"В то время, когда я жил на земле…"

— Да, — прозвучал голос одного из черных. — Здесь жить можно.

— Можно бы, — отозвался Чукигек. — Если бы такие как ты не мешали.

— Да уж, не наша деревня, — сказал другой. — Нечерноземная лесостепь.

Опять взвизгнула шарманка Кента.

— Я эту песню знаю, — сказал Козюльский. — Давно, еще малЫм, все на базаре слушал… Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…

Здесь, похоже, давно никто не ходил, тропа стала спуском по крутому обрыву, гладкой полосой желтой скользкой грязи. Мамонт спускался первым.

— Грязно тут, — зачем-то пробормотал он. — В последнее время дожди долго шли.

Вверху вдруг послышался возмущенный вроде бы крик. — "Чукигек", — не сразу понял он. Сзади внезапно схватили за ствол винтовки.

— Ты чего, гад? — успел крикнуть Мамонт. Почувствовал, как его с силой и кажется обеими ногами толкнули в спину. Скользкая глина ушла из-под ног, больно ударившись, он упал, заскользил вниз по склону.

"На хера?" — Кажется, даже услышал он возглас одного из черных, наверное, обращенный к другому.

Мамонт врезался в кусты, едва не достигнув головой какого-то здешнего камня. Лежал, глядя вверх. Его винтовка валялась выше на тропе, в грязи. Еще выше — шарманка Чукигека.

— Эй, Мамонт, — сверху приближался его голос. — Лежишь?

Над ним появилось треугольное костлявое лицо пацана:

— Хотели автомат отнять. Убежали гады. Чуть-чуть не догнал…

Мамонт ответил бессмысленным матом.

— Козюльский их догонять кинулся. Теперь не получится. Уж если я не сумел.

— Ну ладно, — сказал Чукигек, не трогаясь с места, — пошел я. Оставайся, бугор, сторожи остров.

— Иди, — Мамонт сидел на краю обрыва, свесив в бездну угловатые от мозолей ступни, глядел на остров с вершины этой скалы, с отвоеванного ими когда-то пятачка. Считалось, что он сменил на посту Чукигека. Тот стоял у гребня скалы, пандусом спускающегося вниз, в зеленые заросли далеко внизу:

— Термос тебе оставил. Я туда картошки напихал.

Утренний туман был невидим вблизи, но плотно укрывал дальний конец острова, отчего казалось, что эта земля и зеленые джунгли на ней тянутся далеко-далеко, в места, которые Мамонт еще никогда не видел.

— Великие державы, а также все кто попало, делят самый последний ничей клочок земли, — длинно произнес Мамонт.

— Как это ничей? — отозвался Чукигек. — А мы?

— Мы что…

Большой полуведерный термос стоял под пулеметом, до сих пор торчащим здесь, посредине этой голой каменной площадки, и заржавевшим до состояния монолитного куска железа. На нем сейчас висел дежурный бинокль.

— …В Шанхае какой-то корреспондент с меня интервью брал, — рассказывал Чукигек. — Я ему говорю, остров стал тесный, как шахматная доска. Пока идет размен фигур…

Под скалой по тропе медленно ползли японцы: Марико и сзади- ее телохранители. Марико несла что-то плоское, кажется, картину. За ней тащили укрытые чем-то носилки, еще двое — сундук на длинной бамбуковой жерди. Чукигек, кажется, тоже заметил их:

— Семь самураев. Как в кино, — высказался он. — И сенсеиха, — добавил что-то непонятное.

Мамонт вспомнил, что покойный Квак почему-то называл Марико- Сама, непонятно, с большой или маленькой буквы.

— Все тащат, — продолжал Чукигек. — Говорил же Козюльский, японцы даже дом хотят разобрать и вывезти. Вроде он у них чуть ли не из красного дерева. Дерево ценных пород…

Самураи скрылись среди зелени. Отсюда, сверху, видны были только кругляши их соломенных шляп.

— А вон и эти, любители фруктов-ягод, — заметил Чукигек. — Все не нажрались… Дезертиры, блин…

— Где? — Мамонт ничего не видел, только жидкий дымок невдалеке.

— Да вон, костер разожгли. Вот настырные: уже и оружие у них отобрали, а все не уходят. Ну, я сейчас с ними пообщаюсь. Если уж мозгов-то нет в организме, рефлексы, наверное, остались. Пойду- хоть на этих злость сорвать… — Под ногами уходящего загремели осыпающиеся камни.

