А.Л. Я написал это еще до прихода к власти Обамы. Есть определенная американская элита, которая до сих пор считает себя наследниками самых протестантских английских протестантов, покинувших свою Великобританию, чтобы найти новый Израиль. Понимать это очень важно. Наше сегодняшнее видение мира не ветхозаветное, но еще в концеXVIIIвека люди искали этот новый Израиль. Когда, например, читаешь то, что пишет ИванIV, о Москве как новом Израиле и новом Иерусалиме, о русском народе как о новом иудейском районе, о себе как о новом Давиде, когда он строит под Москвой Храм Давиду, то понимаешь, что этот христианский миф проник повсюду. И на фоне Ивана Грозного ПетрIвыглядит полным антихристом, который отрекается, уходит от Храма и выстраивает свою филимистянскую столицу в другом месте, по соседству с какими-то нехристями.

Англо-протестантская элита, создававшая США, обладала тем качеством, которое Гумилев-сын называет пассионарностью. Это, по сути, ницшеанский термин, который Гумилев использует на русский манер вместо «белокурых бестий» Ницше (Гумилёв поступает так из дипломатических соображений, ведь быть открытым сторонником ницшеанских идей в СССР было невозможно, не позволили бы ни публиковаться, ни преподавать). Но это была англо-саксонская пассионарность в утверждении именно ветхозаветных мифов.

Д.Ф. То есть эта американская элита умудрилась сочетать в себе верность ветхозаветным идеям христианства и одновременно взять на вооружение самые последние идеи французской революции? Поясни…

А.Л. Ветхозаветные мифы для американской элиты более важны и глубинны, а идеи французской революции – просто красивая и современная для них обертка. Точно также и цвет кожи господина Обамы не имеет ничего общего с сутью американской элиты. Это просто новый кондом той же самой идеи, которой Америка продолжает служить и поныне. В этом понимании для меня нет ничего личного, это «объективая реальность» мировоззрения американской политическо-экономической элиты, она существует, и от неё никуда не деться.

Д.Ф. А как ты тогда соотносишь эллинический и христианский пласты культуры? Как они проживаются у тебя внутри?

А.Л. Так говорил Заратустра: разговаривая с горбатым, говори по-горбатому, разговаривая с учениками, говори по-школьному. Иногда нужно использовать дидактические трюки. Вся моя книга - экстатическая, а последняя её часть дидактическая. Я объясняю миру на более-менее понятном ему языке мои идеи. К сожалению, в современном мире больше нет греческой культуры, и поэтому мне нужно переводить свои мысли в поле христианской культуры. Но писать о Ницше, не используя греческого языка, я тоже не могу, потому что Ницше – эллинист и греческий язык был долгое время его профессией.

Д.Ф. Правильно ли я тебя понимаю, что ты оцениваешь современную западную культуру преимущественно как христианскую и потому вынужден разговаривать в ней на христианском языке, аналогично тому, как Ницше призывает с горбатыми говорить по-горбатому? Что эллинский язык для тебя неизмеримо важнее, нежели ущербный христианский?

А.Л. Да, правильно. А иудейский язык – это язык «чандалы», по той причине, что если язык существует, то самого еврейства, как такового... нет и в помине, это иллюзия, фикция. Говорить о «еврейской расе» - нонсенс, «еврей» есть тотальное отстутствие расыparexcellence. Ибо кровь передаётся с отцом! А когда нет крови – нельзя претендовать и на язык. Я поинтересовался, проверил свой АДН – у меня, слава моему Богу, генотип арийца с рейнских берегов.

Д.Ф. И это и есть твоё личное отступничество?

А.Л. Да.

Д.Ф. Христианские мыслители имеют обратную оптику. Они считают христианскую культуру высшей по сравнению с эллинской языческой культурой. А твоё отступничество в их перспективе есть ничто иное, как возвращение в состояние варварства.

А.Л. В моей перспективе, совпадающей с перспективой Ницше, всё христианство – которое я назову демократизированным иудаизмом – есть лишь вырождение здоровой, языческой, человеческой культуры в нечто больное, ущербное.

