Пышные пальмы перешёптывались под знойным солнцем на берегу океана. Было самое начало осени, но здесь, как и во всех приморских местах, осень наступала, чуть дыша, совсем незаметно, будто босая девушка, боящаяся даже легкого шороха гальки под ногами. Было жарко, но время катилось к вечеру, и жара постепенно спадала...

Океан качался в лучах уходящего солнца и мурлыкал себе под нос свою вечную, размеренную песню.

На берегу океана, поджав крохотные лапки, сидела маленькая обезьянка. Она смотрела в океанскую даль, и в её глазах вспыхивали то грусть, то удивление, то бесконечная нежность.

Какая-то странная, немыслимая, нелогичная картина: обезьянка на бepeгу океана...

Когда-то давным-давно она увидела Океан впервые... Как она попала на этот берег – неизвестно, да и неважно: в жизни есть события, происходящие вопреки логике вещей, но в них скрыта глубокая закономерность, несмотря на всю внешнюю нелогичность. И появление Маленькой Обезьянки на пустынном пляже было именно таким событием.

Океан поразил её. После косматых джунглей, увитых бесконечными, желтыми лианами, когда в просветы между деревьями лишь изредка бывает виден клочок неба – необъятная, необозримая зеленоватая даль, от которой трудно оторвать взгляд.

А Океан, несмотря на множество забот и дел, заметил её, зачарованно замершую на камушке, и шутливо обдал мохнатую мордочку россыпью солёных брызг. Обезьянка возмутилась, чихнула и бросилась наутёк.

Прошло несколько дней. Негодование всё ещё не улеглось в душе Обезьянки, но глаза уже безотчётно искали простор над деревьями, даль, в которую можно смотреть бесконечно... Она вылезала на самые высокие пальмы и смотрела в небо. Однако в какой-то момент ей стало ясно, что в небе нет и не может быть тех изумрудных красок, что однажды она видела в Океане... Она баюкала свою печаль на качелях лиан, она трясла кокосовые пальмы, словно пытаясь вытрясти из себя память об однажды увиденном, но это был Зов, и его нельзя было не услышать.

Через несколько дней она снова была на берегу.

Оксан не то сердился, не то улыбался, не то вообще был равнодушен. Его невозможно было понять. Он всё время менялся, каждое мгновение становился другим, примеряя тысячи ликов и лиц, но ничто в мире не было ему подобным... Солнце искрилось в его волнах, а голос был мягким и приветливым. Одна белоснежная волна, шурша, накатилась на берег, и у ног Обезьянки осталась маленькая перламутровая ракушка. Так началась их дружба.

Поначалу Маленькая Обезьянка присматривалась к Океану издали, лишь ненадолго приходя к берегу. Она наблюдала из прибрежных зарослей, как толпятся стаи птиц на побережье, крича, пища, взмывая в воздух и кружа над водой. Так продолжалось весь день, а вечером, на закате, птицы улетали, и берег становился пустым. Тогда Обезьянка осторожно ступала на опустевший пляж и шла к воде, прислушиваясь к тихому шороху гальки, возникающему под ногами.

Океан был безумно интересен. Он ни на что не был похож, а главное – он очень много знал. Временами Обезьянка задавала ему вопросы, и он отвечал ей, всегда очень мудро и необычно. А ещё он умел шутить искристо, ярко, с неподражаемой тонкостью.

Как-то Обезьянка попыталась расспросить кого-нибудь об Океане, но оказалось, никто о нём почти ничего не знает. «Странно, – подумала Маленькая Обезьянка, – они ведь видят его каждый день...» Некоторые из приятелей Обезьянки уважительно относились к Океану, признавая, что он силён и мудр. Но они никогда не приближались к нему и судили издали. Что они могли знать?

А однажды она услышала тихую песню, которую пел Океан. Услышала и удивилась: Океан так поёт... Это была, несомненно, его собственная песня. В ней звучала глубокая, непостижимая тогда для Обезьянки мудрость, восхищение красотой мира и тоска по какой-то прекрасной, но бесконечно далёкой звезде. Это задевало самое сердце. «Неужели он, охватывающий собой такое огромное пространство, почти бесконечный, таящий в себе так много, всё же разлучён с кем-то? Почему столько безнадёжности в такой красивой и мудрой песне? Я никогда не слышала ничего подобного... И, наверное, никогда не смогу этого забыть», – думала Обезьянка.

