— «Кольца!» сказалъ большой ватаманъ.

Пехаря, не говоря ни слова, въ одну минуту прорубили четыре дыры, тоже въ четверть кругомъ, отступя отъ высоха на аршинъ.

— Это для чего? спросилъ я у товарища своего, съ которымъ мы подошли къ высоху.

— «А вонъ видишь кольца — для нихъ», отвѣчалъ онъ: указывая на четыре шеста, длиною аршина три, на концахъ которыхъ были на-крѣпко придѣланы желѣзныя кольца, вершка два съ половиною въ діаметрѣ.

— А эти кольца для чего?

— «Нижнюю тетиву къ землѣ прижимать, нето вся рыба внизъ уйдетъ: станутъ неводъ вытягивать, вытянутъ близко къ высоху, неводъ-то и привздымется, а какъ кольцами-то навалятся, рыбѣ-то въ нихъ уйдти и нельзя, а коли выскочитъ изъ одного невода, въ другой сигнетъ: все тутъ останется.»

Стали показываться крылья невода.

— «Держи кольца!» громко сказалъ большой ватаманъ, становясь съ сливаломъ противъ высоха.

Колечники опустили въ колечныя дыры свои кольца и сильно на нихъ навалились.

Стали вытаскивать неводъ; но мѣрѣ того какъ вынимали изъ воды, его укладывали на сани. Ловцы въ кожанныхъ передникахъ и въ тягухахъ (рукавицахъ, что воды не боятся) подошли, стали въ два ряда и начали тянуть неводъ; въ это время колечники сяльно напирали на нижнюю тетиву своими кольцами, воротильщики воротами тянули канатъ.

— «Зазѣвался!» крикнулъ большой ватаманъ на одного колечника, который, повернувшись на мгновеніе, далъ приподняться на четверть своему крылу.

Большой ватаманъ весело посматривалъ, съ какимъ-то достоинствомъ, выбрасывая сливаломъ ледъ изъ высоха, притащенный неводомъ.

— «Это-то и есть грязь», вполголоса сказалъ мнѣ мой товарищъ.

Еще далеко было до кнѣи, а въ крыльяхъ уже много попадалось рыбы и вцѣпившихся раковъ; но ловцы на рыбу не обращали никакого вниманія: она оставалась на тѣхъ же крыльяхъ, только мальчишки, которыхъ было здѣсь десятка полтора, увидавъ крупную рыбину [21], бросались за нею. Большею частію на мальчишекъ не обращали вниманія; только крикнетъ кто нибудь изъ ловцовъ, коли ему мѣшаютъ:

— «Куда ты, малецъ! — Э, пострѣлъ!»

На что малецъ-пострѣлъ тоже съ своей стороны рѣшительно не обращалъ никакого вниманія, лѣзъ за другой рыбиной, на что тотъ же ловецъ не говорилъ ему ни слова.

Но возгласы были очень рѣдки, и ловцы, молча, сильно тянули неводъ: во всемъ было видно какое-то удивительное спокойствіе, величавость.

— «Эко сколько этой дряни — раковъ набралось!» сказалъ мой проводникъ.

— Отъ чего же дряни? спросилъ я.

— «Да вѣдь ракъ вцѣпится въ неводъ, его и не отцѣпишь», отвѣчалъ онъ: «случится весь неводъ стянутъ; такъ мы ихъ ногами мнемъ….. руками ничего не сдѣлаешь.»

— А вы раковъ не продаете?

— «Кому на озерѣ продашь! А въ городъ везти нельзя: ракъ морозу боится.»

На крыльяхъ больше-и-больше показывалось рыбы, мальчишки чаще-и-чаще бросались за большой рыбиной.

— «Матка близко!» крикнулъ большакъ.

Всѣ ловцы, тянувшіе неводъ, дружно встряхнули крылья невода и вся рыба, взлетѣвъ на сажень къ верху, свалилась въ высоху.

— «Разомъ! разомъ!» опять крикнулъ ватаманъ. И опять ловцы встряхнули рыбу къ маткѣ.

— «Матка показалась», сказалъ ловецъ.

— «Кольца отнимай!» отдалъ приказъ большой ватаманъ.

Пущенныя колечниками кольца почти вылетѣли изъ воды.

Стали вытаскивать матню. Рыба въ ней заполоскалась, забилась. Вытащивъ матню, отнесли ее отъ высоха сажени на двѣ и высыпали рыбу на ледъ. Большой ватаманъ подошелъ къ рыбѣ; къ высоху подошелъ малый ватаманъ; и его ловцы стали вытаскивать свой неводъ, тѣмъ же порядкомъ, только безъ колечниковъ; кольца были вынуты въ одно время съ первыми. Большой ватаманъ сливаломъ сталъ отбрасывать большую рыбу въ сторону, а рыбаки, наскобливъ топоромъ снѣгу, стали имъ пересыпать рыбу, чтобъ не смерзлась. Вынули матню малаго ватамана, и рыбу высыпали отдѣльно; большой ватаманъ и тамъ отбрасывалъ большую рыбу; рыбаки тоже пересыпали снѣговъ. Большой ватаманъ что-то шепнулъ одному ловцу, на тотъ разъ бывшему мокрякомъ, и всѣ отошли, и рыбаки и ловцы, въ сторону.

