Финансовые дела мистера Гудмена оставались непонятными, и вообще само наличие этого господина казалось столь же эфемерным, как и существование тетушки Эмбер, хотя обе женщины сочиняли все новые отговорки, когда кончался срок предыдущих небылиц. После свадьбы Эмбер и Льюка обе квартиры объединили в одну, и теперь Салли запросто одалживала у Эмбер то веер, то перчатки, то украшения. Она даже пыталась влезть в платья Эмбер, правда, безуспешно. Эмбер почувствовала себя зажатой с двух" сторон — теткой и племянником, они каким-то образом сумели поставить ее в зависимое положение, и она никак не могла понять, когда и как это произошло.

Онор оставалась такой же тихой и незаметной, как и прежде, но стала неопрятной, и Эмбер не раз приходилось повторять ей, что и в помещении надо ходить в обуви, а грязный передник следует менять. Когда Льюк бывал дома, Онор глядела на него с такой скотской похотью, что Эмбер становилось тошно, а когда он приходил пьяным, Онор помогала ему во всем: держала голову, вытирала за ним блевотину, раздевала и укладывала в постель. Такие обязанности входили в круг работы прислуги, но Онор выполняла их с особой истовостью, присущей только женам. Тем не менее, Льюк не испытывал к ней никакой благодарности, цеплялся к ней по пустякам, бил по лицу, когда бывал раздражен, что случалось довольно часто, и даже в присутствии Эмбер обращался с ней фамильярно.

Не прошло и двух недель после их обручения, как, неожиданно войдя в комнату, Эмбер застала Льюка и Онор в постели. Эмбер застыла пораженная, испытывая омерзение и негодование, Льюк испуганно вскочил с кровати, а Онор с криком бросилась в комнату Салли, плача и повизгивая.

Льюк уставился на Эмбер:

— Каким ветром тебя сюда занесло?

Эмбер готова была разрыдаться, но не потому, что муж совратил служанку, а просто у нее сдавали нервы.

— Как я могла знать, чем вы тут занимаетесь?

Он не ответил, молча надел камзол, пристегнул шпагу, нахлобучил шляпу и вышел, хлопнув дверью. Некоторое время Эмбер молча глядела ему вслед, а потом пошла искать Онор. Служанка забилась в дальний угол комнаты Салли, она спряталась за кровать, выла и раскачивалась, закрыв голову руками. Хозяин или хозяйка имели право избить непослушную прислугу, этого и боялась Онор.

— Прекрати немедленно! — крикнула Эмбер. — Я ничего тебе не сделаю! — Она швырнула монету на колени Онор. — Вот, возьми. И будешь получать каждый раз, как переспишь с ним. Может, тогда он оставит меня в покое, — добавила она вполголоса, развернулась и вышла, шурша юбками.

Но не только личная неприязнь к мужу и его дурные манеры злили Эмбер. И Льюк, и его тетя тратили очень много денег — на их имена чуть ли не каждый день посыльные приносили пакеты из магазинов, но они не платили ни копейки. Она сказала об этом миссис Гудмен, когда они вместе отправились за покупками:

— Когда Льюк собирается получить деньги из дома? Ведь далее на обед в таверне или на театр он просит денег у меня.

Салли засмеялась и энергично замахала веером, потом поглядела в окошко на запруженную народом улицу:

— Видите вон то желтое атласное платье, дорогая? Как раз напротив? Я собираюсь сшить себе такое же. Так что вы говорили? Ах да, деньги Льюка. Честно говоря, мы хотели скрыть это от вас, но раз уж вы сами об этом заговорили, то имейте в виду: отец Льюка прямо-таки впал в ярость, когда узнал, что сын женился без его благословения. Бедняжка Льюк женился по любви и теперь может остаться без наследства. Но, дорогая моя, поскольку вы имеете деньги, то вполне безбедно можете прожить на них, — и она льстиво улыбнулась Эмбер, хотя глаза оставались жесткими и ищущими.

Эмбер обомлела: Льюка оставили без наследства, и они двое будут жить на ее пятьсот фунтов. Эмбер начинала понимать, что пятьсот фунтов — это не безграничное богатство, как представлялось ей вначале, особенно при том безудержном расточительстве, которое они себе позволяли.

