От Гросс Скайсгиррена к Дайме мы пробивались с боями через леса и топкие заболоченные луга, изрезанные канавами. По топографическим картам это расстояние составляет сорок километров, но наш солдат наступал не по прямой дороге. К исходу вторых суток он увидел Дайме - небольшую речку, впадающую в залив Куришес-Хафф. Здесь гитлеровцы, прикрыв подступы к Кенигсбергу с востока, создали исключительно мощную систему укреплений. Помимо множества пулеметных дотов они построили вместительные бетонные убежища, подземные галереи, соединив их лабиринтами глубоких траншей. С наблюдательных пунктов просматривались все подступы к Дайме. Ее берега, особенно западный, имели такое количество больших и малых узлов сопротивления, что нанести все эти узлы было бы невозможно даже на самую крупномасштабную карту.

Гвардейцы из корпуса генерала Безуглого с ожесточенными боями пробились по льду к западному берегу и захватили плацдарм. Здесь создалась реальная возможность ввести в прорыв 1-й танковый корпус, но единственный паром, которым мы располагали, выдерживал только легкую артиллерию. Для тяжелых танков и самоходных артиллерийских установок нужен был мост. Саперы приступили к делу, и тут маленькая, но коварная Дайме с ее илистыми берегами и торфяным дном оказалась для нас не менее трудным препятствием, чем фашистские укрепления.

Миновали сутки, а у саперов что-то не ладится. Начальник инженерных войск армии генерал Гнедовский предложил построить большой паром и, взорвав лед на Дайме, начать переправу тяжелой техники. Я доложил об этом Черняховскому. Иван Данилович усомнился в разумности такого решения. Полагая, что мост можно построить, он направил к нам начальника инженерных войск фронта генерала Баранова. На Дайме среди взорванного льда уже чернели полыньи, мы спускали на воду понтоны. И все же генерал Баранов приказал саперам снова забивать сваи, чтобы проверить грунт. Чем закончился этот эксперимент, можно судить по официальному донесению Баранова командующему войсками 3-го Белорусского фронта: При пропуске первого пробного танка из-за илистого грунта опоры сели, хотя семиметровые сваи были забиты на глубину шесть метров.

Да, много хлопот доставила нам эта речушка! И все же в ночь на 25 января дивизии полковников Бибикова и Кожанова из 5-го гвардейского корпуса и танковая бригада из корпуса генерала Буткова (переправить весь корпус нам не удалось) перешли в наступление с нового рубежа на западном берегу Дайме. Гвардейцы доказали, что никакие преграды не в силах остановить их. Атакуя неприятеля днем и ночью, они продвинулись за сутки на восемнадцать километров.

Уже за Дайме, в Жилленберге, на мой временный пункт управления приехал генерал армии Черняховский.

- Хорошо шагаете, - приветствовал нас Иван Данилович. - Теперь, когда эта чертова речка осталась позади, я передам в ваше подчинение еще один корпус тринадцатый гвардейский генерала Лопатина.

Лопатина?.. Не тот ли это Лопатин, под чьим командованием я начинал войну летом сорок первого? Я не стал уточнять, так как Черняховский уже стоял у карты и неотрывно смотрел на черный квадрат Кенигсберга.

- Получите корпус Лопатина и уже пятью корпусами с приданными частями усиления будете участвовать в общей операции по окружению Кенигсберга. Но это только одна часть задачи вашей армии... - Ладонь Черняховского ребром легла на карту, рассекая Земландский полуостров. - Создайте ударную группу и прорывайтесь к морю. Гитлеровцы, как известно, большие любители колец и клиньев. Доставим им это удовольствие. Надо обойти Кенигсберг с севера, потом с запада, а частью сил прорваться к морю. Вот где, Иван Ильич, я хотел бы с вами в следующий раз встретиться. Договорились?

Нет, не у моря, не на побережье Земландского полуострова, а здесь, в маленьком городишке Жилленберге, была наша последняя встреча. Черняховский погиб 18 февраля, смертельно раненный осколком снаряда.

