Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Остановившись перед рыболовным магазином, она увидела несколько мальчишек и девчонок с африканскими косичками – те тут же пришли в состояние настороженного внимания. Истыканные серьгами губы обметало простудой.

У нее десять минут. Жаль, что не успела почистить зубы.

* * *

Прибрежная пустошь, заросшая вереском. Овечье пастбище, утыканное зазубренными кусками известняка. Заросли банксии. Пара стерильных плантаций сосны перед маленькими фермами и дерьмовыми застроенными площадками. Пустая двухрядка гудит, и пес ложится на передние лапы, не сводя с него глаз. Он делает это за два часа. Удивляется собаке и времени.

– Не тот ли, кто сотворил Агнца, сотворил и тебя, шавка?

Пес поднимает бровь.

– Я говорю, симметрия прямо пугает.

Пес сворачивается клубком и лижет яйца.

За широкой терракотовой крышей пертской равнины в бронзовую кайму неба поднимается выводок зеркальных башен.

– Иерусалим, – бормочет он.

Лютер Фокс въезжает в задний двор заведения Го – в сальное зловоние. Паренек, что собирает бутылки у мусорки, бросает на него взгляд из-под черной челки и гордо уходит внутрь. Двор пропах горелым маслом и гнилыми овощами. Пес тихо поскуливает.

– Замри, шавка, а то съедят тебя с рисовой кашей.

Город гудит белым шумом транспорта и кондиционеров. Где-то бесконечно ухает автосигнализация.

Го, в хрустящем белом переднике, подходит к двери. Фокс выходит, протягивает руку.

– Есть морские ушки, Лю?

– Все отлично, Го, спасибо, что спросил.

– У нас бизнес, Лю. Некогда валять дурака.

Фокс ухмыляется. Го идет к багажнику «Форда».

Он всегда один и тот же. В поступи вьетнамца чувствуется целеустремленная энергия.

– Нет ухов, – говорит Фокс.

– Плохо.

– Мог бы их купить законно, знаешь ли.

– По две сотни за кило? Совсем рехнулся, что ли?

– Да уж.

– Так что у тебя?

– Хорошая рыба. Окуньки, люциан, треска.

– Свежие?

– Это когда это ты последний раз брал у меня несвежих?

– А вот шутки у тебя лежалые.

– Ладно, правда твоя.

Ресторатор, сторонясь, обходит пса и вспрыгивает в кузов. Две большие стальные коробки похожи на ящики с инструментами, какие бывают у ремесленников. На них даже есть обязательные наклейки: «Stihl», «Sidchrome», 96FM. Го направляется к той, что побольше, и Фокс делает разрешающий жест – маленький обмен любезностями. Холодный туман поднимается из ящика, когда Го приоткрывает крышку. Внутренний контейнер из стекловолокна набит колотым льдом. Вьетнамец откапывает розового люциана. Смерть стерла с него большую часть голубых пятен, но его тело все еще твердое, сплошь гладко вымощенное чешуей от яркого прозрачного глаза до упругого заднего прохода. Люциана заморозили в тот самый момент, как его тело стукнулось о палубу; Фоксов улов будет наисвежайшим и через сутки, но это вопрос профессиональной гордости – привезти люциана сюда меньше чем через три часа после того, как его выловят.

– Красавец, а?

– Свежий – вот и красавец, Лю.

– Но свежий и к тому же дешевый…

– Во-во, это и впрямь черт-те какой красавец!

Ритуальный смех.

Го закапывается в колотый лед, задумчиво похрюкивая. Фокса не волнует, что он не привез морские ушки. Он знает, что большая часть пойдет Триадам. Это чертова куча проблем.

– Хорошо. Отличная рыба.

Пока Го с братьями разгружают рыбу, Фокс считает наличные. Даже за вычетом всех расходов на горючее и наживку он сегодня с огромной прибылью.

– Тебе все везет, – говорит Го, вытирая руки о передник.

Фокс пожимает плечами. Что-то давненько ему не везло.

– Ну, Лю, кому же ты продашь морские ушки?

– Нету у меня, приятель. Я же сказал.

– Кто-то заплатит больше, а?

– Да нет, не было их.

– Мы с тобой уже целый год делаем хороший бизнес.

– Вот-вот.

– Мне тяжело. Большая семья. Слишком много здесь ресторанов.

– Да они же покупают рыбу на рынке, Го. Платят в два раза больше, чем ты.

– И уж не за свежую!

– Да, ты человек высоких стандартов, Го.

– Я не зову копов.

