У меня износились ботинки, а тут я как раз проходил мимо магазина «Доброй воли»[1], вот и зашел посмотреть, нет ли у них чего-нибудь на меня.

Ассортимент товаров в таких местах не рассчитан на взыскательный вкус, а обувь по размерам не подходит на нормальную ногу вроде моей. Но на этот раз мне повезло. Пара красивых тяжелых башмаков. Сделаны на совесть. На вид новехонькие, если не считать глубокой вмятины сверху, в том месте, где большой палец. Наверняка из-за нее от ботинок и избавились. Верхний слой кожи соскоблили — наверное, это сделал какой-нибудь бедняк вроде меня, которого вывела из себя дороговизна башмаков. Как знать, может, и я бы сделал нечто подобное в минуту душевного смятения.

Но сегодня я чувствовал себя хорошо. Не каждый день найдешь пару башмаков вроде этих, к тому же на бирке смешная цена — четыре доллара. Я снял свои потрепанные кроссовки, которые когда-то купил в «Кей Марте»[2], и вставил ноги в кожаные башмаки, чтобы убедиться, что они мне как раз.

И тут же услышал голос в голове, который довольно четко спросил:

— Ты ведь не Карлтон Джонсон. Кто ты?

— Я Эд Филипс, — громко ответил я.

— Значит, ты не имеешь права носить башмаки Карл-тона Джонсона.

— Послушай-ка, — сказал я. — Я в магазине «Доброй воли», эти ботинки стоят четыре бакса, и их может купить любой.

— Ты уверен? — спросил голос. — Карлтон Джонсон не отдал бы меня просто так. Он был так рад, когда купил меня, так счастлив, что ощутил полнейший комфорт, какой только может дать удобная обувь.

— А ты кто? — поинтересовался я.

— Разве не ясно? Я прототип умной обуви и разговариваю с тобой посредством микросоединений в подошве. Я подхватываю твой голос в области горловых мышц, перевожу их и передаю свои слова обратно тебе.

— И вы все это умеете делать?

— Ну да, и не только это. Я ж говорю — я умная обувь.

Тут я заметил, что две женщины с любопытством посматривают на меня, и понял, что они слышат только одну часть разговора, поскольку вторая, похоже, звучала лишь у меня в голове. Я заплатил за ботинки, которые воздержались от дальнейших комментариев, и вышел на улицу. Я направился к себе, в однокомнатную квартиру в «Джек-Лондон — Отель», на Четвертой улице, рядом с Пайком. Ботинки молчали, пока я не поднялся по двум маршам лестницы и не остановился на покрытой линолеумом площадке перед квартирой. Лифт в этот вечер не работал.

— Ну и берлога, — сказали башмаки.

— Вы что, успели разглядеть мою квартиру?

— На концах шнурков — светопоглощающие диоды. Это и есть мои глаза.

— С Карлтоном Джонсоном вы, наверное, бывали в лучших местах, — сказал я.

— Всюду были ковры, — мечтательно произнесли ботинки. — Не считая полированного пола, но его специально не покрывали ковром. — Они помолчали, вздохнув. — Износ у меня был минимальный,

— И вот вы в ночлежке, — сказал я. — Как же низко вы пали!

Должно быть, я возвысил голос, потому как в коридоре открылась одна дверь и из нее выглянула старуха. Увидев меня, по всей видимости разговаривающего с самим собой, она покачала головой и закрыла дверь.

— Не надо кричать, — сказали ботинки. — Можешь просто направить в мою сторону мысли, этого достаточно. Я без проблем слышу тебя.

— Я, наверное, смущаю вас, — громко сказал я. — Простите, пожалуйста.

Ботинки не отвечали. Меж тем я отпер дверь, вошел к себе, включил свет и снова закрыл дверь. Только после этого они сказали:

— Это скорее я смущаю тебя, моего нового хозяина. Я и за Карлтоном Джонсоном пытался присматривать.

— Каким образом?

— Во-первых, старался сделать так, чтобы он держался на ногах. У него была негодная привычка время от времени крепко выпивать.

— Так, значит, тот парень был пьянчужкой? — спросил я. — А его никогда на вас не тошнило?

