Стратегирование не может быть позитивистским. Где позитивизм, там нет стратегирования, и наоборот. Спросите ученого: «В чем амбиции суверенной России?» — и он с ходу начнет говорить вам о том, что он знает. О типах подобных амбиций, об их реализуемости, об издержках и приобретениях, связанных с той или иной амбициозностью.

Но, как только вы решите погрузиться в интеллектуальную среду, связанную со стратегированием, вас обязательно начнут выводить из состояния инерции, в котором разговор о том, КАКИЕ бывают амбиции, подменяет разговор о том, ЧТО ТАКОЕ амбиции. Согласитесь, что одно дело — обсуждать, КАКИЕ бывают люди (умные и глупые, старые и молодые, сильные и слабые и так далее). А другое дело — обсуждать, ЧТО ТАКОЕ человек.

Те, кто занимается стратегированием, отдают себе отчет в последствиях, порожденных отсутствием первого этапа, на котором надо не типы амбиций разбирать, а обсуждать, что они такое, где их источник, когда они возникают и когда исчезают, к какому общему адресуют, являясь частным по отношению к этому общему.

Мы хотим проводить политику. Да еще и амбициозную.

А кто такие «мы»?

Мы хотим проводить амбициозную политику по отношению к ним.

А кто такие «они»?

Потом, определив все это (а это можно сделать, только имея язык для подобных определений), мы все равно должны наметить конкретные действия и осуществить их. Но если мы с ходу будем все разменивать на конкретные действия, то, во-первых, элементарно запутаемся, во-вторых, ошибемся уже и на уровне конкретики и, в-третьих, добившись успеха в каждом конкретном действии, провалим политику как таковую.

Если вы нащупываете подход к решению проблемы под названием «амбиции современной России» с точки зрения этого самого стратегирования, то последовательность вопросов, на которые надо дать ответ, такова.

1. Что такое вообще амбиции? Нужны ли они и зачем? Какого они бывают качества? В чем укореняются?

2. Есть ли у нас право на амбиции? И на чем оно базируется? В каком случае мы имеем на них полное право, а в каком этого права нет и в помине?

3. Есть ли у нас амбиции? И почему их нет? Или почему они находятся в заторможенном состоянии? Как тогда их растормозить? Чем это чревато? В каких социальных средах как надо действовать?

4. В чем эти амбиции заключаются? В том, чтобы вписываться в процесс? В том, чтобы влиять на него?

5. Чем эти амбиции подкреплены? Есть ли ресурсы — материальные и нематериальные?

6. Могут ли эти ресурсы быть задействованы? И каким образом? При том, что без задействования ресурсов амбиции становятся беспочвенными мечтаниями или неврозами и лучше их тогда не будить?

7. Какой ценой могут быть задействованы ресурсы? Да и амбиции тоже? Ведь амбиции — это всегда небесплатное удовольствие?

Находясь на форуме «Стратегия 2020», который вроде бы должен был переламывать ситуационно-прагматическую тенденцию, игнорирующую необходимость стратегической субъектности, и создавать тенденцию подлинно стратегическую (а как иначе переделаешь «зайчиков» в «ежиков»?), я понял, наконец, в чем если не единственная, то одна из основных проблем затянувшейся российской политической бессубъектности.

Она в том, что весь исторический опыт обретения субъектности (опыт стратегирования в том числе) в силу ряде причин абсолютно недоступен для тех, кто в принципе должен преодолевать бессубъектность хотя бы из соображений ультрапрагматического характера, на русском языке называемых «шкурными».

Я не хочу сказать, что те, кто должен преодолевать бессубъектность, мотивированы только шкурными соображениями. Прекрасно понимая, к чему все клонится, я тем не менее категорически не хочу демонизировать данных (видимо, несостоятельных) «преодолевателей» бессубъектности. При том, что они дают к этому достаточные основания. Но ангелизировать их… Извините, это и недостойно, и бессмысленно.

