— Для чего?
— А чтобъ такъ, въ Царицынѣ, знали, что остановка, чтобъ еще поѣзда не пускали.
— Долго мы здѣсь простоимъ? спросили козаки стоявшаго у нашего вагона кондуктора.
— Сейчасъ справятъ!
Всѣ пошли смотрѣть, какъ машина сѣла, какъ ее подымать будутъ: я остался въ вагонѣ.
— Сколько народу сбили въ машинѣ! объявили пришедшіе отъ машины оставшимся въ вагонѣ. — Сколько народу сбили, и, батюшки мои!…
— Просто страсть!
— А все толку нѣтъ!
— Нѣтъ толку?
— Ни рожна не додѣлаютъ!
— Отчего жь такъ?
— Да ты взгляни на машину-то! Вѣдь въ машинѣ этой пудовъ тысяча будетъ…
— Больше будетъ…
— Взять-то не сподручно…
— Ничего не подѣлаешь…
Толпа народу безпрерывно мѣнялась: одни уходили посмотрѣть на машину, другіе — возвращались съ новыми соображеніями и съ новыми извѣстіями.
— Самъ начальникъ на машину пришелъ, говорилъ одинъ возвратившійся.
— Еще народу пригнали.
— Слава Богу!…
— Чего Слава-Богу?…
— Скорѣй машину поднимутъ, скорѣе опять поѣдемъ, скорѣй въ Царицынѣ будемъ.
— Скоро будемъ!…
— А что?
— Машину же поднимешь народомъ: сколько хочешь сгоняй, руками не поднимешь.
— Какъ же быть!
— Какъ быть? — ждать!…
— Придется ждать…
— Чего же ждать будемъ, мой родной? спрашивала пожилая козачка-пассажирка.
— Какъ-нибудь поднимутъ машину, утѣшая козачку:- не вѣкъ же здѣсь ей стоять.
— Сейчасъ дали знать по телеграфу въ Царицинъ и Калачъ: пріѣхали бъ на подмогу.
Ждемъ часъ, ждемъ другой, третій: ни изъ Царицына, ни изъ Калача машинъ нѣтъ.
— Скоро машина изъ Царицына пріѣдетъ? спрашиваютъ пассажиры у кондуктора.
— Скоро.
Идетъ другой кондукторъ.
— Скоро изъ Царицына машина?
— Не скоро.
— Что такъ?
— Изъ Царицына поѣхала машина съ инструментами, да паровъ же хватило, назадъ вернулись.
— Такъ долю еще?
— Долю: пока пары разведутъ, пока то, пока другое; времени-то много уйдетъ.
Въ самомъ дѣлѣ, намъ пришлось-таки пождать: мы должны были пріѣхать въ четыре часа, но за подниманіемъ машины руками, за возвращеніемъ поѣзда съ инструментами, за недостаткомъ паровъ, мы едва-едва поспѣли въ Царицынъ въ одиннадцатому часу. Простой народъ-пассажиры были крайне недовольны скрытностію прислуги.
— Сказали бы, что столько прождемъ, говорилъ одинъ, глядишь, кто и пѣшкомъ бы ушелъ.
— Всего двѣнадцать верстъ.
— Пѣшкомъ давно бъ такъ, въ Царицынѣ, быть, шумѣли третьеклассные пассажиры.
— Какъ не быть!
Какъ всему бываетъ конецъ, то и нашему ожиданію пришелъ конецъ: привезли инструменты, подняли машину; насъ перегнали ночью (было очень темно) на прибывшій поѣздъ, стоявшій отъ нашего въ нѣсколькихъ десяткахъ саженяхъ, и мы поѣхали.
— Для чего насъ перегнали въ другой вагонъ? спрашивая любопытные кондукторовъ.
— Надо было! отвѣчалъ кондукторъ:- такъ машина стала, что ни въ задъ ни впередъ проѣзда не было, ни въ Царицынъ, ни въ Калачъ: стой на одномъ мѣстѣ.
Наконецъ мы двинулись; разговоръ, разумѣется, начался о желѣзной дорогѣ.
— Не случилось бы еще чего? спрашивала женщина-козачка, сильно оробѣвшая.
— Спаси Господи!…
— Долю и до бѣды!.
— На этой дорогѣ и до бѣды недалеко, заговорилъ, какъ видно, бывалый козакъ:- а на другихъ прочихъ, о бѣдахъ, почитай, и не слышно!… Вотъ возьми чугунку изъ Москвы въ Питеръ: такъ и разговоровъ такихъ нѣтъ.
— А вы ѣзжали такъ?
— Сколько разъ.
— Ну, а здѣсь дѣло другое, сказалъ козакъ-зеленая-шуба:- здѣсь, что ни поѣздъ, то бѣда.
— Срамъ сказать! продолжилъ бывалый:- начальникъ самъ только осмотрѣлъ дорогу, а черезъ пять минутъ — машина сѣла!… Чего жь смотрѣть онъ ѣздилъ?