На поляне внизу появился черный в комбинезоне. Мамонт поднес к глазам бинокль- точно, тот самый — вчерашний. А вот и второй, этот быстро двигался среди зелени. Скоро стало понятно, что он не просто двигается, а бежит, размахивая руками, и что-то кричит, как будто пытается предупредить о чем-то другого. Оказалось, что теперь самураи, растянувшись цепочкой, идут в их сторону, ломятся через кусты. Сзади Марико что-то властно кричала своим тоненьким голосом, размахивая блестящим пистолетом.

"Жаль, что нет ракетницы — цель им указать. Или есть?"

Сверху было отчетливо видно, как теперь двое безоружных бегут по длинной просеке. По обе стороны от нее, стреляя перед собой сквозь заросли, двигались самураи, совсем близко от бегущих, пока не видя, не замечая, их. Чукигека нигде не было. Получалось, что черные сейчас приближались к нему, Мамонту.

"Ну что вы там, ослепли без меня? Или так и придется принять участие?.."

"Как бы не убили этих дураков, — почему-то подумал он. — Эх!" Мамонт спускался, все быстрее, вниз по расползающейся под ногами осыпи.

Теперь близко звучали длинные хлесткие выстрелы японских винтовок. Мамонт наткнулся на знакомую ему ванну из черепахового панциря, теперь грязную и кажется треснувшую, лежащую в грязи вверх бронзовыми лапами. Ближе стала Марико, там внизу: в ковбойском джинсовом костюме, в новенькой полицейской портупее, — блестящей и желтой, с кобурой под мышкой. — "Сама". -Вытянув шею, она смотрела в сторону, откуда доносилась стрельба. Обнаружилось, что перед ней — знакомая вчерашняя поляна с клумбой посредине.

Навстречу Марико опять, будто вчера, выскочили двое в комбинезонах, заметались, кругами, по открытому пространству. Их, будто вчерашних кур, загоняли в одну сторону самураи. Один черный внезапно бросился к дальнему краю, к зарослям.

"Стой! Не стреляй!" — почему-то закричал черный. Даже отсюда Мамонт услышал этот крик.

Из зарослей вдруг ударил, оглушительно треснул, слитный залп из автоматов. Черный как будто подпрыгнул. Мамонт успел увидеть человеческое лицо с зажмуренными глазами и сведенным судорогой ртом. Труп, уже не по-живому, кукольно, взмахнув руками, упал в траву.

Мамонт стремительно побежал по склону, защищая лицо от хлещущих на бегу веток. Самураи залегли, стреляя наугад из своих длинных старинных винтовок. Их неубедительную стрельбу заглушал слитный огонь, откуда-то взявшихся, черных.

Он выскочил на тропу. Длинное и железное хлестнуло совсем рядом. Мамонт сразу присел. Он увидел эти пули. Прямо перед ним их задержали редкие заросли папоротника. Пули, оказавшиеся разрывными, взорвались, едва коснувшись листьев. Рядом внезапно раздался дикий, не человеком будто издаваемый, крик. На его глазах куски разлетевшихся сучьев какого — то кустарника ударили в лицо Марико. Она повернулась, вцепившись руками в это лицо, залитое кровью. Глаза на нем не было. Заморожено, будто не в этом, не в настоящем, мире, Мамонт видел черную, сочащуюся кровью, дыру.

— …Эти, грузчики японские, оказывается, бочонок саке тащили, — рассказывал Чукигек. — Пришлось бросить. Я сегодня возвращался туда, искал-искал, так и не нашел- значит, черные унесли.

— Унесли!.. Свои ноги еле унесли, — заметил Мамонт. — И еще Марико кое-как. Еле-еле… Ох и намучились, пока ее тащили. — Приходилось говорить громко, его заглушал гул неблизкого отсюда пожара.

А говорить не хотелось вообще. Со стороны горящего корейского поселка доносился ритмичный грохот барабанов и иногда длинный тягучий звон колокола. Горящий поселок выглядел больше, чем был на самом деле. Отсюда казалось, что горит половина острова.

— Ну вот, черные Шанхай подожгли, — задумчиво, будто завершая какую-то свою мысль, сказал Пенелоп.

— Да нет, — возразил Мамонт. — Эти ни при чем. Это корейцы сами подожгли. На прощание. — помолчав, добавил. — Есть такой буддистский обычай- сжигать вещи, связанные со злом. Еще Тамайа об этом говорил… Совсем свободно корейцы уходят. На глазах у черных. Значит и эти с черными договорились.