Последующие двадцать четыре часа не могли привидеться Роджеру даже в самом худшем из ночных кошмаров. При этом его даже не могли оставить наедине с его мучениями. Рано утром капитан Рапно ногой распахнул дверь каюты Роджера и позвал его помогать управляться с помпами, так как крышку носового люка сорвало бурей и волны заливали трюм.

Из-за полного истощения, а не из-за отсутствия желания помочь Роджер оставался глух к крикам капитана и не поднимался с койки. Но это его не спасло. Осведомившись, какого черта он выдавал себя за моряка, Рапно с проклятиями схватил канат, завязанный морским узлом, и стал нещадно хлестать им Роджера по ногам и спине.

Со стоном Роджер поднялся, пытаясь сопротивляться, но в теперешнем состоянии он был не соперник рассвирепевшему капитану, который, продолжая наносить ему удары по плечам, погнал его вперед по накренившейся палубе.

Когда Роджер из последних сил трудился у помп, вода захлестывала его до колен, и ему искренне хотелось, чтобы судно пошло ко дну, положив конец его мучениям. Должно быть, Роджер в конце концов потерял сознание и его отнесли назад в каюту, так как, очнувшись, он обнаружил себя вновь лежащим на своей койке.

Шторм продолжался весь день, и Рапно еще дважды безжалостно гонял Роджера к помпам. Но перед последним разом один из матросов дал юноше кружку кофе, смешанного с бренди, которую он умудрился выпить, после чего почувствовал себя лучше.

Буря начала стихать, и, хотя Роджер все еще поворачивал железные ручки скрипящих помп вместе с тремя крепышами матросами, чувство юмора начало возвращаться к нему. Ему пришла в голову вся нелепость ситуации, когда с элегантным месье шевалье де Брюком, о ком, должно быть, говорил весь Версаль как о победителе грозного графа де Келюса, обращались, словно с галерным рабом. Он также подумал, насколько был прав, отказавшись от морской службы, так как если подобное возможно в начале сентября, то оказавшиеся в море в холодные зимние месяцы, должно быть, испытывают поистине адские муки.

Ночью Роджера не беспокоили, и он проспал до одиннадцати утра. Проснувшись, он, к своему удивлению, чувствовал себя неплохо и даже ощущал голод. Выйдя на палубу, Роджер обнаружил, что море успокоилось и барк скользит под половиной парусов по маслянистым волнам. Оглядевшись, Роджер увидел берег, и его сердце учащенно забилось при мысли, что это, должно быть, Англия.

Вскоре пробили восемь склянок, и Роджер направился в главную каюту. Там уже был чернобородый марселец, который, покуда они ждали Рапно, чтобы приступить к еде, описал Роджеру ситуацию. Юго-западный ветер сбил их с курса на несколько миль, и теперь они плыли на запад вдоль побережья Сассекса.

Роджер снова потерял счет времени, но быстро выяснил, что сегодня воскресенье, 3 сентября. К своему ужасу, он осознал, что прошло шесть суток со времени его отъезда из Парижа, но из-за шторма он находился к Лондону не ближе, чем в Сен-Валери, так что сможет передать драгоценную бумагу в Уайтхолл не ранее 7-го числа. Даже если правительство будет действовать немедленно, было невероятным, что они успеют вовремя передать инструкции британскому министру в Гааге, чтобы он смог остановить мятеж, назначенный на 10 сентября.

Вошел Рапно и стал отпускать за едой саркастические замечания насчет моряцких достоинств Роджера, а тот, воспользовавшись притворным недостатком знания французского, делал вид, что ничего не понимает. Юноша был слишком обеспокоен задержкой, угрожавшей цели его путешествия, чтобы обращать внимание на насмешки.

Когда Роджер снова вышел на палубу, все паруса были подняты, и, судя по очертаниям берега, барк находился значительно ближе к нему, чем утром. К двум часам судно проходило мимо восточной оконечности острова Уайт, и Роджер, с тоской глядя на знакомые места, сожалел об отсутствии крыльев, которые позволили бы ему добраться до них. Когда появился мыс Святой Екатерины на южной оконечности острова, Роджеру внезапно пришла в голову блестящая идея. Почему бы не попросить капитана Рапно зайти в гавань на западе острова, спустить шлюпку и высадить его на берег?

