Претендентки были самые разнообразные: веселые и робкие, умницы и глупышки, очаровательные прелестницы и невзрачные дурнушки, богатые наследницы и не такие уж богатые, но с не меньшими притязаниями.

Большей частью Дункан видел в них корысть.

Среди них его внимание привлекла лишь одна тихая, но приятная девушка; однако она вздрагивала всякий раз, когда он приближался к ней. Дункан нечаянно услышал, как она говорила отцу, что его обезображенное лицо и репутация вселяют в нее ужас. Ему не нужна была запуганная невеста, но как успокоить ее страхи он не представлял.

Не то, чтобы его сердце пело от любви. Если такое на самом деле возможно. Дункан сильно в этом сомневался, однако он поклялся матери и во что бы то ни стало постарается сдержать обещание. Ни разу за свою жизнь он не нарушал клятвы рыцаря; и не собирался начинать, особенно ради единственного человека, любившего его.

Дункан уселся за стол и постарался отогнать чувство одиночества и ощущение бесполезности своей клятвы. «Гораздо лучше будет завести невесту так, как это делают другие; она принесет земли, рыцарей, богатство. Такой вещи как истинная любовь, — думал мужчина, — не существует». Она не более чем измышление менестрелей и трубадуров, сказителей и рифмоплетов.

Но он уже дал эту проклятую клятву…

Какая-то молодая женщина изогнулась, предлагая ему чашку чая и одновременно выставляя напоказ кое-какие свои прелести. От нее так несло духами, что Дункан едва не свалился со стула. Ее отец, дворянин, живущий по-соседству, глупо ухмыльнулся. Чуть раньше он остановил Дункана в зале и заявил, что дает за дочерье самое большое приданое.

Дункан знал, что этот человек, бывший Йоркист, вызвал гнев нового короля из семейства Ланкастеров и возможно страшился возмездия. Все, что ему оставалось — это продать свою дочь, чтобы спасти себя и свои владения. Но что тогда делать с остальными отцами, полными надежд, которых сопровождали жены, сохранявшие обеспокоенное выражение на лицах.

В зал вошел менестрель и остановился, ожидая кивка хозяина замка. Дункану пришлось нанять странствующего музыканта, когда его зал оказался полон гостей. Это было вовсе не гостеприимство. Он сделал это ради собственной выгоды. Это отвлекало его от бедлама, в который превратился его большой зал.

Ему не стоило рассказывать священнику о предсмертной просьбе своей матери. Дункан был уверен, что все это незваное общество появилось в его доме именно после этого.

Бродячий менестрель, появившийся в замке всего несколько дней назад, начал играть. Звук его лютни потонул в нарастающем гуле голосов. Но в отдельные моменты (изредка), звук доносился до Дункана и тот понял, что поет менестрель хорошо. Конечно, не так великолепно, как Рис. На мгновение он вернулся мыслями к тем кратким минутам затишья между битвами как в Англии, так и на континенте. Рис любил музыку, как истинный валлиец, и даже учил Дункана играть. Они делали это скрытно, так как Дункану не хотелось, чтобы его люди сочли его слабым. Однако это взяло его за душу, он словно утопающий хватался за музыку как за соломинку. Если не считать его мать. которая была доброй, но находилась далеко, он не знал в жизни почти ничего кроме тренировок и войны, и продолжалось это столь долго, что не хотелось даже вспоминать.

Ему самому хотелось сыграть на этой лютне, а не сидеть, словно глупец, посреди полуразрушенного замка в окружении непомерного количества невест.

Дьявольщина, да лучше бы он встретился лицом к лицу с целой вражеской армией. Там он, по крайней мере, знал, как себя вести.

Его внимание снова вернулось к столу и присутствующим гостям. Среди них были три барона, два графа и один маркиз, и все они хотели составить хорошую партию. У них было семь дочерей брачного возраста. Они-то и составляли предмет торга.

Проклятые законы гостеприимства. Дункану хотелось бы вышвырнуть их всех вон, но при такой политической ситуации лишние союзники никому не помешают. Он не завоюет их, оскорбляя их дочерей.

