В 1149 г. Петрониллу сменила та самая Матильда Анжуйская, которая, как мы видели, встречала Алиенору в 1152 г., и у которой была столь трогательная история: она доводилась теткой Генриху Плантегенету и была дочерью того самого Фулька, ставшего королем Иерусалима. Она уже в детстве почувствовала влечение к монастырской жизни и в одиннадцатилетнем возрасте постриглась в монахини. Но, по настоянию Фулька, впоследствии она покинула монастырь, чтобы стать женой Гильома Аделина, сына и наследника английского короля Генриха Боклерка. Вскоре после этого, в 1120 г., ее муж погиб во время трагического крушения «Белого Корабля» у Барфлера: Гильом, его брат, его сестра и вся их веселая молодая свита плыли на этом судне, которое пожелал вести, считая это за честь, бывший лоцман Вильгельма Завоевателя. Матильда осталась на другом судне вместе с новыми родственниками. Что же произошло? Оба корабля шли к Англии, но внезапно, среди ночи, послышались громкие крики. Никто особенно не встревожился, поскольку было известно, что молодые люди намеревались угостить команду вином и весело провести время в плавании; на самом же деле «Белый Корабль» натолкнулся на риф и затонул. Лоцман выплыл, но, поняв, что королевские дети погибли, снова бросился в воду. О том, как разыгралась эта трагедия, рассказал впоследствии единственный оставшийся в живых из тех, кто был на судне. Генрих Бок-лерк так никогда и не оправился от горя, и больше никто и никогда не видел улыбки на его лице. Матильда вернулась в Фонтевро, и несколько лет спустя монахини избрали ее своей настоятельницей.

Уже в этой грамоте Алиенора проявляет явное предпочтение, которое будет оказывать Фонтевро в течение всей своей жизни, а в других актах будет нежно называть Матильду: «моя тетушка», «amita tea». Она признает родных по мужу. Кроме того, из чтения этого документа становится ясно, какое глубокое впечатление произвело на нее посещение Фонтевро Матильда, пришедшая к служению Господу трагическими путями, — она «перешла от английского короля к ангельскому», как говорил о ней один из ее современников, — казалось, как нельзя лучше выполняла выпавшие на ее долю обязанности; при ней, а она оставалась настоятельницей около двадцати лет, Алиенора могла видеть церковь Фонтевро такой или почти такой, какой мы видим ее сегодня, во всяком случае, архитектура ее не изменилась: залитый светом величественный неф под четырьмя куполами, с прекрасными капителями. Могла она полюбоваться и знаменитой монастырской кухней, шедевром «функционального» строительства: большая центральная труба и двадцать второстепенных обеспечивали превосходную вентиляцию; вся эта конструкция давала возможность, не страдая ни от печного жара, ни от дыма, использовать огонь центрального очага для того, чтобы готовить в различных кухнях: для монахов, для монахинь, для больных и для заезжих гостей; в одной только монастырской гостинице могло разместиться до пятисот человек, но и она иногда оказывалась слишком тесной для толпы гостей и паломников, которым давала приют.

Первые недели своего брака Генрих и Алиенора провели в Аквитании и, наверное, были слишком заняты друг другом для того, чтобы следить за сбором винограда, а урожай в тот год, как и в прошлый, оказался плохим. По всей Франции пили пиво, что было «не видано на человеческой памяти», как заметил один из летописцев того времени, явно преисполнившись горечи при воспоминании об этом; наиболее сообразительные пытались возродить старинные рецепты приготовления меда.

Одна из сложенных в те времена песен на провансальском языке кажется до такой степени навеянной историей Алиеноры, «королевы Апрельского дня», что нам легко вообразить, как распевали эту песню ей вслед и как кружились под эту мелодию на берегах Жиронды пуатевинские парни и девушки.

И все подхватывали припев:

Поначалу ошеломленный оскорблением, нанесенным его достоинству, затем раздавленный непомерностью бедствия, Людовик, в конце концов, пришел в себя. Конечно, он, как всякий муж, был жестоко унижен тем, что не прошло и двух месяцев с тех пор, как они расстались, и женщина, которую он так любил, снова вышла замуж. Но, кроме того, ему, королю, нестерпима была мысль о том, что ее новым мужем стал Генрих Плантагенет: почти весь Запад королевства, от Брели до Пиренеев, теперь оказался в одних руках, и ему было известно, что эти руки не так-то легко выпускают добычу. Стараниями его отца и предков, правивших до него, удалось так распределить силы между вассалами, чтобы король мог наилучшим образом играть роль арбитра. До сих пор двумя наиболее крупными силами были правители Шампани, объединенные с правителями Блуа, и, с другой стороны, — правители Анжу. Короли Франции внимательно следили за тем, чтобы чаши весов постоянно оставались в равновесии. И вот теперь эти ужасные анжуйцы оказались хозяевами не только Нормандии, но и завидных пуатевинских земель и богатой Аквитании, герцогом которой он был всего каких-то несколько месяцев тому назад. Людовик печально сознавал свое одиночество; вокруг него образовалась пустота; советники, к которым он больше всего прислушивался, были мертвы; он потерял, одного за другим, Тибо Шампанского, Рауля де Вермандуа, а главное — аббата Сугерия, незаменимого руководителя, отца королевства. Почему не последовал он, после смерти Сугерия, тем советам, которые аббат так щедро давал ему в последние годы: забыть все обиды, ставить интересы королевства выше собственной выгоды! От этих пятнадцати лет, которые начинались такими радужными обещаниями, у него только и остались две его дочери: Мария и Алиса. Две дочери. Если бы Алиенора подарила ему сына, он сделал бы все возможное и невозможное, лишь бы удержать ее на французском престоле. Но если он, в конце концов, уступил ее желанию, согласился на этот развод вследствие кровного родства, не сыграл ли здесь некоторую роль и страх не дождаться от нее наследника, которому он мог бы оставить свое королевство?