Другой КЛАСС, о котором хочется все же сказать хоть Два слова, — "ЭСОТЕРИЧЕСКИЕ ЧАСЫ"; они объединяли лйц, пользующихся руководством доктора; след "ЭСОТЕРИЗМА" был всюду в словах доктора (и тем тоньше, чем популярнее он говорил); все же: в эсотерических уроках концентрировалась тема; "КАК" становилось "ЧТО", или разбором темы, связанных с медитативною работою или типичными явлениями "ПУТИ", анализ воздействия медитаций на моральную и физическую жизнь; курсы — Гаагский[206], Ганноверский[207], Христианийский[208] (Осло) ("ЧЕЛОВЕК В СВЕТЕ ОККУЛЬТИЗМА") — насыщены такими темами; концентрируйте их — и вы "олучите "ЧТО" эсотерических уроков; внешней грани меж ними и лекциями не будет; грань — внутренняя. Грань — в том, что тема урока сжимала фактическую наличность вопросов кушающих, в данную минуту здесь сидящих; зная лично "УЧЕНИКОВ", состояние их "ТЕЛ" и "ДУШ", зная присутствующих и по личным беседам, имея в записной книжечке отметку о данных слушателям медитациях, — доктор группировал вокруг основной темы все то, что имел сказать "А", "В", "С" в личной беседе, и от "А", "В", "С" уже зависело расслышать ответ ему.
Такие советы слышались и на других лекциях: но на "Э. С." ("Эсотеришэ штудэ"[209]) шли специально их выслушать; здесь узнавались такие подробности о связи "РАЗВИТИЯ" с конкретом обставшей жизни, какие выглядели бы не вполне понятными на других "ЧАСАХ"; главное — подробности касались интимной работы здесь сидящих: объединенных этими "ЧАСАМИ" слушателей доктор называл "СЕСТРАМИ" и "БРАТЬЯМИ"; поднималась тема подробностей и твоего личного развития, разумеется, ВЫЧЕРЧЕНИЮ встающих перед тобой; доктор с такою щедростью осыпал нас нужным материалом указаний к личной работе, что удивляюсь тем, кто для этой работы после "ЧАСОВ" стремился еще к сепаратному свиданию; что оно могло прибавить? Порой — ничего. Разумеется: личное свидание давало "НЕЧТО", не бывшее на "УРОКАХ"; но — в совершенно уже другой сфере: например, в плоскости указаний внешне биографических; внутренняя "БИОГРАФИЯ" вполне ориентировалась "ЭСОТЕРИЧЕСКИМИ" часами.
И вот еще повод к езде за доктором: в каждом городе, где он читал (публично и в ложе), где только был кружок "ЭСОТЕРИКОВ", он давал и эсотерический урок; мы, временные курсанты и "ЭСОТЕРИКИ", получали право бывать на всех этих уроках, где бы они ни происходили, количество их учетверялось в поездках; так, в бытность мою в берлинской ветви за первое полугодие 1913–1914 годов (от осени до первого февраля) здесь было два внутренних "УРОКА"[210]; но принимая во внимание мои поездки за доктором, я имел не два "УРОКА", а не менее 12-ти, ведь это составляло уже ценнейший эсотерический курс; тема класса "СЛУШАНИЯ" — "КАК" внимания; в "ЭСОТЕРИЧЕСКОМ ЧАСЕ" тема класса — и "ЧТО" темы, и "КАК"; можно сказать: самое "КАК" здесь становилось "ЧТО".
В "КАК" внимания здесь выявлялась разница; "ЭСОТЕРИКИ" — подбор "ВНИМАЮЩИХ": умеющих "ВНИМАТЬ"; на других лекциях невнимание коллектива порой застилало предмет внимания; на этих "ЧАСАХ" внимание "ВО ВСЕ УШИ" было откровенно обязательно; "ЭСОТЕРИКИ" — "ВНИМАТЕЛИ" по существу.
Чему внимали?
Разумеется, "СЛОВАМ". Но еще более — "МОЛЧАНИЮ" доктора, начинавшего говорить из — за слов как бы алфавитом интонаций; внимали ЖЕСТАМ, знакам, и многому уже вовсе невесомому; в интенсификации личного внимания коллективом "ВНИМАТЕЛЕЙ" почти виделось слышимое, как АУРА; в АУРЕ тишины, сотканной, из АУР молчаливо внимающих, окрылялось внимание каждого; и ему — то ГЛАСИЛО, его БУДИЛО, ему СТАВИЛО предметы внимания — окрыляющее молчание доктора.