Его вдруг озарила блестящая идея. Королевский гонец. Вызов ко двору. Конечно, при дворе ничуть не лучше чем здесь. Вероятнее всего весть об этом разнесется повсюду и даже там он тоже будет окружен будущими родственниками, которым не нужно ничего, кроме его состояния. И его положения фаворита нового короля. Видит Бог, он достаточно долго сражался на его стороне.

Мужчина задавался вопросом: нужен ли любой из этих женщин он сам, или его богатство. Удастся ли ему отыскать добрую душу, которую не устрашит его репутация.

Граф слева попросил его рассказать собравшемуся обществу о битве при Босворте[1], о той самой, в которой погиб один король и воцарился другой. Это была откровенная попытка предоставить Дункану шанс похвастаться. Но тот меньше всего хотел хвастаться. Ему надоели сражения, их грохот, дым и запах. Дункану хотелось забыть и больше не вспоминать смерть людей, что уже никогда не возвратятся домой, и калек, потерявших всякий шанс на достойную жизнь.

Он хотел мира, черт побери! Покоя с женщиной, которая не страшится его и не жаждет его денег.

Его взгляд снова натолкнулся на менестреля, и в сознании промелькнула некая мысль. Дункан мог бы сносно сыграть на лютне или виоле[2]. Он мог бы даже спеть. Ему известны лишь песни о войне и битвах, а они, конечно же, пользуются спросом.

Побыть невидимым несколько дней или даже недель — искушение стало непреодолимым. Он мог бы присмотреться к юным дамам, не страшась, что они хотят отношений с ним по корыстным мотивам.

Он отсутствовал свыше десяти лет. Только ближайшие соседи могли бы узнать его. Если он отправится на север…

Чем больше он размышлял об этом, тем все более привлекательной казалась ему эта идея. Он даже улыбнулся. Двадцать физиономий улыбнулись ему в ответ. И ни один, рассудил он, не сделал этого искренне.

Ему придется довериться одному только Рису. Ему и тем людям, что в течение долгих лет сражались с ним на стороне Тюдоров. Рису придется остаться и взять на себя управление поместьями, в особенности расчистку замка. Ему хотелось, чтобы все было в порядке, когда он привезет домой невесту. Ту самую, что полюбит его самого. Если, конечно, такая есть на свете.

Леди Линнет Хемптон Клендонская воззрилась на своего отца:

— Не можешь же ты действительно иметь это в виду.

Джордж, граф Клендон, вытянулся в полный рост, выказывая таким способом свою решимость. Он имел обыкновение сутулиться, заикаться и с трудом волочить ноги, передвигаясь по комнате. Он был до смешного не сведущ почти во всем. Действовал из лучших побуждений, но никогда не достигал цели. Линнет всегда удавалось обвести его вокруг пальца.

Но не в этот раз.

— Девонька, у тебя две сестры, которые хотят замуж. Но ни одна из них не может вступить в брак прежде тебя. Для тебя настало время принять решение.

— Они могут выйти замуж… А я останусь и буду заботиться о тебе.

Он посмотрел на нее остекленевшим взглядом, и она поняла, что храбрость он почерпнул в бренди.

— Твоя мать утверждает, что они не могут выйти замуж прежде тебя. Ты лишаешь их всякой возможности, девочка моя.

— Но никто…

— Именно поэтому я пригласил троих мужчин, которые попросили разрешения добиваться тебя. Через две недели ты выберешь одного из них, — он быстро заморгал, — Ты будешь очаровательной и уделишь время каждому из них. Тебе не удастся улизнуть.

Ей хотелось открыто выказать отцу свое неповиновение. Так она вероятнее всего и поступила бы, не знай Линнет, как сильно это его ранит. Как бы ни была она обижена отцовским приказом, Линнет знала, что он хочет для нее только лучшего, что граф давно болеет. Она поняла, что отец принял твердое решение потому, что уверен: так будет лучше для нее.

— Кого ты пригласил? — спросила она.