Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Герман Кант

ВЗАПСИС

Рассказ

Берлин считается местом, в котором вполне можно жить, но, получив туристическую путевку на Волгу, я сказал себе: это что-то новенькое. Правда, мне давно хотелось на Балатон, однако путевку выделили не на Балатон. А на Волгу.

Когда мы подходили к Астрахани, я разговорился с двумя русскими учительницами, благодаря чему узнал многое о восстаниях стрельцов, о Золотой Орде и о Киевской Руси, а в известном смысле кое-что и о моем родном крае.

Путешествуя на пароходе, человек, видимо, позволяет себе расслабиться, вот почему, когда выяснилось что обе дамы, кстати говоря — мать и дочь, и обе из Казани, — ни разу еще не бывали в немецких землях, но с удовольствием побывали бы там, я тотчас предложил, пусть в таком случае приезжают ко мне в гости.

Это не так просто, услышал я в ответ, поскольку их официальные инстанции желают видеть приглашение по установленной форме, засвидетельствованное дружественными официальными инстанциями. И тогда я, обдуваемый волжским ветром у Астрахани, объявил о своей готовности такой документ получить.

Однако же мои способности улаживать дела в официальных учреждениях весьма ограниченны, хотя кое-кого из моих друзей это удивляет.

Ты же бухгалтер! — говорят они и не очень-то мне верят. Как будто я руковожу теми операциями, которые на самом деле я всего лишь регистрирую. Я не вершу никаких дел, я лишь аккуратно провожу их по счетам.

Тем не менее, вернувшись с берегов Волги на берега Шпрее, я как-то раз после работы с этаким ретивым видом отправился в полицию, в отдел прописки. Настроение мое сразу же упало, стоило мне увидеть переполненный зал ожидания. Помещение это было таким, каких я знал предостаточно. Тут вся жизнь оказывается в каком-то застое.

Поздние часы приема в официальных инстанциях задуманы для таких трудящихся, как я, однако скамьи были заняты в основном гражданами куда более старого образца. Но как старые, так и молодые уставились на меня словно на непрошеного гостя, что вламывается в некое общество и подрывает его накрепко замкнутые круги. К тому же, видимо, все ждали от меня чего-то еще кроме приветствия, а поскольку я ничего такого не изрек, какой-то пожилой человек сказал мне:

— Вы должны спросить, кто здесь последний.

Я послушно осведомился, и старик ответил:

— Я!

Он явно был горд тем, что дал мне указание и сумел в односложном слове выразить полное удовлетворение. Он больше не последний, теперь последний я, и я задавался вопросом, не надо ли написать крупными буквами: «Последний — я, я — последний».

Однако из дальнейших разговоров я понял, что принят в их круг, а еще некогда в школе мне говорили о симметрии круга. В нем нет ни начала, ни конца и, стало быть, ничего первого или последнего, что мне очень нравилось.

Воспоминание это успокоило меня, и я понял, что преувеличиваю, считая, что в зале жизнь оказывается в застое. Ведь жизнь твоя не ограничена этим залом, и занят ты не только делом, с которым пришел сюда. Ожидание — это лишь часть твоей жизни.

Впрочем, я ведь по доброй воле отправился в отдел прописки и присоединился к заявителям, дабы оказать дружескую услугу; в отличие от кое-кого из сотоварищей по ожиданию, я пришел с совершенно ясным делом, которое требовало лишь регистрации. Здесь заботились о порядке, а порядок должен быть.

Осмыслив все это, я расслабился и ничуть не испугался, когда раздалось какое-то странное урчание и на стекле ящичка над дверью засветилась бледная надпись: «Следующий, пожалуйста!»

Ожидавшие, правда, либо болтали о пустяках, либо в который раз перечитывали не слишком-то информативную газету, либо — словно обидевшись пялились куда-то в пространство, однако, главным образом, как теперь выяснилось, все готовились услышать сигнал. Я обратил внимание: не каждый прервал свое затянувшееся занятие и поднял голову, чтобы понять, кто же будет следующий, Следующий, следующий, однако совсем уж не проводить взглядом входившего в кабинет не мог никто. Взгляды одних непритворно говорили о желании знать, что заставило их ближнего перешагнуть порог канцелярии, другие взгляды, скорее полувзгляды, а то, пожалуй, и четвертьвзгляды, блюли последовательность: если это следующий, то когда же моя очередь?