Короче — не имея окончательного ответа на вопрос о степени преобладания в их мотивациях этих самых шкурных мотивов, я убежден, что роль подобных мотивов в их поведении весьма существенна. У политиков это иначе и быть не может. У постсоветских успешных политиков — тем более. Ибо так шел отбор. Такова была формула успешности, она же — специфика социальной мобильности.

Никак не склонен восхвалять преобладание и даже наличие шкурных мотивов в поведении политиков. Считал и считаю, что в конечном счете только высококачественная идеальная мотивация позволяет политикам выводить страну из тупика. Но мы ведь обсуждаем не должное, а действительное. И в этом действительном обязаны искать средства борьбы с надвигающейся на нас катастрофой. С этой точки зрения — да хоть бы и шкурные мотивы, за неимением других! Если обладатель этих мотивов имеет достаточную хищность и желание жить, то он будет вырываться из капкана. А если поймет, что без страны вырваться из него не может, то и страну за собой потянет. А ведь капканом-то является бессубъектность! Может быть, такому политику сама по себе субъектность и не нужна. Плохо, конечно, что не нужна. Но если эта субъектность нужна хотя бы для того, чтобы не потерять все (как Милошевич), не быть грязно, особо унизительно, позорно казненным (как Саддам Хусейн)…

Если эта субъектность нужна хотя бы для этого…

Если обладатели подобной «надобы» не клинические дегенераты (а они не клинические дегенераты)…

Если… Если… Если… То почему бы всеми этими «если» и не воспользоваться? Им надо выживать… Выживать можно только через субъектность… Субъектность нужна не только им, но и стране… Что причитать-то по поводу и впрямь прискорбной неидеальности их мотиваций?

Вот ведь как! Даже стихи! А уж политика-то…

Итак, дело не в низменности мотивов нынешних политиков (будто бы у их оппонентов эти мотивы не низменные!). Дело не в глупости этих политиков (они отнюдь не глупы). Дело даже не в их непрофессионализме. Да, нет навыков высшего управления, да и не могли они эти навыки получить в пределах их жизненного пути. И что? У революционных матросов были эти навыки?

Зато у нынешних политиков есть другие навыки — не буду разжевывать, какие именно. Нет трусости, свойственной позднесоветской застойной номенклатуре, есть адаптированность в другую реальность… Да мало ли еще что есть… Кто из советских высших руководителей мог общаться с иностранными главами государств иначе, как через переводчика? После Ленина, по-моему, никто. Мелочь, конечно, и не решающая. Но я привожу ее просто в качестве примера того, что есть не только потери, но и приобретения. И что даже свойства, соткавшиеся в знаменитую реплику «замочим в сортире», являются не только издержечными. А что, лучше изящно выражаться и не давать отпора? А Лебедь, например, и отпора не давал (а капитулировал в Хасавюрте), и выражался ничуть не более изящно.

ТАК В ЧЕМ ЖЕ ДЕЛО?

Я понимал, что, находясь случайно на этом форуме, выступая в околополитической интеллектуальной дискуссии, где выяснялось, «чи исть у нас амбиции, чи ни», надо заявлять позицию, и не более. Убеждать кого-либо в чем-то? Басню Крылова помните? «А Васька слушает да ест…»

Но я понимал и другое. Что заявлять позицию так же необходимо, как и недостаточно. Что надо воспользоваться эффектом прямого присутствия. И, ощутив атмосферу, уловив интонационную специфику, отсканировав (хотя бы и поверхностно) психотипы, самому себе ответить на наиважнейший политический вопрос: В ЧЕМ ЖЕ ДЕЛО?

Тем более, что речь шла, как я уже показал выше, о чем-то наподобие 18 брюмера… нет, не Луи Бонапарта, а Владимира Путина.

Я получил тогда ответ, которым хочу поделиться с читателем. Оговорив, что впервые обнародовал этот ответ тогда же, по горячим следам, в серии газетных публикаций. Но теперь есть возможность что-то и развернуть (на то и книга), и уточнить, и соотнести с разного рода неочевидностями, выходящими за рамку, задаваемую злобой дня и этим самым эффектом присутствия.