Где-то буднично звучали голоса, слышавшиеся отрывочно и оттого бессвязно:

— …Вейтесь, не вейтесь, а конец будет… — Товарищ мичман, а где здесь эти капиталисты, банкиры?.. — Капиталисты на Капиталистском холме… Банкиры, вампиры. Херню болтаешь, — слышалось все ближе. — Ведь были времена, люди еще вампиров боялись…

— …Мы черные, а эти гады, выходит, белые. Как в шахматах, — Оказывается, пехотинцы тоже знали о присвоенном им цвете. Теперь голоса слышались и с другой стороны — совсем рядом. Получалось, что он был окружен.

"Кружился, кружился и докружился", — Хорошо еще, об этом пока знал он один. Пока. Все это еще ощущалось, как теория, с которой, вроде бы, можно было не соглашаться. В голове звенела равнодушная пустота.

"Кажется, это и называется растерянностью", — Единственная бесполезная мысль. Закончился период слов.

— …Ну, сколько еще гулять будем, природой любоваться? Хоть бы гриб найти какой… Есть здесь грибы?" — Совсем близкий голос.

"Вот когда мне не простят склонности к одиночеству. Наступает мгновение."

Он все-таки появился внезапно, самый настоящий пехотинец в страшной черной форме. Волочил ноги по грязи, будто шел на лыжах, и, кажется, даже не замечал Мамонта, стоящего у него на пути. Остановился наконец, держа свисающий автомат за ремень. Может что-то надо сказать? Тогда что? Мамонт в упор глядел в незнакомое лицо. Конопатое, с круглыми глазами-крыжовинами. Недоумение в них постепенно менялось отчетливым ужасом. Словно только сейчас Мамонт ощутил в руках винтовку. В голове помутилось, как будто он внезапно опьянел. И с неожиданной для самого себя вспышкой жгучей радости ударил прикладом прямо в веснушчатое лицо… матрос пошатнулся и оцепенел, согнувшись и зажав окровавленный рот. Мамонт с поднимающимся изнутри восторгом смотрел на побежденного. Черный раскисал лицом, будто готовясь заплакать, и вдруг внезапно кинулся в сторону, торопливо захрустел в зарослях высокой травы и кустарника.

"Надо было автомат у него отнять, — запоздало пришло в голову. Победа оказалась неожиданно легкой. — Старожилы острова такого не упомнят."

Где-то за спиной еще раздавались голоса, в них вроде бы слышалось удивление, но Мамонт не вникал в смысл слов. Хлопнуло несколько выстрелов.

Оказалось, что найти мизантропов уже нетрудно. За два дня Мамонт успел обойти изрядную часть острова. Теперь метод исключения оставлял только один фрагмент круглого этого мира, рядом с которым стоял американский линкор — явное место дислокации демьянычева войска.

"Было бы кого искать", — Сейчас он сознательно парализовал свое воображение, стараясь не думать о том, что могло произойти с мизантропами.

"Ловец обезьян крадется тихо и незаметно. Это что? Китайская пословица." Обычно он не заходил в глубь леса во избежание всяких ядовитых тварей. Сейчас о них вспоминать не приходилось. Он весь вымок, пробираясь напрямик сквозь влажные заросли, постоянно приседая и скрываясь в них с головой. До тех пор пока не наткнулся на черную курицу, почему-то бродящую в джунглях. Признак близкого жилья, как он решил. За завесой бамбуковой поросли было заметно живое копошение. Пытаясь что-то разглядеть, Мамонт тщетно тянул голову из каких-то пседолопухов. На мгновение среди зарослей вроде бы даже мелькнула нечеловеческая лиловая ухмыляющаяся рожа. Наверное, померещилось.

— Смотри-ка, опять живой, — раздался вдруг за спиной знакомый голос. Рядом стоял и смотрел на него Пенелоп в новой, празднично блестящей, каске. — Мамонт? Ты как здесь?

— Только что у тебя хотел спросить, не успел.

За бамбуковыми зарослями он увидел вытоптанную площадку, в конце ее — приземистую круглую хижину — почти из одной массивной пальмовой крыши. — "Шапито. А вон и клоуны."- Там же, у потухающего костра, мизантропы окружили тоненький дым. По пути обнаружился еще и Козюльский, сидящий на корточках среди кур, и стирающий в луже сопревшие носки.

— А, Мамонт, — равнодушно приветствовал он. — А мы видели сверху, с КамнЯ, как ты внизу бегал.