— А то какая бѣда разъ случилась, разсказывалъ козакъ:- изъ Царицына до этой станціи двѣнадцать верстъ все въ гору, все въ гору. Взъѣхалъ поѣздъ, почитай, на самую гору, вагоны-то и оторвись отъ машины… Машина побѣжала впередъ, а вагоны было остановились, а такъ и сталъ подъ горку назадъ двигаться… Кондукторамъ, чтобъ затормозить, а они съ вагоновъ-то пососкакивали… Вагоны чѣмъ дальше, тѣмъ шибче, чѣмъ дальше, тѣмъ шибче!… Да такъ разбѣжались за двѣнадцать-то верстъ, что твоя пуля летитъ!… Вѣдь на каждомъ вагонѣ клади больше пятисотъ пудовъ, да въ самомъ-то вагонѣ сколько!… Разбѣжался подъ гору — сила!… Какъ прилетѣлъ поѣздъ назадъ на станцію, какъ наскочилъ на вагоны, что стояли на станціи… и Господи, Боже мой!… Вагоны-то были нагружены брусьями, какъ пошли тѣ брусья щелкать по народу!… Сколько народу перепятнало — просто страсти Господни!…
— Перепятнало?…
— Да такъ перепятнало, что иныхъ и до смерти сразило, добавилъ разказчикъ.
— Извѣстное дѣло, проговорилъ кто-то: — брусомъ хватитъ, гдѣ тутъ живому быть!
— Брусья-то какъ поразщипало! продолжилъ разсказчикъ:- вотъ вамъ зажигательныя спички!… Тутъ трескотни было!… Да еще спасибо что переводы были сдѣланы не на станцію, а такъ на разводъ: а то еще больше надѣлало бы бѣдъ!…
— Эка бѣда случилась!…
— Послѣ разборка пошла…
— Какая разборка?…
— А такая разборка: кого прямо на погостъ понесли, а кого черезъ больницу…
— И все-таки на погостъ?
— Все-таки на погостъ…
— Какъ, всѣхъ?
— Нѣтъ, какой и выздоровѣлъ… нельзя же безъ того!… Только самая малость.
— Тѣмъ и кончилось?
— Нѣтъ, послѣ пошла другая разборка: родственникамъ стали деньги выдавать за убитыхъ; а кого поранило, тѣмъ на вылечку, да и такъ на подмогу выдавали.
— Тоже въ больницу клали?
— И въ больницу клали, а все-таки денегъ давали; нельзя не дать.
— Какъ можно не дать?!… до той бѣды человѣкомъ былъ, а тутъ калѣкой сталъ.
— Тѣхъ денегъ и не заработаешь.
— Тѣхъ денегъ!… Не токма тѣхъ денегъ; душу свою не прокормишь!…
— Да, и не прокормишь…
— Тутъ-то, братцы мои, смѣху было! заговорилъ одинъ изъ чернорабочихъ при чугункѣ и пристани. — Тутъ было смѣху!.. разсказчикъ отъ одного воспоминанія и теперь расхохотался… — Приходятъ бабенка, продолжалъ онъ:- молоденькая бабенка. Такъ посмотрѣли въ книгѣ. — „Тебѣ говоритъ, слѣдуетъ сто рублей, — получай!“ — А баба-то: „Да развѣ я мужа куплю за сто рублей?“ — „Ты бабенка красивая, говорятъ ей: поторгуйся и дешевле добудешь!“ — Мы всѣ такъ и покатились со смѣху!… Мы смѣемся, а баба кричитъ!… Насъ еще больше смѣхъ разбираетъ, а баба больше кричать!… Насилу выпихнули ее за дверь!… сунули ей сто рублей да и выпихнули за дверь… Послѣ еще долю смѣялись: какъ кто скажетъ: „куплю за сто рублей мужа“ — всѣ такъ животики и надорвутъ со смѣху!…
— Изъ какихъ вы? спросилъ я разсказчика.
— Былъ-съ барскій, а теперь сталъ царскій! бойко и нахально отвѣчалъ тотъ.
— При какой должности состояли?
— Я былъ дворовый человѣкъ.
— При какой же должности?
— При конюшнѣ конюхомъ… Куплю себѣ мужа за сто рублей! закончилъ онъ, и самъ себя наградилъ за свой разсказъ громкимъ и продолжительнымъ смѣхомъ.
Считаю нужнымъ прибавить, что изъ всѣхъ слушателей никто не раздѣлялъ смѣха двороваго человѣка, состоявшаго при конюшнѣ конюхомъ.
Въ Царицынъ мы пріѣхали, какъ уже я прежде говорилъ, вмѣсто четырехъ часовъ — въ одиннадцатомъ. Мы отправились на почтовую станцію, ночь была очень темная и я на этотъ разъ не видалъ города.
Изъ Царицына до Астрахани сухимъ путемъ, говорятъ, дорога убійственная, а мнѣ приходилось ѣхать этой дорогой, но здѣсь меня счастье выручило: въ Царицынѣ встрѣтился со мной господинъ, который устроилъ такъ, что я могъ ѣхать на пароходѣ, и это тѣмъ труднѣе было, что съ верху не приходило еще ни одного парохода, а тотъ, который намъ попался, былъ „Волга“ — товарно-пассажирскій, пріѣхавшій изъ Астрахани, и возвращавшійся назадъ. Мнѣ хотѣлось этому господину прислать, на память нашей встрѣчи, книжку, и я просилъ его вписать въ мою записную книжку свой адресъ; книжки записной у меня теперь нѣтъ, кому послать — не знаю: безъ вины передъ нимъ виноватъ!
Въ Царицынѣ, не выходя со станціи, я пробылъ сутки: дожидались отхода парохода, на что одинъ изъ моихъ спутниковъ сильно негодовалъ. Какъ ни былъ онъ бережливъ, а не ѣвши, какъ говорятъ, и попъ умретъ, то и ему надо было что-нибудь для обѣда купить; онъ отправился на базаръ, а мы съ его товарищемъ сѣли пить чай; къ намъ подсѣлъ станціонный староста, я мы за чаемъ разговорились о здѣшней желѣзной дорогѣ.
