— Так мы в кафе идем? — пропела весело Анка мне.

— В кафе? Идем. — ответил я как можно серьезней и Анка опять прыснула смехом.

— Наши мальчики взрослеют. — пояснила она Кире. Та посмотрела на меня вполне дружелюбно, даже с неким любопытством и улыбнулась. И мне показалось, что улыбнулась она не словам Анки, а улыбнулась именно мне.

Подошел автобус, и Анка заторопила Киру сесть в него.

— Ладно, в другой раз, котик, будет вам кафе. — смеясь бросила Анка, когда двери захлопывались.

— Ну и зря вы так. — ответил я мысленно на кокетство Анки и остался стоять на остановке, заметив как ореховая челка мелькнула в отходящем автобусе.

Я шел домой и даже не переживал по поводу несостоявшегося кафе. Мне вполне хватило мягкого взгляда со стороны Киры. На душе царил мир.

По дороге мне всретился Димон в модной джинсовой куртке-варёнке, одетой совсем не по-сезону, из куртки торчала голова Димона, а из головы его холодные синие уши. Подмышка зажимала большую гитару в тряпичном самосшитом чехле.

— Ты чего здесь колядуешь? — обрадовался я Димке.

— Да так. Жду. — деловито ответил он.

— Секреты? — прищурился я безразлично.

— Сейчас подойдет кое-кто, если будут не против, можешь с нами. Ты ж на гитаре еще до сих пор играешь? Хотя вообще просили никого не водить с собой.

К нам приблизились три парня. Один незнакомый длинноволосый старше нас по виду на год, в поношенной до дыр кожаной куртке, с большим количеством всевозможных значков с лицами рок-музыкантов. Вторым был наш приятель Джон, а третьим был Паша, учившийся в нашей школе в классе на два года старше.

— Привет Димон! Взял гитару? — спросил Паша.

— Да, как обещал.

— А это кто? — посмотрел он на меня.

— Это мой друг. Он на гитаре играет нормально. — Преувеличил мои способности Димка.

Меня оценивающе оглядели.

— Можно ему с нами, я отвечаю за пацана? — попросил Димка.

— Ну, если играет, пусть заходит. Но больше никого не води. А, ты — обратился ко мне Павел — тоже никому, понял? А то начнется хождение-брожение.

Парни зашли в подъезд Пашиного дома, но пошли не к лифту, а вниз по ступенькам в подвал. Сняли навесной замок, провели меня по мраку подвального коридора, сняли еще один навесной замок и включили, наконец, свет. Мы оказались в довольно большой комнате, освещенной яркой лампочкой, свисавшей с потолка на проводе. По полу стелились десятки черных проводов, стекавшихся к двум стационарным магнитофонам и усилителю. На полу стояла огромная акустическая колонка, ударная установка с рабочим барабаном, томом, бас-бочкой и мятой медной тарелкой. В углу прятались профили электрогитары "Аэлиты" и акустической львовской шестиструнки со звукоснимателем. Потолок и две стены комнаты были обиты дверным дерматином, из нескольких дырок которого, вываливалась ватная набивка. От вида такой роскоши я обомлел. Это была самая настоящая студия. Можно было играть в электричестве.

Димка снял чехол со своей гитары и это оказался полуакустический новенький бас. Парни по очереди рассмотрели инструмент, подергали толстые струны, одобрительно клацнули языками и воткнули в бас штекер шнура. Паша включил аппаратуру, послышалось глухое гудение и шипение колонки. Подключили провода в оставшиеся гитары, и гул стал тише. Длинноволосый парень, которого звали Антон, взялся за "Аэлиту". Джон уселся за ударные, Паша — за акустику, а Димон нерешительно перекинул через плечо ремень баса.

— Ну, что "Дым" для разминки? — спросил Антон.

Палочки Джона проворно отсчитали "шесть" и Антон рубанул резкими короткими гитарными аккордами Дипперпловского хита. Вступили ударные, акустика бренькнула легкой "подкладкой" и Димка дернул толстую басовую струну, как ни странно, попав в нужную ноту. И этот сыросвареный оркестр зазвучал! Впервые я услышал, что такое рок вживую. Правда, акустика Павла то и дело выпадала из состава, когда он тянулся к ручкам усилителя, чтобы отрегулировать звук.

