напасти совсем малоприятные, стыдливо в народе именуемые

женскими.

Иначе говоря, вел опер Толю путем извилистым и

странным, и уж казалось, что вот-вот суровым голосом

потребует сознаться, за сколько же абортов криминальных ему

устроила фальшивую, дутую справку заботливая мама Ида

Соломоновна Шнапир, врач, доктор, заведующая отделением,

несмотря на деликатность исключительную, самая известная в

областном центре специалистка по устранению последствий

нежелательных неосмотрительности обоюдной, как вдруг…

улыбка? нет, ее предвозвещающее измененье кривизны шаров,

утрата выпуклости угрожающей белками голубыми, едва

заметная, но слабина губ малокровных, позыв, определенно,

служебным предписаниям вопреки, самодовольство,

достигшего без лишних осложнений цели профессионала.

— Да вы не волнуйтесь, — внезапно отпустил упавшего

уж было духом, бледного, скованного, неадекватного Толяна,

ослабил хватку, снизошел, даже барабанить перестал сухими,

как сучки обструганные, пальцами по суконными армейскими

локтями истертой столешнице.

— Вас мы ни в чем, абсолютно ни в чем не

подозреваем. Если бы хоть малейшее сомнение на ваш счет

имелось, мы бы беседовали с вами не здесь, в военкомате,

вдали от посторонних глаз, а сами знаете, наверное, куда я

приглашаю остальных?

— Нет, нет, узнать вас, Анатолий, поближе я решил

постольку, поскольку кажется мне, что у нас с вами общая

должна быть заинтересованность в скорейшем разоблачении

тех, кто самым подлым образом, в кустах укрывшись, просто

напросто сбежав, товарищей своих поставил под удар.

О!

И вслед за этими словами золотыми Виктор

Михайлович стал мысль свою детализировать и развивать, да

так психологически верно, столь тонко и расчетливо, что ни

малейшего сомнения возникнуть не могло, конечно, ждала

карьера фантастическая такого вот ловца душ человеческих в

рядах бойцов секретной службы сыска.

Да, говорил лейтенант о том, о чем предпочитал

Толян не думать, не вспоминать, на счастье, на авось

традиционно уповая.

Итак, в самом начале апреля, то есть недели за две до

злополучного происшествия в Ленинской комнате

Южносибирского горного института, по едва просохшему

после весеннего полноводья асфальту молодежь города

химиков и углекопов потянулась к дверям не столько

тенорами звонкими, сколько блохами, коварно ждущими

поднятия занавеса под швами плюшевыми кресел

прославленного театра оперетты Южбасса. В этом,

отвоеванном прыгающими паразитами у музыкальной

общественности города здании, четыре дня подряд с утра и до

позднего вечера на радость насекомым бескрылым и

прожорливым гулял, насосом безотказным ритма накачивал

всегда готовую отдаться цвету, свету, танцу огневому публику

областной смотр-конкурс дискотек и дискоклубов.

Впрочем, машина, перфоратор, устройство

электрическое на самом деле лишь после шести. Весь день до

этого во тьме полупустого зала жюри (компетентное и

представительное), шурша бельем нательным, кривясь,

почесываясь, но сохраняя выдержку, экзаменовало

коллективы самодеятельной молодежи на политическую и

гражданскую зрелость. О, нет, не зря, не напрасно все силы

бросил Анатолий, нелепое сопротивление своих паршивцев

несмышленышей преодолевая, на отработку программы

тематической с названием к сердцам горячим обращенным

"Товарищ Хара".