— «Теперь, ваше степенство», училъ меня проводникъ: «коли хотите, можно поподчивать ватамановъ.»

Я изъявилъ на это свое согласіе.

— «Петръ Егоровичь, Алексѣй Семеновичь!» сталъ онъ звать ватамановъ: «подойдите сюда: вотъ его степенство хочетъ васъ поподчивать.»

Къ намъ подошли четыре мужика, два ватамана и два рѣльщика, въ крѣпкихъ тулупахъ, въ осташковскихъ сапогахъ.

— «Здравствуйте, ваше степенство!» сказалъ мнѣ большой ватаманъ, снявъ шапку, поклонился мнѣ и тотчасъ же надѣлъ; онъ, сознавалъ, что такому человѣку, какъ большой ватаманъ, непристойно стоять безъ шапки ни передъ какимъ лицомъ.

Всѣ мнѣ поклонились и тоже надѣли шапки; я имъ тоже поклонился.

— «Что, ваше степенство», началъ большакъ: «пріѣхали посмотрѣть на наши промыслы?»

— Да, пріѣхалъ полюбоваться, отвѣчалъ я.

— «На наши промыслы много народу ѣздитъ взглянуть», степенно сказалъ ватаманъ.

Мой проводникъ между тѣмъ досталъ два полуштофа водки, одинъ сунулъ, ни слова не говоря, рѣльщику, а другой откупорилъ.

— «Забылъ, бѣда, стаканчикъ захватить», торопливо проговорилъ онъ: «да и закусить не взялъ. Большой ватаманъ, дай рукавицу!»

— «У насъ и закусить найдется», сказалъ ватаманъ, подавая рукавицу: «горячаго нѣтъ, а рыбничекъ [22] у всякаго за пазухой; безъ того нельзя: цѣлый день не ѣвши нельзя; варить на озерѣ негдѣ, такъ хоть сухова пожуешь.»

Мой проводникъ налилъ въ рукавицу водки и поднесъ большому ватаману.

— «Подноси его степенству», сказалъ онъ, отстраняя рукавицу и указывая на меня.

— Я не хочу, отвѣчалъ я ему: я привезъ водку, васъ поподчивать.

— «Намъ безъ васъ пить не приходится», проговорили и ватаманы и рѣльщики: «безъ хозяина какое питье! Безъ хозяина питья не бываетъ!»

Я хлебнулъ; мнѣ подали начатый рыбникъ. Мои проводникъ долилъ и подалъ большому ватаману.

— «Будь здоровъ!» сказалъ онъ мнѣ и полегоньку выпилъ.

Проводникъ, поднеся другому ватаману, откупорилъ другой полуштофъ, далъ рѣльщику рукавицу, исправлявшую должность рюмки, налилъ въ нее водки, встряхнулъ, посмотрѣлъ на полуштофъ, еще подлилъ и отрывисто сказалъ: «пей!» Тотъ выпилъ; напослѣдокъ онъ вылилъ остальное и подалъ другому рѣльщику.

— «Ну, ваше степенство, возьми у насъ рыбки» сказалъ мнѣ большой ватаманъ.

— Сдѣлай одолженіе, продай!

— «А много ли вашему степенству надо?» спросилъ меня большой ватаманъ.

— Да на уху только, отвѣчалъ я.

— «Объ этомъ тебѣ съ нами нечего разговаривать! Семенъ». сказалъ онъ, обращаясь къ моему проводнику: «отбери его степенству рыбки получше — на ушку, да лещика два-три побольше — зажарить!»

Мнѣ не хотѣлось даромъ брать у нихъ ни рыбки на ушку, ни лещика зажарить; но мой Семенъ выбралъ рыбу что ни есть лучшую, завязалъ въ платокъ и положилъ въ сани. Дѣлать было нечего. Я, сказавши спасибо, получилъ въ отвѣтъ «не на чемъ», и поѣхалъ къ другой тонѣ.

— «Грязи хватили?» сказалъ мнѣ мой Семен, еще далеко не доѣзжая до другаго двойника: «Вишь: ватаманъ большій у пешни лежитъ.»

Я не велѣлъ останавливаться, и мы проѣхали мимо ватамана, который угрюмо лежалъ около неконченнаго угла, въ которомъ торчала пѣшня. Мы отправились въ Спасо-Пископецъ; на третью тоню ѣхать не хотѣлось: я прозябъ, да къ тому же мой Семенъ увѣрялъ, что мы подаренную рыбу живую довеземъ домой. «А изъ живой рыбы, сравнить нельзя, хороша уха!» Онъ положилъ рыбу подъ полу, и мы, въ самомъ дѣлѣ, ѣли уху изъ живой рыбы.

— «Вотъ когда патъ бываетъ», говорилъ мнѣ за ухой мой хозяинъ: «ватаманъ веселъ бываетъ.»

— А что такое патъ? спросилъ я.

— «А это значитъ: тоню большую вытащитъ», отвѣчалъ онъ: «бываетъ матку и не вынуть; такъ ватаманъ сливаломъ рыбу-то вычерпываетъ, пока матка не полегчаетъ!»