Маннихон и решил оставить дело — он должен уйти, — надо хоть раз выспаться. Однако сообщить о своем намерении партнерам все не находил удобного случая. сказать это в лицо Тагеке Ки, в общем-то безразлично далекому от него человеку, он не посмеет, но, если удастся застать Крокетта одного на минуту-другую — ему он все скажет, тут есть шанс: в конце концов, Крокетт — белый человек.

И начал повсюду ходить тенью за Крокеттом, поджидая его, выслеживая как мог. Возможность представилась почти через неделю: он ожидал у ресторана, куда Крокетт обычно приходил на ланч и завтракал в компании потрясающей девицы или даже нескольких. Ресторан назывался «Прекрасная провансалька», любое блюдо стоило не меньше десяти долларов — без вина. Само собой, Маннихон там никогда не ел, а приходил на ланч в столовую компании «Фогель — Полсон», где можно поесть всего за восемьдесят пять центов — это ему больше всего нравилось на работе.

В этот жаркий день поблизости нет никакой тени, негде укрыться от палящего солнца. Ожидая Крокетта, Маннихон из-за постоянного головокружения качался из стороны в сторону, словно на палубе, корабля. Наконец-то, вот его «ланчия» — подъезжает к ресторану; теперь Крокетт один… Не выключая мотора попросил служащего на автомобильной стоянке позаботиться о машине, припарковать ее и большими шагами направился к двери «Прекрасной провансальки» не замечая Маннихона, хотя проходил в трех футах от него.

— Горшок! — окликнул его Маннихон.

Крокетт остановился, оглянулся: его угловатые черты янки заострились от неудовольствия.

— Что, черт подери, ты здесь делаешь?

— Горшок! Мне нужно поговорить с тобой…

— Послушай, какого черта ты качаешься? Ты что, пьян?

— Вот как раз по этому поводу мне и хотелось поговорить…

Вдруг на лице Крокетта появилось странное выражение — холодное, напряженное, оценивающее; он вглядывался куда-то вдаль, через плечо Маннихона, не обращая никакого внимания на него самого.

— Ты только посмотри! — воскликнул он.

— Вы, ребята, были очень добры ко мне, очень великодушны и все такое, — начал Маннихон, накренившись к нему, — но мне нужно…

Крокетт грубо схватив его за плечо, повернул вокруг оси.

— Я же сказал — посмотри!

Тяжело вздохнув, он посмотрел — ничего особенного: на той стороне улицы, перед баром, — старый, разбитый фургон, нагруженный пустыми бутылками из-под имбирного эля. В него впряжена дряхлая лошадь, стоит понурив голову от жары.

— Куда же мне глядеть, Горшок?

В глазах у него двоится, но не досаждать же коллеге своими бедами.

— Лошадь, парень, лошадь!

— Что с ней, с этой лошадью, Горшок?

— Не видишь разве, какого она цвета?

— Же-елтого… То есть… я хочу сказать — она желтого цвета.

— Все достается тому, кто умеет ждать, — многозначительно произнес Крокетт и вытащил из кармана маленькую бутылочку «раствора Маннихона» — повсюду таскал ее с собой.

Все же он, что ни говори, прилежный ученый и не из тех приспособленцев, которые запирают на замок свой мозг, когда закрывают двери своего офиса. Крокетт быстро налил себе немного раствора на ладонь правой руки и передал бутылочку Маннихону — пусть подержит, на случай если полиция начнет задавать вопросы. Осторожно, неторопливо направился через улицу к желтой лошади и фургону, заваленному пустыми бутылками из-под имбирного эля. Впервые Маннихон увидел, что Крокетт идет куда-то с такой ужасной медлительностью.

Крокетт подошел к лошади: возницы нигде не видно, улица пустынна, только проехал «бьюик» — за рулем цветной водитель.

— Милая старая кляча… — Влажной ладонью он похлопал лошадь по морде; так же неторопливо вернулся к Маннихону, прошептал: — Ну-ка, засунь эту проклятую бутылку в карман! — И, взяв коллегу за руку, вытер последние капли жидкости о его рукав.

С виду жест казался таким дружеским, но Крокетт впился ему в руку пальцами словно железными крюками. Маннихон сунул бутылку в карман, и они пошли рядышком к ресторану.