— А ну, малой, попробуй с акустикой. Я пока усилок отстрою. — подмигнул мне Паша. И я попробовал. И даже совсем неплохо наложил акустику под соло электрики, на которой совсем вошел в азарт Антон. От этого неожиданного созвучия, пусть и на подвальном уровне и дилетантском мастерстве, наши лица расцвели. Мы улыбались, таращили глаза, гримасничали и наслаждались доселе неведомым мне, но столь увлекательным делом.

— Ну, хватит на сегодня. — сказал Паша через время, так и не покинув настройку аппаратуры, которая увлекала его заметно больше, чем сама игра на гитаре. — Завтра я допаяю микшер, и звук будет почище. Микрофон бы еще. — констатировал он.

Улица встретила нас темной синевой мартовского вечернего неба с несколькими вкраплениями тусклых звезд. Мы выпали из времени, увлекшись игрой, и даже не предполагали, что уже стемнело. Я шел домой, унося с собой ощущение открытия. Тайну!

Мама покачала головой, встретив меня необычайно поздно со школы. Но, заметив блеск счастливых глаз, взбучку решила не назначать. Накормила ужином и занялась своими рабочими бухгалтерскими бумагами, проконтролировав — сел ли я за тетради с домашним заданием.

— Учись серьезней, следующий класс решающий, выгонят с неполным средним в ПТУ, потом всю жизнь будешь грязь месить на заводе. Брат твой уже заканчивает высшее, в столице останется. Тянись за ним. — умоляюще говорила мать.

Я обещал тянуться, хотя уже две четверти врал, что табелей нам не выдают, утаивая количество трояков.

— Сейчас плохо с бланками в школе. — говорил я. — Впрочем, как и со всем остальным.

В магазинах пустые прилавки. Если стоит очередь, значит, что-то привезли. Прохожие вначале занимали очередь, а потом уже интересовались, что дают. Крупа, сахар, синие куриные трупы — за всем нужно было отстоять по часу. Более быстро можно было купить только хлеб и молоко. Перестройка шла по стране. И мы перестраивались, в очередях.

Конечно, мать старалась все покупать сама, не мучить меня в магазинах. Но иногда продукты давали дозировано на руки. Например, сахар — по одному кило в руки. Хочешь больше — стой две очереди. Потом и вовсе талоны появились. Выдавали на месяц вместе с зарплатой. И сколько денег не зарабатывай, больше нормы не купишь, без связей в торговле, конечно. А у нас таких связей не было.

Я деловито вытащил из внутреннего кармана куртки большой, блестящий металлической сеткой, микрофон, который я выменял у одного пацана на коллекцию фантиков от жвачки "Турбо".

— Ну, как? Сойдет? — спросил я у парней.

Паша подключил микрофон в аппарат и повесил его на длинном шнуре прямо с потолка.

— Раз, раз… — пробует на звук Паша мой вклад в общее дело. Одобрительно кивает, это значит, что я становлюсь пайщиком музыкальной студии.

Димка с Андреем надели ремни гитар, а Джон, как дирижер, отсчитал палками вступление.

— "Я пытался уйти от любви

Я брал острую бритву и правил себя

Я укрылся в подвале я резал

Кожанные ремни, стянувшие слабую грудь" — запел Павел репертуар "Наутилуса".

Теперь был комплект. Вокал, единственное, чего нам не доставало и за который так каждый из нас боялся браться в электричестве.

— Ну, вот! Теперь хоть в ресторане рубли заколачивай. Молоток! — похвалил меня Паша.

— Только я не вокалист. — предупредил Павел.

Он действительно не был талантливым вокалистом. Он замечательно пел все композиции, где не требовалось тянуть ноты, но "давал петуха" в вокальных песнях. Хотя, голос у него был, несомненно, красивый, и если бы он занялся серьезно вокалом, у нас был бы отличный фронтмен.

Мы вышли на улицу. Апрель вступал в права, жизнь возвращалась в озябшие вены деревьев. Была весна, была юность.

— Ну, для ресторана конечно может и сойдет. — оговорился я — Но если настоящая группа, то должна быть своя идея, свой материал.