Кроме того, все еще пребывая в заточении, Алиенора узнала о смерти своего первого мужа, Людовика VII.

Событие, которое могло обернуться трагедией, омрачило последние месяцы его жизни: история, приключившаяся с его единственным сыном, Филиппом, которого сам он называл Богоданным и который в Истории остался под именем Филиппа-Августа. Почувствовав себя больным, Людовик решил короновать наследника, который, собственно говоря, достиг совершеннолетия: ему исполнилось четырнадцать лет. В Реймсе все уже было готово к церемонии, назначенной на 15 августа 1179 г., когда, за день до срока, Филипп, находившийся в пути, решил поохотиться в лесу Кюиз-ла-Мотт поблизости от Ком-пьеня. Понемногу, увлекшись погоней, он отдалился от спутников и внезапно с наступлением ночи обнаружил, что остался один в лесной чаще. Смертельно испуганный, одинокий, окончательно потеряв дорогу, он всю ночь блуждал по этому лесу, а наутро его, растерянного и дрожащего всем телом, нашли угольщики. Они проводили его до Компьеня, где к его изголовью тотчас устремился отец. В течение нескольких недель мальчик был между жизнью и смертью, и уже казалось, что он обречен. Нервное потрясение, которое ему пришлось пережить, было таким сильным, что он никак не мог от него оправиться. И тогда Людовик VII попросил разрешения — и получил его — совершить паломничество к могиле святого Томаса Кентерберийского. Английский король пожелал лично сопровождать его от Дувра, куда приехал его встретить, до собора, где они вместе провели два дня и подолгу оставались на могиле архиепископа. Странная это была встреча — встреча двух враждующих королей на могиле человека, выглядевшего в глазах всего света воплощением пределов, ограничений, которые Церковь ставила королевской власти.

Перед тем как уехать, Людовик подарил монастырю собственный золотой кубок и назначил монахам ренту в сто мюи французского вина в год.

Можно задуматься над тем, какое впечатление должно было произвести на королеву это паломничество, совершенное бок о бок ее мужьями, с каждым из которых она поочередно делила королевскую власть. Первому она сумела внушить любовь, второго любила сама. Теперь эти два человека, между которыми она встала, которых она разделила, примирились перед лицом Господа. Да и в ней самой медленно произошла перемена, которая постепенно отдалила ее от того, кто был для нее воплощением страсти и честолюбия, и довел до такого состояния, что она готова была просить приюта и защиты у человека, которого прежде презирала. Но и это прошло, со всем этим было покончено. И, наверное, Алиенора к этому времени уже достаточно овладела собой, чтобы в душе допустить возможность такой мистической развязки.

Людовик недолго прожил после паломничества в Кентербери. Его сын наконец выздоровел, и первого ноября его смогли короновать. Наметившееся перемирие подтвердилось, поскольку Генрих Младший, наследник английского престола, на этот раз — с разрешения своего отца, участвовал в церемонии коронации Филиппа, который был одновременно его сюзереном и сводным братом; по своему обыкновению, Молодой король щедро раздавал золото и серебро, делился дичью, осыпал всех роскошными подарками; менестрели дружно воспевали его великодушие. Во время церемонии именно ему была доверена почетная обязанность нести, в составе длинной процессии, на бархатной подушке французскую корону, и за свою службу он получил почетную должность сенешаля французского королевства.

Несколько месяцев спустя, 18 сентября 1180 г., король Людовик VII мирно скончался в цистерцианском монастыре де Сен-Пор. Один из летописцев, рассказавших нам о его последних мгновениях, Жоффруа де Вижуа, заявил, что единственное, в чем можно упрекнуть покойного, это в том, что он слишком благоволил к евреям и даровал слишком много вольностей городам своего королевства. Реакционные историки существовали во все эпохи, и этот, должно быть, не подозревал, какой похвалой будут звучать его слова для потомков.

Бертран де Борн

Возможно, именно из стихов Бертрана де Борна, переходивших из уст в уста, Алиенора и узнала о битвах, которые вели между собой ее сыновья и ее муж. С тех пор, как она стала пленницей, куртуазная жизнь покинула пуатевинскую столицу. Бернарт де Вентадорн удалился в цистерцианский монастырь в Далоне, и теперь наследство Алиеноры — трубадуры, труверы, куртуазная лирика и рыцарские романы — воцарилось во дворах Шампани и Фландрии. Но средиземноморская струя на этом не иссякла, и владелец небольшого замка в Отфоре, Бертран де Борн, прославился в окружении молодого короля своими сирвентами, в которых война занимала то место, какое Бернарт де Вентадорн отводил куртуазной любви. Ибо бои возобновились, и сыновья снова выступили против отца, а братья стали сражаться друг против друга.

Алиенора была узницей уже девять лет к тому моменту, когда, в июне месяце 1183 г., увидела поразительный сон: ее сын Генрих, Молодой король, лежит на своей постели со сложенными руками, в позе надгробного изваяния; на пальце у него кольцо с драгоценным сапфиром; над его прекрасным, улыбающимся, но очень бледным лицом сияют два венца: тот, который он надевал в день, когда его венчали английской короной, и другой, сделанный, казалось, подобно святому Граалю, из неведомой смертным материи, из чистого света.

Когда через некоторое время королеве сказали, что с ней, от имени ее супруга, хочет говорить архидиакон Уэльса, она мгновенно догадалась, о чем пойдет речь, и рассказала ему сон, который неотступно преследовал ее уже несколько дней, и этот священник, по имени Томас Эгнелл, передал нам ее рассказ.

Он проливает такой удивительный для нас свет на психологию того времени и на душевную жизнь самой Алиеноры, что мы не можем не повторить его. Архидиакон явно и сам был удивлен, услышав, как королева истолковала этот сон: даже самый набожный священник не мог бы опровергнуть его значение. «Что, если не вечное блаженство, может подразумеваться под короной, у которой нет ни начала, ни конца? И что может означать этот свет, такой чистый, такой блистающий, если не сияние бессмертного, вечного счастья? Эта вторая корона была прекраснее всего, что здесь, на земле, может быть доступно нашим чувствам; но разве не то, что '"глаз не видел, ухо не слышало, сердце человеческое не чувствовало, Господь уготовил тем, кто Его любит?"»

И Томас Эгнелл, вернувшись в Уэльс, где уже частично был выстроен великолепный собор, один из самых прекрасных во всей Англии, наверное, не раз, поднимаясь по знаменитой лестнице Северного трансепта, всегда словно залитого небесным светом, вспоминал это видение королевы. Он сообщает нам, что Алиенора, благородная дама, «весьма рассудительная женщина, постигла тайну этого видения и выдержала со спокойствием и душевной силой известие о смерти сына».

Молодой король умер, проболев несколько дней, врачи не сумели его спасти. Последние часы его жизни в замке Мар-тель, на берегах Дордони, прошли мирно и очень поучительно. Как только Генрих заболел и у него появилось предчувствие близкой смерти, он послал к отцу епископа Аженского, чтобы тот вымолил у него прощение, потому что болезнь застала Генриха Младшего в самом разгаре восстания против отцовской власти. Генрих Плантагенет, преисполненный недоверия, которое с годами только росло в нем, не сразу поверил гонцу; и все же, поскольку тот непременно хотел передать умирающему залог прощения, король взял из своей сокровищницы драгоценное кольцо, украшенное сапфиром, и вручил его епископу, сказав при этом: кольцо подтверждает, что король молится о выздоровлении сына и прощает его.