Бар «Прекрасной провансальки» располагался параллельно витрине — бутылки с крепкими напитками выстроились рядами на стеклянных полках напротив и при свете с улицы сияли как драгоценности хорошо рассчитанный психологический эффект. В темной глубине ресторана видно довольно много посетителей — безмолвно поглощают дорогую французскую снедь — свои ланчи по десять долларов; зато в баре, кроме них двоих, никого. В салоне довольно прохладно — работает кондишна — и Маннихона охватила невольная дрожь, когда он усаживался на высокий стул у стойки, поглядывая на улицу через строй поблескивающих бутылок. Желтая лошадь отлично просматривается в зазоре между бутылками «Шартреза» и «Нойли-Пра»: не двигается, по-прежнему клонит голову — жара совсем одолела.

— Что будете пить, мистер Крокетт? — осведомился бармен. — Как обычно?

Здесь его прекрасно знают…

— Как обычно, Бенни, — ответил Крокетт. — И один «Александер» для моего приятеля.

— Крокетт никогда ничего не забывает. Стали наблюдать за недвижной лошадью через бутылки, пока Бенни готовил «Джэка Дэниела» и «Александера». Бармен поставил перед ними напитки, и Крокетт одним глотком выпил половину стаканчика. Маннихон медленно тянул свой «Александер».

— Горшок, — начал он, — мне в самом деле нужно с тобой поговорить. Вся эта наша затея сказывается на мне…

— Погоди! — оборвал его Крокетт.

На той стороне улицы возница фургона выходил из бара; забрался на козлы, взялся за вожжи — и в это мгновение лошадь медленно опустилась на колени и рухнула, в упряжке, на землю.

— Принеси-ка нам сюда еще по стаканчику, — попросил Крокетт. — Пошли, Флокс, ставлю тебе ланч. — И заказал жаркое из рубца по-кайенски и бутылку, крепкого сидра.

Да, этот Крокетт явно не типичный янки. Как только Маннихон увидел поданное блюдо, ощутил его аромат, — понял: теперь все внимание желудку. Когда ему приходилось пробовать такой деликатес? В результате так и не сказал ничего Крокетту по поводу своего намерения уйти.

— А теперь предпримем следующий шаг, — заговорил Тагека Ки.

Вся троица работала в его лаборатории на чердаке; было еще сравнительно рано — только полтретьего ночи. Тагека воспринял новости об эксперименте с желтой лошадью без удивления, хотя, по его мнению, плохо, что не сумели получить срезы.

— Мы продвинулись, экспериментируя на низших позвоночных, ровно настолько, насколько необходимо, продолжал хозяин. — Следующий наш эксперимент неизбежно напрашивается сам собой.

Маннихон не чувствовал, однако, никакой нависшей над ними неизбежности и потому поинтересовался:

— Что же это за эксперимент?

Впервые Тагека Ки прямо ответил на один из поставленных Маннихоном вопросов — просто, как ни в чем не бывало.

— Человек.

Тот, изумленный, широко открыл рот, да так и закрыл. Крокетт сделал гримасу, призывая к вниманию, и заявил:

— Предвижу кое-какие осложнения.

— Ничего серьезного, — возразил Тагека Ки. — Нам понадобится только одно — доступ в больницу, где имеется приличный набор пигментированных субъектов.

— Ну, я знаю всех в «Лейквью дженерал» в Даун-таун, — проинформировал его Крокетт, — но не думаю, что мы найдем там нужных подопытных. В конце концов, живем на Среднем Западе. Вряд ли нам удастся найти даже двух-трех индейцев в год, — весьма сомнительно.

— Лично я не доверяю этим ребятам из «Лейквью дженерал», — признался Тагека Ки, — неряшливы, небрежны. Тот, которого мы выберем, само собой должен стать нашим полноправным партнером, а мне никто там не импонирует настолько, чтобы бросить к его ногам целое состояние.

Именно в эту минуту Маннихону захотелось вмешаться в разговор. Слово «состояние», показалось ему, по меньшей мере неудачно подобрано. Все, что они до сих пор сделали, насколько это касается его, Маннихона, напрочь лишено всякой возможности получать прибыль. Но Тагека Ки увлечен своими новыми планами, говорит вполне осознанно, четко.

— Мне кажется, все сейчас указывает в сторону Западного побережья, — сразу на ум приходит Сан-Франциско, — развивал свою мысль Тагека Ки. — Высокий процент цветного населения; хорошие, с отличным обслуживанием больницы, с большими, несегрегированными палатами, по линии благотворительности…