— Знаю, Геннадий Ашотович. Да и скромничаете вы. Нет никого лучше вас. И что «Саюз шутникофф» ваши вещи играет, это я тоже знаю.

— Вот именно. А ты мне тут нюни распустил! «Закройте канал…» Закрыть проще всего. А кто будет у народа привязанность к телевизору отбивать? Нет, полковник, ты давай, работай, тяни лямку! В армии отечеству служил, послужи ему и в Останкино. Тут, брат, служба еще важней.

— Разрешите идти, Геннадий Ашотович?

— Ступай.

Опасность телевидения осознали поздно. Когда дело зашло уже очень, очень далеко… И винить в этом некого. Ну не было еще в многотысячелетней истории «хомо сапиенс» подобного средства массовой информации! Такого, мать его, массового! Не было опыта. Кто ж знал, к чему это может привести? Наоборот, молодцы, что, все-таки, прочухали, не дожидаясь собственно самой катастрофы! А как поначалу все радовались этому телевидению! Бизнесмены радовались эффективному средству рекламы. Политики радовались небывалым возможностям обработки электората. Артисты радовались массовости аудитории… А уж как радовалась сама телеаудитория! Не замечая, что впадает в страшную, паталогическую зависимость. К первым тревожным прогнозам футурологических служб отнеслись как к пророчествам Кассандры — без веры, но с негодованием и насмешками. Но когда расчеты специалистов стали подтверждаться данными компьютерной программы моделирования будущего, игнорировать предупреждения об опасности стало трудно. И, хотя страшным прогнозам по-прежнему мало кто верил, в 2000-м году, большей частью для очистки совести, решили на несколько дней оставить население без телевещания, сымитировав пожар на Останкинской башне. Результаты эксперимента ошарашили даже самых главных пессимистов! Ситуация оказалась куда хуже, чем можно было предполагать. Волна самоубийств, преступлений, разводов, душевных расстройств, уходов в тоталитарные секты и — куда без экономического фактора! — резкое падение спроса на товары народного потребления — это была лишь вершина айсберга. Более глубокие социальные процессы, зафиксированные специалистами (над которыми теперь уже никто не смеялся), говорили о совершенно чудовищных тенденциях в жизни общества. Беда оказалась не в так называемой «наркотической» привязанности к привычным телепрограммам. Это цветочки! Главная катастрофа заключалась в стремительной атрофии самостоятельного мышления. Телевизор говорил все: что покупать, за кого голосовать, какая будет погода, чему надо радоваться, чему огорчаться, к какого типа людям испытывать сексуальное влечение — словом, как жить! А дальше — строго по суровым канонам диалектического материализма: переход количества в качество. Где-то в середине 2030-х годов прогнозировался скачкообразный рост жесткой потребности общества в прямых телеинструкциях на все случаи жизни. И как следствие — неспособность телевидения удовлетворить этот гигантский спрос, совладать с этой грандиозной лавиной. И — все! Коллапс. Конец света.

После эксперимента с пожаром в Останкино огромные средства были выделены на развитие компьютерной программы моделирования будущего. И не без успеха. Сейчас программа уже показывала, можно сказать, настоящие репортажи из будущего — в цвете, со звуком и в реальном времени. Конечно, это были не репортажи, а лишь демонстрации возможных ситуаций на фоне наиболее вероятных обстоятельств будущего. Картины грядущего были ужасны, практически, по всей стране, за исключением глухих малонаселенных окраин, где исторически никогда не было телевизионных ретрансляторов. По прогнозам компьютера выходило, что в таких «глубинках» цивилизация пострадает меньше, хотя по образу жизни и откатится столетия на два-три назад.

Разумеется, необходимо было предпринимать экстренные меры по ссаживанию общества с телевизионной «иглы». Но делать это надо было плавно и постепенно. Малейшее слишком резкое движение могло привести к апокалипсису уже сегодня. Суть действий была очевидна: требовалось постепенно сделать так, чтобы содержание телевизионного вещания стало вызывать у людей стойкое отвращение. Чтобы люди сами, добровольно, по собственному выбору все меньше и меньше включали телевизоры. Если это получится — спасемся…

Снова булькнул селектор.