Но как только закрылась дверь в канцелярию, снова наросло напряжение, возникающее из ситуации, в которой человеку оставаться не хочется. Тут даже появление новых посетителей давало лишь слабую разрядку. Кто теперь приходил, не менял ничего в расстоянии между своим местом в очереди и местом следующего под светящимся табло.

Я, правда, смотрел на вошедшую после меня женщину с повышенным интересом, так как только благодаря ей я был окончательно включен в процесс продвижения посетителей. Теперь я не просто следую, как последний за движущейся очередью, теперь меня будут еще и подталкивать.

Вошедшая была, казалось, хорошо знакома с организационными формами ожидания. Она окинула всех нас, стоявших до нее, взглядом, пересчитала наше число в минуты, из минут вычислила часы, и когда уголки ее губ опустились, стало ясно: для нее слишком долго.

К тому же в тоне, каким она задала ожидаемый вопрос, слышалось неудовольствие, и я ершисто подумал: «Да милейшая, мы хочешь не хочешь все должны пройти!» Однако мое чистосердечное признание в том, что я последний, вряд ли звучало ершисто. Иначе моя сменщица еще подумала бы, прежде чем обратиться ко мне со своим наглым требованием, а она сразу же выложила его, облачив в форму вопроса:

— Простите, вы не пропустите меня?

Не всегда удается сделать хорошую мину при плохой игре и не всегда удается построить вопрос так, чтобы из настоятельного требования он превратился в вежливую просьбу. Это был как раз такой случай, и сообразно с ним я спросил:

— А почему, собственно?

Связано с художественной самодеятельностью, ответила посетительница, только теперь, казалось, заметив, что все присутствующие принимают участие в нашем разговоре. Какое она на то имела право, не знаю, но взглядом и жестами она сумела внушить нашим сотоварищам по ожиданию, что я единственный в зале, кому, несмотря на столь исчерпывающее объяснение, требуется еще что-то. Она потянула меня в глубь эркера, в котором я сидел, и заговорила со мной, как говорят с больными:

— В восемнадцать часов будут продавать болгарские гитары фирмы «Русалка», место производства — Кремона, такую гитару я хочу купить.

Я, не зная, как мне иначе защититься, сказал:

— Кремона вовсе не в Болгарии.

— Но это написано на гитарах, — возразила посетительница, — и написано кириллицей. Я полагаю, для перестраховки.

У нее была интонация человека, который хочет посвятить другого человека в некую тайну. И этот другой был я, а я страдаю одной слабостью — люблю, чтобы меня посвящали в тайны. Пытаясь скрыть свое слабое место, я спросил грубее, чем мне свойственно:

— Уж если вам разрешили прочесть надписи на этих мандолинах, почему вы ничего не купили? Но даже если я вас пропущу, вы не успеете пройти до шести.

Посетительница не обратила внимание на мою грубость и терпеливо ответила:

— Продавщица показала образец. Продавать их будут только с шести. Из-за работающих, сказала она, но я думаю, она любит, чтобы магазин был битком набит.

— Такие бывают, — поддержал я.

Посетительница поняла это как знак моего согласия. Она перехватила вопрос вошедшего пожилого посетителя о последнем и большим пальцем указала на меня. Из дальнейшего я уяснил себе кое-что еще, при этом казалось, что посетительница теперь разговаривает со мной, отдалившись на некоторое расстояние и несколько даже сверху вниз.

— Еще два-три таких любезных человека, как вы, — сказала она, — и я успею до шести. Кто же был до меня перед вами в очереди?

Я позавидовал ее сноровке. Почти без усилий обменяла она себя на меня, для верности закрепив новый порядок еще и словом. Надеясь, что пожилой человек окажет ей более решительное сопротивление, я показал ей старика, как, надо думать, показывают сильному преследователю жертву, чтобы не быть одному в подобной роли.

1
{"b":"284675","o":1}