Москве мне дали понять, что не случайно из Восточной Пруссии, из войск 3-го Белорусского фронта на Дальний Восток посылают 5-ю и нашу, 39-ю. Учли наш опыт прорыва сильно укрепленных полос противника. По замыслу тех, кто разрабатывал операцию против Квантунской армии японцев, 5-й армии на главном направлении 1-го Дальневосточного фронта предстояло сокрушить приграничные укрепленные районы врага. Мы действуем в составе Забайкальского фронта и предназначены для прорыва Халун-Аршанского укрепленного района. Мы входим в состав ударной группировки фронта и будем наступать на широком участке по двум самостоятельным операционным направлениям - солуньскому и хайларскому. Своими главными силами армия нацелена на Солунь.