ЕЩЕ ПОСЕЩЕНИЕ
(25 марта 1865).
Под этим заголовком и датой — ни слова. В этот день Герцен снова посетил могилу Натали — на этот раз он приехал в Ниццу, чтобы похоронить своих детей — трехгодовалых близнецов, родившихся в его тайном браке с Натали Тучковой-Огарёвой[54] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn54}. Текст, подготовленный Птушкиной, оканчивается этим (тщательно отмеченным Герценом) молчанием.
Эти текстологические решения имели последствия для интерпретации всей части пятой. Очевидно, что у рассказа Герцена не один конец и не одно начало, то есть не одна рамка. Так, первая глава (где излагаются события, предшествующие делу Гервега) завершается следующими словами:
...Было время, я строго и страстно судил человека, разбившего мою жизнь. Было время, когда я искренно желал убить этого человека... С тех пор прошло семь лет; настоящий сын нашего века, я износил желание мести и охладил страстное воззрение долгим беспрерывным разбором. В эти семь лет я узнал и свой собственный предел... и пределы многих... и вместо ножа — у меня в руках скальпель, а вместо брани и проклятий — принимаюсь за рассказ из психической патологии[55] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn55}.
Затем следует рассказ о романе Натали Герцен с Гервегом.
Слова «в эти семь лет…» являются, по моему мнению, намеком на вторую семейную драму Герцена — его связь с Натали Тучковой-Огарёвой.
В этой истории он оказался в положении, напоминающем роль Гервега в драме Натали Герцен. (Впрочем, Герцен немедленно сообщил Огарёву о своей связи с его женой.) Оканчиваясь пометой «Еще посещение», понятной только для посвященных в интимные детали его сложной жизни, рассказ о первой драме обрамляется зашифрованными отсылками ко второй драме.
Другое изменение относится к заглавию. Птушкина пришла к заключению, что Герцен собирался дать подзаголовок второму (интимному) разделу части пятой: «Inside» (в соответствии с подзаголовком первой части — «Outside»)[56] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn56}. Это также сказывается на интерпретации части пятой. Рамка «Outside — Inside» подчеркивает дуализм общественного и личного. Эта композиция предполагает, что два измерения человеческой жизни могут быть разделены, отграничены и, наконец, вписаны в нечто большее. Слияние внешнего и внутреннего, общего и частного в одно целое составляет главную тему истории жизни Герцена.
В 2001 г. вышло в свет подготовленное И.Г. Птушкиной отдельное издание «Былого и дум», которое воспроизводит позднейшую реконструкцию части пятой. Оно было выпущено в Москве постсоветским издательством, носящим такое же название, что и издательство, в котором Родичев опубликовал «Былое и думы» в 1921 г., «Слово» (в двойном написании: «Слово/ Slovo»). (Это издание, поступившее в продажу только в составе двухсоттомной «Пушкинской библиотеки», оказалось малодоступным не только отдельному читателю, но и библиотекам.) В нем восстановлено герценовское название второго раздела, «Inside», но подзаголовок первого раздела, «Outside», почему-то не восстановлен[57] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn57}. Итак, после всей этой кропотливой работы, проделанной несколькими поколениями герценоведов, мы и сегодня не имеем окончательного текста «Былого и дум».
Ирония судьбы «Былого и дум» заключается и в еще одном обстоятельстве: имеется издание мемуаров, забытое всеми, в котором подзаголовок «Inside» ко второму разделу части пятой, как и «Outside» к первому разделу, был восстановлен. В этом издании помещены и пространные комментарии об обстоятельствах и участниках семейной драмы Герцена, а также предложена еще одна композиция части пятой. Это — опубликованное в 1931 и 1932 гг. (в двух отдельных, почти идентичных вариантах) издание «Былого и дум» под редакцией Льва Борисовича Каменева[58] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn58}.
На протяжении своей бурной и разнообразной карьеры Каменев сочетал роль революционера с ролью историка революционного движения. Трудно себе представить, как при всех его занятиях и обязанностях Каменев находил время для исторических и литературных изысканий. В разные годы он занимал различные партийные и государственные должности (помимо прочего, после революции он был членом ЦК партии и Совета народных комиссаров), был занят трудоемкими проектами (включая подготовку списка враждебных Советам деятелей науки и культуры, который был использован при арестах и депортациях 1922 г., а также хлопоты по поводу других арестованных писателей и ученых). И до и после революции 1917 г. он активно участвовал в борьбе за власть и в соперничестве партийных фракций и часто оказывался за решеткой. И все же, трудясь для революции, Каменев работал и как ее историк. В 1914 г. (в это время он являлся редактором подпольной большевистской газеты «Правда» и кандидатом в руководители большевистской фракции в Государственной думе) Каменев опубликовал в «Вестнике Европы» свой первый научный труд, статью о Герцене и его соперниках в революции 1848 г.[59] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn59} Начав с Герцена и Чернышевского, он занялся затем другой исторической личностью — Лениным. (В 1922 г. Ленин доверил Каменеву свой архив.) В 1927 г. Каменев, который большую часть своей политической жизни колебался между оппозицией и правящим крылом партии (в случае и Ленина, и Сталина), лишился всех партийных и государственных постов. В 1930-х гг. сфера его влияния была жестко ограничена литературой: в 1932 г. он был назначен директором издательства «Academia», в 1934 г. — директором Института русской литературы и Института мировой литературы им. Горького. (Собственно говоря, он был одним из основателей этих институтов.) Потерпев неудачу как революционный деятель, в начале 1930-х гг. Каменев вновь обратился к Герцену: он занялся подготовкой полного издания «Былого и дум». В 1934 г. он был арестован вместе с другими членами старой партийной элиты и в 1936 г., после показательного процесса, казнен[60] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn60}. (Погибли также жена Каменева, его бывшая жена, двое сыновей, брат и невестка.)
При выходе в свет (в 1931 и 1932 гг.) каменевское издание «Былого и дум» встретило теплый прием, и о нем писали. «Литературное наследство» поместило хвалебный отзыв герценоведа Ж. Эльсберга (известного также как Яков Эльсберг), в то время секретаря Каменева и сотрудника издательства «Academia»[61] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn61}. Он также был осведомителем НКВД и, как считают сегодня, был прямо причастен к арестам ряда литературоведов, историков и писателей[62] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn62}. После процесса и расстрела Каменева изданные им как редактором книги, включая «Былое и думы», исчезли из публичного обращения[63] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn63}. Таким образом, сочинения Герцена снова подверглись запрету в России, но теперь не из-за автора, а из-за издателя — который, как некогда Герцен, сочетал революционную деятельность с разработкой истории революционных идей.
Каменев был официально реабилитирован в 1988 г. В Публичной библиотеке в Петербурге (теперь Российской национальной библиотеке) экземпляр каменевского издания «Былого и дум» был возвращен из спецхрана в общий фонд в 1990 г.[64] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn64} В западных библиотеках имеются экземпляры — приобретенные в СССР, — в которых имя Каменева выскоблено лезвием (а в некоторых вырезано вступление)[65] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn65}. Этому изданию еще предстоит стать объектом внимания российских герценоведов: с 1936 г. ни один исследователь или редактор «Былого и дум» не упоминал и не использовал богатый материал, содержащийся в этом издании. (Среди них и Птушкина, сотрудник основанного Каменевым Института мировой литературы им. Горького.) Как это ни странно, сталинская культура забывания коснулась и истории семейной драмы Герцена.