— Да уж, побегал, — пробормотал Мамонт. — Покорячился, как краб.

В хижине, как оказалось, было темно. Под маленьким незастекленным окошком рядком сидели Демьяныч, Тамайа и какой-то лилово-картофельного цвета негр в американской форме.

"Та самая рожа из кустов, — узнал Мамонт. Тот чему-то улыбался, как и, сидящий рядом, Тамайа. — Два ухмыляющихся болвана."

— Вот и Мамонт, — встретил его Демьяныч. — Разве тебя не убили до сих пор?

— Нет пока, — принужденно отвечал тот. Мимолетно заметил, что здешняя мебель, столы и лавки, ему, кажется, знакомы. Даже ресторационный Мао цзе Дун висел здесь. Все это время взгляд притягивала гражданского вида кастрюля на столе — вроде бы тоже из хозяйства Наганы. — Откуда бледнолицый брат?

— И другой есть, еще белее. Растем. Наше главное богатство — люди… Это бугор наш, — повернулся Демьяныч к негру, выговаривая слова преувеличенно громко, будто так тот мог понять по-русски. — Как говориться, в Горках знал его любой, старики на сходки звали.

Негр чему-то кивнул, зачем-то встал. Оказалось, что его мощное бочкообразное тело помещается на длинных тонких ногах. — Сержант первого класса Секс, сэр! — заговорил он. — Очень рад, сэр.

Даже Мамонт заметил в его английском какой-то непривычный акцент:

— Секс? Вроде бы где-то слышал про тебя. Ничего, меня тоже зовут Мамонт. Был у меня друг, негр. Того Степан звали… Хороший мужик, — зачем-то добавил он. Наконец, решившись, заглянул под крышку кастрюли:

— Это что за баланда?

— Тыквенный суп, — равнодушно отозвался Демьяныч. — Их, американский. Они даже бананы жарят.

Мамонт смотрел в кастрюлю, надеясь обнаружить и выловить мясо:

— Думал застать вас склонившимися над картой фронтов, — развязней чем надо заговорил он. — Карта где?

— В штабе, — серьезно ответил Демьяныч. — Мы теперь в подчинении — в оперативном подчинении — американского штаба.

— Понятно. Снова принадлежим кому-то вместе со всем своим содержимым. В виде говна, наверное, ибо ничего больше нет у нас.

— Скоро звание американское дадут, советников двоих командировали. Этого и еще вон того, — Демьяныч ткнул пальцем назад, в незастекленное окошко.

Теперь Мамонт заметил, что сидящий спиной у потухшего костра Чукигек в незнакомой ему зеленой футболке — вовсе не Чукигек, а какой-то чужой светловолосый и худощавый мужик. Вот он, будто почувствовав на себе его взгляд, оглянулся-, действительно: чужое, узкое лицо, красное от солнца, будто ошпаренное, с необычными для американца вислыми бесцветными усами. Впрочем, Мамонт, кажется, видел его где-то, наверное, во время парада, на берегу.

К американцу подошел и вопросительно согнулся над ним Козюльский:

— Курить есть у тебя? — донеслось оттуда. — Табак, ферштейн? Та Бак. Тютюн?

В хижину один за другим стали входить мизантропы. Здесь становилось тесней и темнее, входящие будто вытесняли свет. Появился Кент, тоже в зеленой, военного образца, футболке, с плоской корзинкой. В ней лежало несколько рыбин и сверху — красно-коричневый плод манго. Мамонт сразу же мысленно ощутил его, привкус редьки и перца. Кент небрежно задвинул ногой корзину под стол:

— Вот, практически, все, что на сегодня добыл из области продуктов. Видал? — Будто только сейчас он заметил Мамонта. — Форму получил от американцев. Сплошной Диор.

Мамонт судорожно впился в пахнущий рыбой плод, едва успев испугаться за зубы, которые мог сломать о косточку.

— Тут без тебя, Мамонт, серьезные дела были, — рассказывал Кент. — Боестолкновение. Еле отбились, со штатниками вместе.

— Тот лейтенант американский все суетился, — добавил Пенелоп. — Все суетился, учил нас, а как черные появились, в окопе спрятался с головой и затих.

— Можно подумать, я для него окоп тот рыл, — проворчал Козюльский. — Я еще посмотрел потом: не наложил ли там.

— Да, наш офицер лучше себя показал, — опять заговорил Пенелоп, — тот, на берегу. Один в атаку на нас пошел.