— Интересно, а с чего это его отец так разгневался, что лишил его состояния? — вопрос прозвучал резким вызовом — Эмбер и Салли отбросили всякую вежливость, с которой общались прежде, и теперь их разговор граничил с ссорой. — Я недостаточно хороша для него, что ли?

— Что вы, милочка, отнюдь! Ничего подобного я не говорю. Просто у отца была на примете другая невестка, подождите, пока он сам вас не увидит. Он скоро приедет, я вам верно говорю. Между прочим, моя дорогая, как насчет тех денег, тысячи фунтов, за которыми вы послали к своей тетушке, что-то они долго не приходят, вам не кажется? — теперь голос Салли опять стал шелковым и успокаивающим. Точно таким же голосом она однажды уговаривала Льюка умерить пыл, не рвать карты, когда он проиграл партию, и относиться к Онор помягче.

Но Эмбер надула губы и, не глядя на Салли, сердито ответила:

— Может быть, банкир тетушки вообще не пришлет денег, ведь я теперь замужем!

А тем временем деньги Эмбер понемногу утекали. Они шли на карманные расходы Льюка, на миссис Гудмен, которая каждый раз обещала возместить истраченное, как только она получит деньги от мужа, когда тот вернется из Франции; деньги уходили на торговцев, которые являлись и требовали погасить задолженности за два или три месяца.

«Что же я буду делать, когда кончатся деньги?» — тоскливо думала Эмбер и в отчаянии снова рыдала. Она плакала со времени отъезда Карлтона чаще, чем за всю предыдущую жизнь. Поводом могла послужить очередная грубая выходка Льюка, не вовремя полученная юбка от прачки; малейшее расстройство, малейшее неудобство вызывало теперь у Эмбер потоки слез. Иногда слезы просто тихо текли, а бывало, она разражалась бурными рыданиями, как летний ливень. Жизнь больше не веселила и не радовала ее, а стала пустой и безнадежной.

Ничего хорошего не ожидало ее и впереди. Вот родится ребенок, за ним последуют другие, и так год за годом нескончаемой чередой. Без денег, с ребенком, о котором надо заботиться, с грубым мужем, с тяжелой работой вся ее красота скоро исчезнет. И она состарится.

Иногда Эмбер просыпалась ночью от кошмара: будто она боролась с какой-то растущей живой сетью. Она садилась на кровати настолько испуганная, что едва могла дышать. Потом вспоминала о Льюке, спавшем рядом и занимавшем три четверти постели. Она его так ненавидела, что готова была задушить собственными руками. Эмбер сидела и глядела на него, размышляя, с каким бы наслаждением вонзила в него нож, пригвоздила бы его к постели, пока он вот так, раскинувшись, беспомощно спит. Или, может быть, лучше отравить? Но она ничего не понимала в ядах и боялась оказаться пойманной. Женщину, виновную в убийстве мужа, сжигали на костре заживо.

Пока что никто из них не догадывался о ее беременности, хотя пошел уже шестой месяц. Многочисленные накрахмаленные нижние юбки и пышные верхние помогали скрывать живот в дневное время, а одеваться ей удавалось тогда, когда никого не было рядом или повернувшись спиной. Ночью свет всегда гасили, потому что Онор спала в той же комнате, где и хозяева, на сундуке, который днем убирали. Но все равно они скоро все узнают. Эмбер была уверена, что ей не удастся заставить их поверить, будто ребенок от Льюка. Она не представляла, что можно предпринять.

Время от времени Эмбер меняла потайное место, где хранила деньги, оставляя лишь несколько монет на ежедневные расходы, и она считала, что поступает весьма разумно. Однажды, когда она заглянула в свой тайник, то обнаружила, что кошелек исчез.

Эмбер запрятала кожаный мешочек за тяжелый резной дубовый комод, а завязки намотала на гвоздь. Теперь же она в панике ползала на четвереньках вокруг, смотрела снизу и сбоку, но ничего, кроме комков пыли, под комодом не нашла. Эмбер испугалась, ей стало плохо. Она обернулась и заорала на Онор, та прибежала из соседней комнаты и застыла, пораженная видом разгневанной хозяйки, сидевшей на полу у шкафа. Раскрыв рот, Онор от растерянности сделала реверанс.

— Слушаю, мэм?

— Ты передвигала этот комод?

— О нет, мэм! — Она вцепилась в свои юбки, будто искала в них защиту.