— Вот теперь ты отвратителен, — сказали башмаки. — Карлтон Джонсон был джентльменом.

— Кажется, я уже по горло наслышан о Карлтоне Джонсоне. Неужто вам больше не о чем говорить?

— Он был у меня первым, — ответили ботинки. — Но я не буду о нем говорить, если тебя это огорчает.

— Да мне все равно, — сказал я. — Выпью-ка я лучше пива. Если ваше величество не будет возражать.

— А с чего это мне возражать? Только на меня не пролей.

— А что такое? Вы что-то имеете против пива?

— Я ни за него, ни против. Просто алкоголь может повредить моим диодам.

Я достал из небольшого холодильника бутылку пива, открыл ее и уселся на маленький продавленный диван. Потом потянулся было к пульту от телевизора, но тут мне в голову пришла мысль.

— А как это вышло, что вы так разговариваете? — спросил я.

— Как — так?

— Ну, вроде как официально, но всегда говорите такое, чего от башмаков и не ждешь.

— Я ботинки-компьютер, а не просто ботинки.

— Вы ведь понимаете, о чем я. Как так получается? Для обуви, которая годится только для того, чтобы ее надевали на ноги, вы разговариваете слишком уж умно.

— А я не стандартная модель, — ответили ботинки. — Я прототип. Не знаю, лучше это или хуже, но изготовители придали мне дополнительный объем.

— Это еще что такое?

— Я слишком умный, чтобы просто быть по ноге. Я обладаю еще даром эмпатии[3].

— Что-то ничего подобного я не заметил.

— Это потому, что я все еще запрограммирован на Карлтона Джонсона.

— Вы когда-нибудь прекратите говорить об этом парне?

— Не волнуйся, включилась система отсоединения. Но прежде чем я окончательно от него отвыкну, пройдет какое-то время.

Я немного посмотрел телевизор и пошел спать. Купив пару умных башмаков, я лишился последних сил. Под утро я проснулся. Ботинки чем-то занимались. Я это чувствовал, не надевая их.

— Что это вы там затеяли? — спросил я, потом понял, что ботинки не слышат меня, и пошарил рукой по полу.

— Да не волнуйся ты, — ответили ботинки. — Я тебя слышу через пульт, без подсоединения.

— И чем же вы там занимаетесь?

— Извлекаю квадратные корни в уме. Не могу уснуть.

— И с каких это пор компьютер должен спать?

— Ошибка в функции «пауза»… Надо что-то предпринять. Мне недостает периферии.

— О чем это вы?

— У Карлтона Джонсона были очки. Я ему нередко подсовывал их, чтобы он лучше видел. У тебя случайно не найдется пары?

— Найдется, только я не очень-то ими пользуюсь.

— Можно мне на них взглянуть? Хоть чем-то займусь. Я встал с кровати, нашел очки на телевизоре и положил их рядом с башмаками.

— Спасибо, — сказали ботинки-компьютер.

— Угу, — ответил я и пошел спать.

— Так расскажи мне что-нибудь о себе, — сказали башмаки утром.

— А что рассказывать-то? Я писатель, работаю дома. Дела в последнее время идут настолько хорошо, что я могу позволить себе жить в «Джеке Лондоне». Конец истории.

— Можно взглянуть на какую-нибудь твою работу?

— Вы что, еще и критик?

— Вовсе нет! Но я творческая, думающая машина, и у меня могут быть какие-то мысли, которые, возможно, пригодятся тебе.

— И думать забудьте, — сказал я. — Не собираюсь я вам ничего своего показывать.

— А я пробежал взглядом твой рассказ «Богиня-убийца из Пояса Темной Луны», — сказали ботинки.

— И как это вам удалось? — спросил я. — Что-то не помню, чтобы я вам его показывал.

— Он лежал в открытом виде на столе.

— Значит, вы видели только первую страницу.

— Вообще-то я все прочитал.

— И как же вам это удалось?

— Немного усовершенствовал твои очки, — ответили ботинки. — Рентгеновские лучи посылать нетрудно. Так и прочитал страницу за страницей.

— Это нечто, — проговорил я. — Но мне не нравится, что вы суете нос в чужие дела.