Нельзя провести точной границы между "Э. С." и не "Э. С."; все же, если проводить (на физическом плане была же черта отделения: не "ЭСОТЕРИК" не знал, кто "ЭСОТЕРИК", что происходит на "Э. С", "КОГДА" и "ГДЕ" "Э. С." имеют место), — если все же проводить эту границу, — скажу: на лекциях мы учились внимать СЛОВАМ доктора, смыслам смыслов их, развивающих ИМАГИНАТИВНЫЕ ОТПЕЧАТКИ; на "Э. С." учились внимать за словом гласящему звуку молчания в докторе, взывающему к тому, чтобы мы дотягивались до этого звука сквозь субъекцию имагинации: здесь звучали следы ИНСПИРАТИВНОГО ОТПЕЧАТКА[211].
Общее внимание о сумме проведенных с другими часов здесь, на этих уроках, — как воспоминание о "ГОЛОСЕ БЕЗМОЛВИЯ", о том, что подымается неким ГОЛОСОМ, отвечающим не тебе, сидящему на стуле рядом с ТАКИМ‑то, в ТАКОМ‑то городе, в таком — то доме, — не тебе, сидящему "ЗДЕСЬ", а тебе, стоящему в глубине, взрытой итогом всех твоих медитаций, являющим уровень суммы узнанногоза весь период; в этом смысле каждый "Э. С." был не только экзаменом видящего тебя в итоге твоих работ Штейнера (в "АУРЕ" твоего молчания), но и экзаменом себя самого, ибо неуспешность медитации, или загрязненность бытом жизни, стояла досадным и стыдным облаком: между тобой и Штейнером; сумма узнанного здесь оживала, становилась организмом, у которого складываются для принятия ответа уже не на вопрос дневного сознания, а на вопрос подглядов в полуосознанное ночное сознание, которое лишь иногда оживает между сном и бодрствованием; не к тебе, сидящему на стуле, а к тебе, может быть с неделю назад нечто увидавшему в минуту, когда астральное тело… уже выходило; ты — полупроспал[212], но что — то, как подсмотр, как вопрос, — и тебе есть; и вот — Голос, подымающийся из безмолвия: ГОЛОС ОТВЕТА!
Вспомните у Баратынского:
Есть бытие, но именем каким
Его назвать: ни сон оно, ни бденье:
Меж них оно. И в человеке им
С безумием граничит разуменье.
Он в полноте понятья своего,
А между тем, как волны, на него
Видения бегут со всех сторон… и т. д.[213]
Здесь Баратынский описывает точно то состояние, которое доктор определял, как состояние между "СНОМ и БОДРСТВОВАНИЕМ"; многим он давал медитации перед сном, прося, чтобы итог вечерней медитации был по возможности отходом в сон, не смущаемый дневною суетою; тогда, после некоторых усилий, достигалось умение медитативным сознанием, как проекционным фонарем, осветить самый процесс засыпания в себе и даже периферические слои сна; т. е. ты сознанием входил в полусознание и учился разглядывать самое сложение "СОННОЙ" фантастики; так освещенная, она в итоге усилий оказывалась уже "СТИХИЙНО-АСТРАЛЬНОЙ"[214] действительностью, которой обычно — сонная ассоциация стояла определенным алфавитом; к прочтению. И то, что прочитывалось, характеризуемо с математической точностью Баратынским: "ЕСТЬ БЫТИЕ", "НИ СОН, НИ БДЕНЬЕ", "МЕЖ НИХ ОНО"; в нем "БЕЗУМИЕ ГРАНИЧИТ С РАЗУМЕНЬЕМ"; человек — "В ПОЛНОТЕ ПОНЯТЬЯ, а… МЕЖДУ ТЕМ, КАК ВОЛНЫ, НА НЕГО ВИДЕНИЯ БЕГУТ", т. е.: то, что виделось бы только "ВИДЕНЬЯМИ ПОЛУБРЕДА", в этом состоянии виделось как бы "ВОЛНОВОЙ ТКАНЬЮ", вплетенной в "ТРЕЗВОСТЬ ДНЯ"; ее подстилающей, т. е. давался рельеф: и плоскости "ТОЛЬКО ФАНТАСТИКИ", и плоскости "ТОЛЬКО РАССУДКА", как — "НЕ ТОЛЬКО".