В минувшую войну пали на поле боя три командующих фронтами, под началом которых мне довелось воевать. Первым погиб М. П. Кирпонос, потом Н. Ф. Ватутин, а незадолго до победы - И. Д. Черняховский. Войну Иван Данилович начал на Немане в должности комдива. Как командарм прославился под Воронежем и Курском, на Днепре и за Днепром. Затем, в качестве командующего 3-м Белорусским фронтом, привел свои войска в Восточную Пруссию и начал на дальних подступах штурм Кенигсберга.

Мне выпало счастье около двух лет воевать под командованием Черняховского, близко общаться с ним.

Иван Данилович был самым молодым из командующих фронтами. Природа щедро наделила его ценными для полководца качествами - военным талантом и храбростью. Порой он бывал весьма строг, но всегда справедлив. Выдержка не изменяла ему в самой сложной обстановке. Подчиненных уважал, солдат горячо любил, и они платили ему тем же.

Дважды Герою Советского Союза генералу армии И. Д. Черняховскому был присущ тот особый дар, который позволяет военачальнику ощущать пульс быстротечного боя и, предугадывая его ход, принимать смелые до дерзости, но всегда обоснованные решения.

Погиб Иван Данилович в расцвете лет. Но его короткая жизнь была на редкость яркой, прекрасной. Хочется верить, что об этом самобытном военачальнике и обаятельном человеке будут еще написаны книги...

Иногда и показания неприятеля дают весьма впечатляющую картину обстановки на фронте. Вот почему я почти полностью привожу письменное показание Рихтера, сдавшегося в плен в городке Каймене:

Прорвав укрепления на Дайме, русские танки и пехота оказались в нашем тылу. Оставаться на старом рубеже бессмысленно, и я получил приказ на отвод своей группы к новому рубежу. Отойти решил ночью. Но это был не организованный отход, а паническое бегство. Когда наступил рассвет, я убедился, что растерял почти всех солдат. Они разбрелись по лесам и фольваркам. Указанный нам рубеж уже был занят русскими, и тогда я решил с остатками своей группы податься в населенный пункт, где на карте был обозначен командный пункт нашего полка. Увы, его там не оказалось. И никто не знал, где он.

А на дорогах творилось что-то невообразимое. Войска перемешались, гражданские повозки с беженцами застопорили движение военных машин. Какой-то истеричный полковник приказал нам занять оборону. За ночь окопались, но утром соседний батальон, не предупредив нас, отошел, оголив мой фланг. Я повел своих, солдат к Каймену, а там уже были русские. Из Каймена бежали наши военные и гражданские, а за ними вдогонку мчались русские танки. Когда русские автоматчики, спрыгнув с танков, направились к нам, я поднял руки вверх и приказал своим солдатам поступить так же...

На подступах к Дайме и за Дайме русские атаковали нас ночью. К. ночным боям наши солдаты не привыкли, и, как правило, атаки русских приносили им успех. Мы не знали, куда и по ком стрелять, теряли всякую ориентировку и сами терялись.

Последнее признание пленного пришлось особенно по душе моему заместителю генералу Н. П. Иванову, который немало потрудился, обучая части 39-й армии боевым действиям в ночное время.

За Дайме перед нами открылся Земландский полуостров.

Чем ближе к побережью, тем гуще и мощнее укрепления, преграждавшие нам путь к Балтике. Кранц-Кенигсберг, первая из оборонительных линий, не только прикрывала столицу Восточной Пруссии с севера, но и не давала доступа в глубину Земландского полуострова.

Перед рубежом Кранц-Кенигсберг на мой командный пункт прибыл командир 13-го гвардейского стрелкового корпуса, о котором говорил Черняховский. Наша встреча с генералом Лопатиным была очень теплой, но кратковременной. Корпус Лопатина был введен в бой и действовал стремительно. Он овладел железнодорожной станцией Метгетен западнее Кенигсберга и перерезал коммуникацию из Кенигсберга в Пиллау. Станцию Метгетен, являвшуюся пригородом Кенигсберга, мы брали дважды: гитлеровцы не щадили своих солдат и после яростных контратак временно восстановили коммуникацию. Противник не случайно так упорно цеплялся за эту станцию. Когда Метгетен был захвачен вторично солдатами 262-й дивизии генерала Усачева (из корпуса Олешева), мы узнали, что там находился подземный артиллерийский завод фашистов.