— Вот это — да! А я и не знал, что актерам так хорошо платят!
Эмбер накинула на плечи плащ, который подал ей Иеремия, — уже смеркалось и становилось прохладно. Подобрав юбки, она многозначительно через плечо улыбнулась Элмсбери.
— Актерам, может быть, и не очень. Но за другие таланты — да. — Она поднялась в карету и рассмеялась. Элмсбери тяжело опустился рядом с ней.
— Похоже, что наша деревенская скромница в конце концов прислушалась к голосу Дьявола.
— Что мне оставалось после того, как… — Она смолкла, покраснела и торопливо добавила: — Я убедилась, что у женщины есть только один путь, чтобы не пропасть в этом мире.
— .Да, только один путь, чтобы либо жить хорошо, либо продвинуться далеко. Кто вас содержит?
— Капитан Морган из конной гвардии его величества. Вы его знаете?
— Нет. Наверное, я отстал от моды как в одежде, так и в амурных делах. Ничто так скоро не отлучает мужчину от светской жизни, как жена и жизнь в деревне.
— О, так вы женились! — Эмбер понимающе усмехнулась, будто он признался в каком-то неблаговидном поступке.
— Да, теперь я женатый человек. Уже два года будет пятого числа будущего месяца. У меня два сына, одному чуть больше года, другому — два месяца. А у вас… вы разве… — Он выразительно взглянул на ее живот, но не уточнил вопроса.
— У меня тоже мальчик! — неожиданно вскричала Эмбер, она не могла больше сдерживаться. — О Элмсбери, вы должны увидеть его! Он так похож, на Брюса! Скажите мне, Элмсбери, где он? Он вернулся в Лондон? Вы его видели? — Она больше не беспокоилась о том, как это выглядит. Она жила счастливо с Рексом и начала думать, что не любит больше Брюса Карлтона, но встреча с Элмсбери снова пробудила неизбывную тоску по Брюсу.
— Слышал, что Брюс на Ямайке и оттуда отправился на захват испанских кораблей. Боже мой, милочка, только не говорите, что все еще…
— А что поделаешь, если так и есть! — проговорила Эмбер со слезами в голосе. Она быстро отвернулась к окну.
Элмсбери стал утешать ее. Он подсел ближе и обнял Эмбер за плечи.;
— Ну же, дорогая, не плачьте. Господи, я не хотел обидеть вас.
Эмбер положила голову ему на плечо.
— Как по-вашему, когда он вернется? Ведь его уже два года нет…
— Не знаю. Но, вероятно, на днях, когда мы меньше всего будем ожидать, его корабли войдут в порт.
— И тогда он останется здесь, да? Он больше не уплывет? Как вы полагаете?
— Боюсь, милочка, что уплывет снова. Я знаю Карлтона лет двадцать, и он всегда либо возвращался домой, либо уезжал куда-то. Он не сидит долго на одном месте. Виной тому, наверное, его шотландская кровь. Это она гонит его в новые странствия.
— Но ведь теперь все должно быть по-другому, теперь, когда король вернулся. У Брюса есть деньги, и он может жить при дворе, не ползая на животе, — он говорил, что терпеть этого не может.
— Дело не только в этом. Он вообще не любит королевский двор,
— Не любит?! Да это же просто смешно! Да там все бы жили, если бы у нас была возможность!
Элмсбери пожал плечами.
— Тем не менее, он не любит двор. Двор никто не любит, но мало у кого хватает мужества отказаться.
Эмбер передернула плечами и стала подниматься, ибо карета как раз подкатила к ее дому.
— Все равно, это чушь какая-то, — сердито пробормотала она.
Ее служанки Гэтти не было дома, Эмбер отпустила ее посмотреть приезд королевской четы, а потом навестить отца. Пруденс Эмбер давно уволила, когда, неожиданно вернувшись, застала ее вырядившейся в лучшее платье хозяйки. До Гэтти Эмбер нанимала еще двух, но одну уволила за мелкое воровство, другую — за лень. Эмбер послала Иеремию в таверну «Медведь» принести угощение. Таверна славилась отличной французской кухней.
Эмбер с гордостью показывала Элмсбери свои апартаменты, указывала на каждую мелочь, чтобы, не дай Бог, он не упустил чего-нибудь. Рекс отличался щедростью и покупал для нее все, чего бы она ни попросила. А потом он зарабатывал деньги, играя в карты в «Грум Портерз» или в других тавернах.