Одни слайды чего стоили, тут и комманданте Че с

глазами просветленными, и дядя Сэм с хлебалом

перекошенным, крестьяне на полях, рабочие на марше, черно

белый президент Альенде — палец на спусковом крючке,

Пиночет — бульдожья рожа в очках пижонских, штурмовые

винтовки, солдатские сапоги, и даже, кажется, нейтронная

бомба промелькнула зловещей тенью под звуки

"Венсеремоса" и песни "Когда мы едины, мы непобедимы",

фон создавая неповторимый и незабываемый для пируэтов, па

революционных, фуэте, исполненных специально

приглашенными солистами ансамбля институтского

танцевального "Шахтерский огонек". Исключительная работа

и в результате первое место, и возможность в субботу вечером

в день заключительный Амандой Лир и Донной Саммер

потешить весь молодежный городской актив, о положении

регулятора громкости уже не беспокоясь.

Да, так, но если откровенно, начистоту, то вовсе не

ради этого, конечно, два месяца (не меньше), забросив прочие

дела, готовился к большому смотру Толя. Нет, победитель

конкурса — дискоклуб Южносибирского горного помимо

грамот, вымпела и ценного подарка (магнитофона "Илеть")

смог получить, добиться невозможного, казалось бы, права на

большом празднике спорта и мира в столице нашей Родины

необъятной, городе-герое Москве, представлять наш

промышленный, богатый талантами край, иначе говоря,

участвовать этим летом в культурной программе Олимпиады

80, привечать и развлекать атлетов, дискоболов, метателей,

если не серпа, то уж молота определенно.

Был удостоин чести, да, но мог и лишиться ее, не

отведать, не вкусить плодов заслуженного, долгожданного

успеха, на что внимание Толика обостренное и обратил

(обиняками душу отведя сперва, намеками серьезно

растревожив селезенку собеседника), уже без всяких новых

экивоков, подвохов, хитростей, тон доверительный избрав на

сей раз, товарищ лейтенант, гражданин красивый фуражкин,

вернее кепкин, хоть и обладатель восьмиклинки

пролетарского покроя, но сшитой, тем не менее, в стране,

стихию буржуазную изжившей не вполне, Германской

демократической республике.

— Вы же понимаете, Анатолий, — добрел Виктор

Михайлович, смягчался прямо на глазах, — покуда в этом

грязном деле не будет поставлена точка, пятно позорное не

смыто с института, едва ли может речь идти об участии

вашего, безусловно, интересного клуба в столь ответственном

мероприятии.

— Скажу вам больше, — склонился вдруг к столу

товарищ Макунько, приблизил поросль уставную, усища

рыжие, рецепторы гвардейские совсем уже по-дружески,

непринужденно к лицу еще довольно анемичному Толяна,

под вопросом даже не поездка, что поездка, само

существование ваше, как коллектива.

Вот так просто, по-человечески, с печалью даже,

грустью в голосе, Господи, да только за это, за перемену

чудную внезапную, за знак расположения сладкий, казалось,

право, безусловно, впредь исключавший саму возможность

возвращения к вопросам, вроде:

— В случае недомогания вы к врачу обращаетесь или

вас Ида Соломоновна по-семейному пользует? — о, Боже мой,

готов был Толя, о сей, почти с приятельской небрежностью к

его щеке придвинутый прибор, колючки рыжие, иголки

безобразные с признательностью искреннею потереться.

Но, впрочем, этого не требовалось. Сущую мелочь,

безделицу, услугу мелкую всего лишь попросил Анатолия

Кузнецова оказать Виктор Михайлович Макунько.

— Поскольку вы, Толя, человек чистый, с этой

провокацией не связанный, личной заинтересованности чью

либо сторону держать, по мнению большинства, не имеющий,

то, я думаю, многие именно с вами и будут

откровенны. Конечно, ожидать не следует признания, но если

вы будете внимательны и, главное, не станете чураться

компании товарищей, прежде всего из состава комитета

ВЛКСМ, я полагаю, я уверен, вы не только нам сможете

помочь, но и в перспективы с вашим клубом и нашим

доверием к вам можете рассчитывать не только на поездку в

Москву или на БАМ.

О! Но это в принципе, в общем. Конкретно же, в

ближайшую пару дней хотелось бы лейтенанту Макунько