– Да и я не зову. Мы с тобой в одном положении, знаешь ли.

– Черта с два! Я прошел войну. А потом – Южно, бля, Китайское море, и малазийские лагеря, и Дарвин. И подо мной пятнадцать душ, Лю. Не в одном.

– Го, не было сегодня ухов, ну! Волнение слишком сильное, не нырнешь.

– Сегодня отличные окуньки.

– Да.

– В следующий раз – ушки.

– Посмотрим.

– Не посмотрим. Должны быть.

– Я постараюсь.

– Пожмем руки.

Фокс сжимает его холодную руку. Вся семья Го отступает внутрь. На улице наконец-то затыкается сигнализация.

* * *

Катер Джима назывался «Налетчик». Джорджи понимала, что это вполне славное имя в гавани, полной катеров с названиями вроде «Потрошитель», «Убивец» или «Черная сука». Пара молодых экипажей ходила на судах под названиями «Двинутый автобус» и «Любовное сожительство», но, помимо стандартных этнических имен святых, названия были обычно агрессивными. Когда Джим, пыхтя паром, вошел в лагуну, поигрывая бровью, как развевающимся флагом, на пристани произошло легкое волнение. Йоги и Рэчел включили на машине «скорой помощи» мигалку.

На песчаном конце пристани Джорджи заметила страдающего юнца, которого она вытащила из кишок рыболовного магазина, и вместе они пошли туда, где ждала толпа.

– Джим-то окажется в добром старом дерьме, – сказал мальчик.

– О деньгах думай, – отвечала она.

«Налетчик» вошел в гавань, театрально давая задний ход винтами. Дизели «Дженерал Моторс», думала она той частью себя, которая все еще оставалась рыбацкой женкой, дешевые и громкие. Все, что сэкономил у дилеров в этом сезоне, он потратит на починку в следующем. Они вынесли Бориса; тот был в сознании и что-то бормотал. Он никогда не был особенно привлекателен, но сегодня голова у него вообще стала похожа на сушеное манго. Его рана была похожа на неровный восклицательный знак, протянувшийся от темени до носа, и Джорджи поняла, что ему придется накладывать швы.

– Ну у него и зрачки! – сказала Рэчел, когда они его погрузили.

– Как дерьмо на снегу, – сообщил Йоги.

– Да ты и не видел снега-то никогда, Йоги, – сказала Рэчел.

– Зато дерьма-то уж повидал.

– Видишь, с чем мне приходится работать, Джорджи? – мягко спросила Рэчел. – И так часами.

– Если только не заберешься назад, к Борису.

– Хоть какая-то альтернатива.

– Ну, кто там? – заорал Джим с мостика кренящегося катера. На его рубашке была кровь, и в тени своих антенн он выглядел злобно. – Кто идет?

– Я, – сказал паренек рядом с Джорджи – его унылого голоса было почти не слышно за работающими вхолостую дизелями.

– Ну и чего ты ждешь? Чтобы тебе приглашение, блин, по почте прислали?

Мальчик взобрался на борт и встал рядом с другим матросом, и Джим успел вымотать их еще до того, как швартовы упали на палубу.

– Он еще пожалеет, что родился, – сказал Йоги. – Бедный маленький засранец.

– Эй, водитель! – крикнула Рэчел. – Ты, случайно, не собираешься в ближайшем будущем отвезти этого парня в госпиталь?

– Все с ним будет в порядке. Обивка порвалась, вот и все. Не снимай своих резиновых перчаток, девочка.

– Назови меня еще раз девочкой, и я тебя так пхну, что на свиданки бегать перестанешь.

– Пробьешь дырку в моем озонном слою.

– Да уж, больно будет.

– Звини, Джорджи. Надо бы отправить парня к доктору.

Йоги, покачиваясь, отошел и забрался в кабину. Рэчел оторвалась от обработки раны и улыбнулась:

– Йоги забыл двери закрыть. Не поможешь?

– Конечно.

Джорджи нравилась Рэчел. Ходили слухи, что раньше она была социальным работником. У Джорджи было такое впечатление, что ее парень – местный торговец наркотой. Прожив в Уайт-Пойнте десять лет, Рэчел тоже не стала по-настоящему местной. Она носила крестьянские шарфики и не брила ноги. У нее было простое, честное и открытое лицо. Джорджи удивлялась, как это они так и не подружились, но в тот момент, когда она задавала себе этот вопрос, она уже знала ответ. Она просто этим не озаботилась. Три года она была полностью сама по себе.

5
{"b":"28455","o":1}