— Геннадий Ашотович, президент в приемной.

— Проси!

Президент страны, как и предыдущий визитер, оказался пунктуален. Назначено ему на десять тридцать — ровно в десять тридцать и прибыл. Что ж, президент ведь тоже бывший служивый человек, к дисциплине привык. Приятно иметь дело с такими людьми, особенно среди всей этой богемной телевизионной вольницы, необязательности и, прямо скажем, раздолбайства…

Вошел президент.

— Добрый день, Геннадий Ашотович.

— Здравствуй, Леша. Садись. Как поживаешь? Как собачки, лошадки, пчелки?

— Никак, издеваться изволите, Геннадий Ашотович?

— Бог с тобой, Леша! Искренне интересуюсь. Знаю любовь твою к нашим братьям меньшим… Я иногда думаю: может, дружба с ними и спасет нас? Для них-то ведь как не было никакого телевидения тысячу лет назад, так и сейчас нет, и в будущем не будет. И с головой у них все в порядке. Может, нам их общества надо побольше держаться? Как думаешь?

— Право, не склонен я ныне, Геннадий Ашотович, к лирическим сентенциям подобного рода. Не покажете ли, что век грядущий готовит нам, по информации на сегоднашний день?

— Покажу, если угодно. Сам уж смотрел сегодня. Все пока по-прежнему. Москва в руинах. Дикие племена с холодным оружием охотятся на все живое, включая собратьев по разуму. Если можно назвать разумом то, что у них там в головах. Давай-ка, Леша, чтоб не так грустно было, на провинцию поглядим. Покажу тебе мое любимое местечко. Это на побережье Чукотского моря. Замечательные там есть районы в плане телевидения. В смысле, его отсутствия. А народ разный живет: и рыбаки, и оленеводы, и моряки, и охотники. И зэки бывшие. То есть, с одной стороны, публика самостоятельная, привыкшая жить своим умом. А с другой стороны, телевидения почти нет! Так что, они там тоже деградируют, конечно, но куда меньше, чем в центральных районах В общем, в 2120-м году я более цивилизованного места не видел. Причем, они, знаешь, молодцы какие! Не просто в своих рыбацких поселках на побережье отсиделись. Они и ближайший портовый город заняли. Дикарей тамошних, какие в стычках не погибли, приручили, окультурили помаленьку. Вредную технику уничтожили. Безвредной учатся пользоваться. И кое-что у них получается.

Вартанян развернул монитор так, чтобы президенту тоже было видно, и вызвал программу прогнозирования будущего. Набрал что-то в поисковой строке, и вот уже на экране закрутился земной шарик, стремительно приближая к зрителям район побережья Чукотского моря. Вартанян кликнул мышкой на строке меню «Бытовые сцены». Началась демонстрация.

Стриптиз-бар «Конвейер». Расположен в помещении бывшего цеха. Между столиками змеится действующая конвейерная лента. Она движется медленно, с остановками. На ленте стоят девушки. Здесь дают настоящий стриптиз, для взрослых. То есть, девушки раздеваются не сами, их раздевают посетители. Сидящие за столиками у начала конвейера снимают с девушек шапки, перчатки, телогрейки, валенки. Гости за следующими столиками раздевают девушек дальше. Ну а возможность снять нижнее белье достается посетителям, расположившимся у самого конца конвейера. Само собой, места в баре стоят тем дороже, чем они ближе к концу конвейера. Посреди помещения играют в рулетку. Рулетка своеобразная — на базе токарного станка. На шпинделе трехкулачковый патрон, в котором зажата Г-образная металлическая загогулина. Крупье — беззубый тощий старик с руками, синими от татуировок, нажимает на черную кнопку «пуск» и тут же на красную кнопку «стоп». По окончании вращения шпинделя конец загогулины показывает влево, вправо, вверх или вниз (границы секторов обозначены линиями, нарисованными на щите, стоящем позади станка). Так и делаются ставки — на «верх», «низ», «лево» или «право». Ставят тут всё, что имеет ценность: оружие, патроны, одежду, спиртное, табак. Золото. Бумажные деньги хождения не имеют.