А песня лилась и качалась, и предзакатное солнце наполняло пространство каким-то особым золотистым светом. Маленькая Обезьянка сидела завороженная, не шевелясь и чуть дыша... А Океан всё пел... Вставали невиданные картины, рождённые его песней, какие-то неизвестные образы кружились в золотом воздухе вокруг Обезьянки, и ей хотелось плакать и смеяться. Где-то в глубине Океана бушевала буря, породившая эту прекрасную песню, а поверхность его оставалась спокойной и лучистой...

Это было в начале осени, когда время перед закатом словно растягивается, и золото последних лучей пронизывает и деревья, и воздух, и дальние облака...

Прошли дни, а впечатление не изгладилось и не забылось, напротив, стало ещё ярче. Мысли Обезьянки возвращались к Океану всё чаще. Иногда, занятая какими-то делами, она вдруг ловила себя на том, что думает об Океане... Так хотелось вспомнить ту песню или услышать её ещё раз!..

Она стала чаще прибегать на побережье. Забыв опасения и осторожность, она подходила к самой кромке воды и вглядывалась в дно. Лишь около берега можно было рассмотреть дрожащие камушки там, внизу, под водой, и то, тогда только, когда Океан был в хорошем настроении и белые хлопья пены не заставляли Обезьянку отскакивать от каждой волны.

– Скажи, а почему ты выбросил на берег эту маленькую семечку?

– Потому что ей нужна земля. Пройдёт время, и она станет прекрасным цветком, но для этого ей нужны земля и дождь...

Вечерами звёзды отражались в Океане, и Обезьянке казалось, что он так же бесконечен, как и небо над ним. Она спрашивала его о звёздах, и он рассказывал ей, рассказывал о том, что в мире есть законы, которым подчиняется всё, что в движении звёзд есть точная закономерность, а сказки, которые рассказывают Обезьянке сородичи, красивы, но не всегда верны.

– Но почему они не верят мне, когда я пересказываю им то, что ты мне говорил? Почему они даже не понимают меня? – пожаловалась как-то Обезьянка.

– Видишь ли, – вздохнул Океан, – они такие, какие есть. И ещё они взрослые, а взрослым всегда трудно принимать что-то новое или видеть какие-то вещи иначе, чем они привыкли. Просто их родители были, какими были, и родители их родителей тоже... Дети, пожалуй, ещё могут видеть мир открытыми глазами...

Океан говорил, что мир очень сложен и очень интересен, и знать его непросто, но нужно... Многое было ново, и многого Маленькая Обезьянка не понимала. Однако то, чего она не могла понять, западало в память и оставалось в ней навсегда. На то долгое-долгое время, которое нужно, чтобы прийти к себе...

Закаты дарили волшебные краски, а ветер приносил ощущение бесконечности и запахи незнакомых цветов откуда-то издалека...

Но кроме волшебных вечеров были ещё дни. Иногда дождливые, иногда солнечные, но всегда обычные, без чудес. (А может быть, Маленькая Обезьянка ещё не умела видеть чудо во всём?)

И кроме Океана, который один был способен заменить всех, были ещё сородичи, сутками висящие на пальмах и занятые только насущными, сиюминутными проблемами. Как они относились к дружбе Обезьянки и Океана – неинтересно, как неинтересно всё, что делает серая, безликая толпа. Уж они-то точно могли обойтись без Океана (как, впрочем, и он без них!). Им всегда хватало друг друга, они постоянно трещали о чём-то, не замечая, что в этой болтовне слышат только себя... Как это отличалось от разговоров с Океаном! И Обезьянка бежала к Океану, подальше от этого бессмысленного шума.

Мало-помалу Океан стал занимать всё больше места в душе Обезьянки. Она бежала к нему со всеми своими секретами, со всеми вопросами, и он терпеливо выслушивал её, что-то объяснял, советовал, учил... А она всё чаще прибегала не потому, что была надобность, а так просто, побыть рядом...