Я замолчалъ.
— Вонъ…. вонъ виднѣется церковь, — видишь? сталъ говорить хозяинъ: это Толабско, на самомъ озерѣ стоитъ, все въ лѣсу, и лѣсъ сосновый, чудный такой. Въ прошломъ году вихремъ сорвало до 2,000 деревъ; а деревья были саженъ по 10 и больше. Вихорь этотъ шелъ грядой, какъ просѣку сдѣлалъ!
— Отъ чего вы здѣсь не закидываете неводъ?
— А сита-то!
— Какая сита?
Онъ указалъ на тростникъ, который росъ въ озерѣ, на саженной глубинѣ, и подымался, на аршинъ слишкомъ, надъ водой.
— А по берегамъ растетъ камышь, — продолжалъ хозяинъ: по нашему троста.
Вытянули неводъ, опять стали подходить дѣти за рыбой; хозяинъ давалъ имъ рыбу съ видимымъ неудовольствіемъ.
— Э, пропади вы совсѣмъ! ворчалъ онъ, кидая совкомъ, въ подолъ имъ, рыбы.
— За что же ты имъ даешь? спросилъ я жерника.
— Да какъ не дать? отвѣчалъ хозяинъ: вода ихняя: не дашь рыбы, они не дадутъ воды; сами они не ловятъ, а тогда и намъ здѣсь не ловить.
— Вся вода въ озерѣ чья нибудь?
— Нѣтъ только около береговъ — жихаревъ, а середь озера вода вся вольная.
Въ это время подплылъ хозяинъ запаса, въ лодкѣ съ 3 женщинами-гребцами, перемѣнилъ свою лодку на лодку съ рыбой и поплылъ къ печамъ; съ нимъ отправился и я, и Алексѣй Ѳедоровичъ, привязавши свою лодку къ нашей. Отъѣхавъ немного, мы поставили парусъ и направились на островъ, гдѣ были поставлены печи. Не доѣзжая нѣсколько до печей, хозяинъ весело крикнулъ:
— Эй! Евсегнѣюшка! Печи топи, печи топи!
— Затоплены! отвѣчалъ съ берега Евсегнѣюшка.
— Всѣ топи! всѣ топи!
— Всѣ затоплены!
— Евсегнѣй у меня за печника, — сказалъ онъ мнѣ: отъ кажинной печи по 7 коп. получаетъ; случается, въ день раза три всѣ печи стопитъ, а у меня ихъ 10; такъ другой день придется ему больше двухъ рублей.
Сошедши на берегъ, я пошелъ къ печамѣ, которыя стояли отъ берега въ 7–8 саженяхѣ. Въ сараѣ были поставлены 10 огромныхъ печей: по 4 печи съ обѣихъ сторонъ и 2 печи у третьей стѣны. Каждая печь внутри была почти квадратная, болѣе сажени, съ подомъ изъ квадратнаго кирпича, собственно для этого приготовляемаго, 5 печей топились.
— Всѣ печи будешь топить? спросилъ я печника, поздоровавшись съ нимъ.
— Надо всѣ топить: да вдругъ-то топить нельзя: одинъ со всѣми за-разъ не справишься.
Хозяинъ, между-тѣмъ, съ помощію тѣхъ же женщинъ и еще двухъ молодцовь изъ своей семьи, сыпалъ мѣркой рыбу изъ лодки въ корыта, по три мѣры въ корыто. Отъ лодки на берегъ была перекинута доска и по этой доскѣ тащили корыта, потомъ поднимали и носили къ печамъ. Всего улову оказалось 31 мѣра.
— Скажи, пожалуста, спросилъ я хозяина: ты сушишь всю рыбу; какъ же ты разсчитываешься съ своими ловцами.
— Ловцамъ деньги плачу, отвѣчалъ хозяинъ: беру мѣру по рублю на ассигнаціи, а высушу — продамъ въ городѣ по 10–12 коп. сереб. гарнецъ, а тое рыбу, что теперь наловятъ, завтра повезу на рынокъ въ городъ: тамъ что дадутъ, то и подѣлимъ.
Алексѣй Ѳедоровичъ, отобравши рыбы покрупнѣе, развелъ на берегу огонь и завариль уху для всѣхъ.
Когда немного прогорѣли первыя пять печей, печникъ затопилъ остальныя; черезъ часъ первыя совершенно прогорѣли, и печникъ сперва отгребъ уголья въ передній правый уголъ, потомъ зажегъ длинную лучину, просунуль въ отдушинку, нарочно для того сдѣланную съ правой стороны устья, вершка въ 3 длиной и 2 шириной, — вымелъ одну за другой печи, насыпалъ въ каждую на подъ мелкаго песку, чтобъ рыба не приставала къ поду, и потомъ сталъ насыпать рыбу: насыпавъ — закрывалъ заслонку.
— Соли вы не кладете? спросилъ я.
— На собольковъ не кладемъ, отвѣчалъ мнѣ печникъ: а нa снѣтковъ кладемъ, фунтовъ по 5 на печь; а захочешь получше, то и 12 положишь. Только, когда снѣтковъ сушишь — печи не закрываешь; снѣтковъ труднѣй сушить; надо умѣлому. Собольковъ перевернешь раза два и хорошо; а тѣхъ надо знать, когда и какъ повернуть.
Печникъ засыпалъ остальныя пять печей; Алексѣй Ѳедоровичъ сварилъ уху; изъ дровъ и заслонки сдѣлали столъ: и всѣ, перекрестясь, сѣли за этотъ столъ. Я забылъ сказать, что женщины, убравъ рыбу, вымыли внутри лодку и уѣхали, захвативъ съ собой рыбы. Послѣ ужина Алексѣй Ѳедоровичъ постлалъ мнѣ на берегу рогожку и я завалился спать.