Д.Ф. И значит, для тебя их Христос есть лишь жалкая пародия на твоего Диониса? А они, наоборот, считают своего Христа наилучшим воплощением Диониса.

А.Л. Ну что ж...

Д.Ф. Все ценности совершенно перевернуты, и борьба тут идет нешуточная. Похоже, что она разворачивается не столько в человеческом сознании, сколько между самими столь разными божествами, т.е. в самой глубине человеческого бессознательного.

А.Л. Да, и это куда веселее, чем многие думают. Тот же самый Свасьян, о котором ты говорил по дороге в Боллинген, решил больше со мной не общаться после того, как я в одном из рассказов написал нечто «оскорбительное» о Христе, его боге. Так у негритянского племени есть гора-табу, где живет бог, и если кто-то случайно туда забредет, людоеды его съедают – каждый каннибал по кусочку. Дикари уверены, что только тогда бог успокоится и перестанет гневаться на человеческое стадо за вторжение в его священные покои. Так и здесь: единственное моё преступление в нарушении иудее-христианского табу – Ливри оскорбил боженьку, всю троицу в одном! Сознательный диалог вдруг перестал быть возможным, - меня поросту попытались слопать, чтобы успокоить буку-бога в себе. Сколь мало тут от учения Распятого, и сколь много человеческого-слишком-человеческого! Да и, вообще, разве можно оскорбить бога? Если он жив, он сам разделается с кощунствующими; ты только посмотри как Дионис расправился с гавкавшей на меня чандалой, Набоковым младшим и его псевдоучёным быдлом из Сорбонны и проч.!

К тому же мояШутка Пилата– сказка философская. Ведь Христос действительно пенетрировал дух человеческий чрез мало для того предназначенное отверстие. Не говоря уже о том, что выражение Свасьяна о «Ливри – авторе порнографических рассказов» было подхваченно таким отребьем – университетскими проститутками – что ему должно быть стыдно за компанию чандал, делающих, вот уже который год, из Свасьяна соучастника наипрезреннейшей клеветы.

И всё это – чтобы замолчать творчество Анатолия Ливри!

Д.Ф. Вообщем, ты уверенно и спокойно позиционируешь себя как сторонника эллинского и языческого образа мысли и жизни, который способен на христианском языке объяснять этот другой строй души.

А.Л. Ницше тоже об этом писал, и тоже часто именно на христианском языке. Так что не я это придумал. Это Ницше называет христианство утонченным иудаизмом, местью чандалы сильным мира сего.

Последние 7 лет я изучал христианскую мистику, всё это «древо жизни», которое есть «крест», «кровь Христова», которое есть «вино», и где каждая месса есть новое распятие Христа, и так далее. Чтобы проникнуться этими вещами, я лично присутствовал на христианских мессах, в том числе на ныне почти запрещенной мессе ПияV-го. И я могу сказать, что этими самыми сверхтрадиционными католиками на самом деле движут еще дионисические мотивы: «мы такие, и такими останемся навсегда!». И это очень схоже в своем фундаментализме с некоторыми современными формами ислама.

Многие арабы, даже из переехавших жить в Европу, душой и рассудком всё еще живут вVII-м веке во времена пророка Мухаммеда. Так же и многие католики, утонченнейшие люди, адвокаты и профессора, продолжают жить по средневековым канонам. А ведь это своего рода шизофрения: с понедельника по пятницу они полицейские, прокуроры, профессора, которые проповедуют идеи французской республики и свободы вероисповедания, а потом отправляющиеся в католические соборы, находящиеся в центре Парижа (стоя несколько часов на коленях и слушая проповеди о спасении своей души).

Д.Ф. Да уж!Давай уже о них закончим, и вернемся к Ницше. В твоей книге многократно повторяется идея о том, что будущие номады-аристократы должны будут разорвать круг вечного возвращения, вырваться из его кольца. Для самого Ницше вечное возвращение было самым мощным жизнеутверждающим учением, вечным «да!» жизни. И, по Ницше, задача состоит не в том, чтобы вырваться из его круга, а в том, чтобы наконец-то в него попасть, то есть жить в соответствии с этим учением. Поясни свою позицию.