Роджер сразу же осознал, какие огромные преимущества это ему бы предоставило. Из Лимингтона он мог бы за ночь добраться верхом до Лондона и дать правительству шесть дней, чтобы заявить Франции о своих намерениях в отношении Соединенных провинций. Более того, высадившись с несколькими франками в кармане в Фалмуте, где он никого не знал, Роджер мог столкнуться с трудностями в добывании денег, необходимых для путешествия в Лондон. С другой стороны, Лимингтон был его домом, и мать наверняка отыскала бы для него несколько гиней. Он мог взять лошадь в конюшне и выехать в течение часа.

Роджер подумал о Рапно. Однорукий капитан не отличался любезностью. Его согласие можно было только купить, а карманы Роджера были почти пусты. Внезапно он вспомнил о кольце де Келюса. Это должно решить проблему.

Расстегнув куртку, Роджер развязал веревку на шее, снял с нее кольцо и сунул его в карман, потом снова завязал узел, чтобы не потерять драгоценный документ, все еще привязанный к веревке. Подойдя к рубке, в которой капитан разговаривал с помощником-марсельцем, он просунул голову внутрь и сказал:

– Будьте любезны, капитан, на два слова.

Рапно поднялся с деревянной скамьи и направился к двери.

– Ну? – осведомился он. – Что вам нужно?

Роджер вежливо коснулся вязаной шапки, потом ткнул большим пальцем через плечо:

– Мой дом недалеко отсюда, и с вашей стороны было бы огромной любезностью, если бы вы высадили меня где-нибудь возле Нидлс.

Капитан скривил губы:

– А почему я должен сворачивать с пути из-за вас? Из-за проклятой погоды я и так опоздаю в Фалмут на пять дней, и часть моего груза гниет в трюме. У меня нет времени высаживать пассажиров.

– Бросьте, – запротестовал Роджер, указывая на маленькую, широкую в поперечнике яхту, которая скользила по их правому борту. – Вам нужно всего лишь ослабить немного парус и окликнуть яхту. Она подойдет к борту и, несомненно, подберет меня.

– Не стану я ослаблять парус, – сердито буркнул Рапно. – Я сговорился доставить вас в Фалмут и сделаю это, но будь я проклят, если потеряю хотя бы один порыв попутного ветра ради кого бы то ни было.

Роджер показал кольцо с сапфиром:

– Мне необходимо поскорее попасть домой. Я очень не хочу расставаться с этим кольцом, но отдам вам его, если вы выполните мою просьбу.

Рапно прищурился при виде драгоценности.

– Если камень подлинный, оно стоит прибыли от дюжины рейсов, – медленно произнес он.

– Сапфир подлинный! – заверил его Роджер. – Клянусь вам.

Марселец подошел к капитану и бросил подозрительный взгляд на Роджера.

– Должно быть, у англичанина на берегу очень срочное дело, – заметил он, – если он предлагает такую драгоценность.

– Англичанин! – воскликнул Рапно, сверкнув глазами. – Mort de la vie! 144 Это же тот самый преступник, объявление про которого мы читали!

– Ventre du diable! 145 Вы правы! – вскричал марселец. – Теперь я узнаю его по описанию!

– Хватайте его! – рявкнул Рапно, бросаясь вперед. – Если мы запрем его в трюме и привезем назад во Францию, то получим в награду тысячу луидоров!

Какой-то момент Роджер был ошарашен неожиданным и ужасающим исходом его плана. Несмотря на все мучения прошедших двух дней, он чувствовал себя в безопасности, по крайней мере, от смерти на французской виселице. Теперь же ему снова угрожала постыдная участь преступника. Если они схватят его, то свяжут и заткнут ему в рот кляп, так что он может проторчать несколько дней в зловонном трюме, покуда барк будет стоять в фалмутской гавани, без всякой надежды на спасение. Мысль о том, что он потерпит неудачу, когда Англия совсем рядом, была для него невыносима. Когда моряки рванулись к нему, Роджер сунул кольцо в карман, отскочил назад и выхватил шпагу.