Проснувшись на другой день, я пошелъ къ печи. Въ сараѣ было много народу, потому-что въ этотъ день не ѣздили на озеро; хозяинъ съ жерникомъ поѣхали въ городъ продавать рыбу, которую наловили ловцы послѣ нашего отъѣзда къ печамъ, какъ мнѣ сказывали, мѣръ 6, не больше; они эту рыбу не стали сушить, а положили продать и деньги раздѣлить, былобъ чѣмъ праздникъ встрѣтить. Около печей въ сараѣ спали три дѣвки-ловца, съ которыми молодые парни-ловцы шутили: будили ихъ, дѣлали имъ громко предложенія, не совсѣмъ цѣломудренныя. Въ заднемъ углу сарая разсказывалъ старикъ-ловецъ другому ловцу, что значитъ постъ, въ особенности пятница.
— „Знаешь ли ты: кто 12 пятницъ — говорилъ онъ, — ни чѣмъ не оскоромился, тому всѣ грѣхи, сколько ни на есть, всѣ прощены будутъ, и на томъ и на этомъ свѣтѣ.
— Этимъ не спасешься! возразилъ другой: надо Богу больше молиться.
— какъ будешь молиться, отозвался старикъ. (Надо вамъ сказать, что старикъ этотъ былъ себѣ такъ, благой; не состоящій ни въ какой должности, пришедшій неизвѣстно за чѣмъ, и уходившій неизвѣстно куда.) Этимъ однимъ, продолжалъ онъ, что будешь ходить въ церковь, да молиться безъ усердія — мало возьмешь; а воть я вамъ скажу, мои родненькіе, вотъ что: былъ-себѣ одинъ мужикъ — такъ-себѣ; отъ роду тотъ мужичокъ и въ церковь не ходилъ, Богу не маливался; разъ пришелъ въ церковь, Богу помолился на святой недѣлѣ, да и навѣки свою душеньку спасъ…. Какъ будешь молиться!
Мой Алексѣй Ѳедоровичъ успѣлъ вскипятить чайникъ, заваритъ чай, устроитъ чайный столикъ. Онъ пригласилъ меня; я въ свою очередь пригласилъ печника.
— «Какъ Богъ дастъ родъ снѣтку, — заговорилъ печникъ: бабы, случается, весной рѣшетомъ ловятъ около Загорицъ, немного повыше отсюда, по правому же берегу Великой.
— Когда сушка идетъ лучше? спросилъ я печника.
— Съ первины, осенью, снѣтокъ жирный; положишь въ печь — стекаетъ, да и ссыхаетъ: съ двухъ мѣръ одна выходитъ; стало утирки (потери) много бываетъ, а весной снѣтка сушишь — съ прибавкомъ выходитъ: положишь четверикъ — полгарица прибытку будетъ. Снѣтка труднѣй сушить, чѣмъ хохлика; а какъ другой разъ привезутъ много — просто совсѣмъ смаешься; въ большомъ запасѣ, да коли оба жерника знающіе — много наловятъ.
— Зимой два жерника?
— И зимой и лѣтомъ бываетъ по одному, бываетъ и по два, какъ случится, — отвѣчалъ печникъ: большой запасъ — два жерника; малый запасъ — одинъ!…
— Который же старше?
— А оба старшіе, — отвѣчалъ тотъ: всякъ на своемъ крылѣ; сойдутся вмѣстяхъ, вмѣстяхъ и совѣтуютъ. Жерникь великое дѣло; бываетъ: хозяинъ запаса за ловца, а работникъ за жерника, коли у работника въ головѣ больше, чѣмъ у хозяина: такъ на лову хоть какъ ругай жерникъ хозяина, тотъ слова не смѣетъ сказать. Случается — побѣднѣй народъ скопляется, такъ ставятъ всѣ по частинкѣ, а все-таки слушаютъ только двухъ жерниковъ.
— У котораго жерника бываетъ больше гребцовъ? спросилъ я у Алексѣя Ѳедоровича.
— Который подъ вѣтромъ — тому меньши, отвѣчалъ онъ, а который идетъ на вѣтеръ — тому больше надо.
Въ это время подошелъ къ намъ старый ловецъ, толковавшіи о постѣ по пятницамъ: ему тоже Алексѣй Ѳедоровичъ налилъ стаканъ чаю.
— Зимній ловъ лучше, сталъ онъ говорить: зимою, пока еще снѣгъ не палъ на ледъ, сквозь ледъ все видно; вотъ сдѣлаютъ пролубь, запустятъ запасъ и станутъ тянуть къ корыту [13]; станутъ тянуть занасъ полегонечку, а жерникъ ляжетъ ничкомь на ледъ. Нѣтъ снѣтка — жерникъ лежитъ смирно; станетъ показываться снѣтокъ — жерникъ станетъ подыматъ ногу; подыметъ и опуститъ, подыметъ и опуститъ; а какъ много попадетъ снѣтка — ногу подыметъ и не опускаетъ; закричить — чтобъ тянули запасъ проворнѣй, кричитъ, ругаетъ! Тогда и ребятамъ веселѣй тянуть; тянутъ, кричатъ: „тяни, ребята, тяни! у жерника нога въ стояченьи. Знамое дѣло, снѣтка много — тянуть надо сильнѣй: не то снѣтокъ уйдетъ.