Из последних приобретений Эмбер особенно гордилась комодом, изготовленным в Голландии из красного бразильского дерева с черными прожилками и с красивой резьбой, черной лакированной китайской ширмой, маленькими безделушками, стоявшими на полочках: веткой коралла, стеклянным оленем, старой китайской точилкой с рукояткой, украшенной серебряным филигранным узором. А над камином висел ее портрет в три четверти.
— Ну, что вы обо мне думаете? — спросила она, указывая на портрет и бросая в сторону муфту и веер.
Элмсбери сунул руки в карманы и стал раскачиваться на каблуках, склонив голову набок.
— Что ж, милочка, хорошо, что я увидел вас сначала во плоти и крови, иначе решил бы, что вы ужасно располнели. А с кого писали губы, они не ваши.
Эмбер рассмеялась и поманила его в сторону спальни, где начала вытаскивать шпильки из волос.
— Жизнь в деревне не так уж вас изменила, Элмсбери, вы остались таким же галантным, каким были всегда. Вы обязательно должны увидеть миниатюру, которую написал с меня Самюэль Купер. Я позирую в роли Афро… — ох, забыла, как он назвал, ну, в общем Венеры, рожденной из морской пены. Я там стою вот так… — и она приняла легкую грациозную позу, — и на мне ничего не надето.
Элмсбери сел верхом на низкий стул, убрав руки,за спину, и одобрительно хмыкнул.
— Звучит очень заманчиво. Где эта миниатюра?
— У Рекса. Я подарила ему в день рождения, и с тех пор он с ней не расстается, носит на сердце. — Эмбер зло усмехнулась и начала развязывать банты на платье. — Он без ума влюблен в меня, даже жениться собрался.
— А вы собираетесь?
— Нет, — она энергично встряхнула головой, показывая, что не желает даже обсуждать вопрос о браке, — я не хочу замуж.
Подхватив халат, она зашла за ширму переодеться в домашнее. Из-за ширмы виднелась только ее голова и плечи. Эмбер начала раздеваться, перекидывая на верхний край ширмы предметы туалета один за другим и не прекращая беседы с графом.
Наконец пришел слуга, и они отправились в столовую. Рекс прислал записку, что будет на дежурстве допоздна, иначе Эмбер ни за что не осмелилась бы ужинать с мужчиной, одетая только в халат, ибо она давно убедилась, что Рекс не шутил, заявив, что если он берет ее на содержание, то не потерпит никого рядом. Он не допускал, чтобы театральные франты слишком тесно обступали ее или вели себя нахально, не разрешал принимать кого-либо в доме, хотя многие актрисы устраивали устренние приемы точно так, как придворные дамы, и любили беседовать с мужчинами во время утреннего одевания. В результате запретов Рекса многие знакомые Эмбер совсем перестали общаться с ней. Рекс слыл искусным фехтовальщиком, а большинство театральных ловеласов предпочитали обратиться к аптекарю за средством от сифилиса, а не к хирургу из-за колотой раны.
За ужином Эмбер и Элмсбери оживленно вспоминали прежние дни и вели себя, как старые добрые друзья после долгой разлуки, им было что сказать друг другу. Эмбер поведала о своих успехах, но не о трудностях, о победах, но не о поражениях. Элмсбери ничего не узнал о Льюке Чаннелле, о Ньюгейте, матушке Красной Шапочке или Уайтфрайерз. Эмбер изобразила дело так, будто сохранила большую часть из тех пятисот фунтов, что ей оставил Карлтон. Она сообщила, что хранит деньги у банкира, и Элмсбери похвалил ее осторожность и рассудительность, столь необычную для большинства одиноких молодых девушек из деревни, особенно в Лондоне.
Два часа спустя они сидели рядом на длинной бархатной зеленой кушетке, держа в руках уже пустые бокалы и глядя на угасающие угли в камине. И тут Элмсбери обнял ее и поцеловал. На мгновение Эмбер заколебалась, она напряглась, представив, в какой ярости был бы Рекс, узнав, что другой мужчина целовал ее. Но Элмсбери нравился ей, к тому же он был связан в ее сознании с Брюсом Карлтоном, — и Эмбер расслабилась, прижалась к нему и не протестовала, пока тот не предложил ей перейти в спальню.
