Суть в том, что, коль скоро Великая Цепь рассматривается в перспективе развития, она прекрасно может уживаться с большей частью всего, что сделал своим Богом современный Запад, а именно с теорией эволюции[22]. Более того, при этом открывается поразительная возможность: если до сих пор эволюция развернула первые три пятых Великой Цепи, разве не вероятно, что она будет продолжаться в грядущие годы и развертывать более высокие две пятых? Если это так, то Бог находится дальше по пути, а не в его начале; Дух можно найти, идя вперед, а не назад; сад Эдема лежит в нашем будущем, а не в прошлом.

Таковы четыре недостатка Великой Цепи, которые делали ее полностью неприемлемой для современности (она не охватывает четыре сектора; не учитывает раннее дорациональное развитие и потому подвержена массовым до/над заблуждениям; не понимает ранние патологии; не отражает эволюции. И наоборот, исправление этих недостатков может сделать — и, я полагаю, сделает — Великую Холархию полностью согласующейся с современными исследованиями, данными и информацией, таким образом соединив все лучшее из древней мудрости и современного знания, и именно в этом суть интегрального подхода.

Я не могу здесь не вспомнить о Хьюстоне. Великая Цепь — это его наследие, идея, которую он всеми силами старался ввести в современный мир. Но чтобы действительно выжить, Великая цепь должна предстать в этой обновленной, реконструированной и интегральной форме.

Пятница, 6 июня

Когда я обрисовывал Великое Гнездо [в предыдущей записи], мне снова пришло в голову, как утомительно писать об уровнях сознания на языке «оно» третьего лица. Сколь бы он ни был полезным (и необходимым), он весьма далек от сути дела. Я собираюсь написать небольшое произведение — думаю, я назову его «Воспоминание», — где каждый уровень будет описан изнутри, на языке «я» первого лица: не как выглядит каждый уровень, а как мир выглядит с каждого уровня.

Суббота, 7 июня

Работал все утро, ходил в бакалейную лавку, занимался с гантелями. Снова сижу за своим столом и вижу своего приятеля — лисенка. Он поселился у меня под крыльцом, так что я время от времени подбрасываю ему яйца. Несколько месяцев назад я обнаружил, что у него есть подружка, когда я работал, а они оба вылезли и уселись перед моим окном, я поднял глаза и увидел, что они смотрят на меня. Они были прелестны; они выглядели как близнецы. Хотя я давно ее не видел — интересно, где она?

Воскресенье, 8 июня

В это утро только безбрежная Пустота, только «Я-Я», наедине с Одиночеством, один во Всем. Полнота изгоняет меня из бытия, сияние делает меня слепым к этому миру, я вижу только бесконечную Свободу, что означает — я не вижу вообще ничего. Идет борьба за то, чтобы оживить душу, замедлить сознание, вернуть его в тонкое, затянуть его вниз в эго и в тело, и таким образом вообще выбраться из постели. Но Свобода все еще здесь, в этих легких сумерках рассвета, и Освобождение обитает даже в малейших движениях, делая очевидным это великолепное Состояние.

Четверг, 12 июня

Интервью со Скоттом Уорреном. Скотт — аспирант Майкла Махони, автора превосходной книги «Процесс человеческого изменения» (и буквально сотен других публикаций исключительного достоинства). Кроме того, Скотт — увлеченный практик дзен и трансперсональный психолог, так что я согласился с ним встретиться. Вот несколько выдержек из интервью.

СУ.: Как выглядит ваш обычный день? Какое у вас расписание?

К.У.: Я просыпаюсь около трех или четырех часов утра, час или два медитирую и примерно в пять или в шесть часов сажусь за письменный стол. Я почти без перерывов работаю примерно до двух часов дня. Затем я час или два упражняюсь с гантелями, после чего делаю домашние дела и обедаю около пяти. После обеда я выхожу из дома, обычно в кино либо смотрю фильм дома, встречаюсь с друзьями или занимаюсь перепиской и легким чтением, звоню по телефону и около десяти часов вечера ложусь в постель. Если я кого-то навещаю, мы проводим вечера вместе.

С.У.: Вы сказали, что работаете до двух. А что это за работа?

К.У.: Ну, это зависит от того, занимаюсь ли я исследованиями или пишу. В случае исследований это простая старомодная домашняя работа — ты просто читаешь, читаешь и читаешь. Обычно я стараюсь прорабатывать за день от двух до четырех книг, и это означает, что я просматриваю их очень быстро, при необходимости делая некоторые заметки. Если я нахожу действительно важную книгу, то снижаю темп и трачу на нее неделю или больше, делая подробные записи. Действительно хорошие книги я перечитываю три или четыре раза.

Когда я пишу, дело обстоит несколько иначе. Я работаю в очень напряженном темпе, в своего рода измененном состоянии сознания, в котором я, судя по всему, перерабатываю информацию с ужасающей быстротой. Порой я пишу по пятнадцать часов в день. В любом случае это поистине изматывает, физически изматывает, и это основная причина, почему я упражняюсь с гантелями.

С.У.: Сколько времени уходит на написание книги?

К.У.: Обычно я пишу по такой схеме: за год я прочитываю сотни книг, и у меня в голове формируется будущая книга — я пишу ее в уме. Затем я сажусь и набираю ее на компьютере, что обычно занимает один или два, возможно, три месяца.

С.У.: Так что на все эти книги вы потратили какие-то месяцы?

К.У.: Да, за исключением «Пола, экологии, духовности». Эта книга отняла у меня три года, поистине мучительных года. Но само написание все равно заняло совсем немного времени, несколько месяцев.

СУ.: Почему мучительных? Что происходило?

К.У.: Ну, если взять книгу наподобие «Спектра сознания» или «Проекта Атман», то это были трудные книги, поскольку я старался связать воедино десятки разных школ психологии. Но эти книги охватывали только Верхний Левый сектор. В ПЭД я пытался соединить десятки разных дисциплин во всех четырех секторах, и это казалось нескончаемым кошмаром. Поэтому я действительно замкнулся в себе и в течение трех лет вел именно такой образ жизни, который, по мнению многих людей, я веду всегда, — я действительно стал отшельником. По существу, помимо походов за продуктами и всего такого, я за три года встречался ровно с четырьмя людьми. Это оказалось очень близко к традиционному трехгодичному молчаливому уединению. Это было самое трудное из всего, что я когда-либо делал по своей воле.

С.У.: Вы не сходили с ума?

К.У.: Наихудшая часть наступила примерно через семь месяцев уединения. Я обнаружил, что больше всего мне недостает не секса и не разговоров, а телесного контакта — простого человеческого прикосновения. Я жаждал простого прикосновения, у меня было то, что я начал называть «кожным голодом». Казалось, все мое тело испытывало кожный голод, и на протяжении примерно трех или четырех месяцев каждый день, закончив работу, я просто садился и начинал плакать. Я плакал около получаса. Это просто по-настоящему больно. Но что вы можете делать в подобных случаях, кроме как свидетельствовать это. Поэтому со временем начала развиваться своеобразная медитативная невозмутимость в отношении этого кожного голода, и я обнаруживал, что эта очень глубокая потребность как будто выгорает, именно из-за осознания, которое я был вынужден ей уделять. Затем в моей медитации произошел квантовый скачок вперед, именно вскоре после этого у меня начали появляться проблески постоянного сознания, своего рода зеркального осознания, которое продолжается в состояниях сновидения и глубокого сна. Я думаю, все это произошло из-за того, что у меня не было возможности действовать под влиянием этого кожного голода, я был вынужден его осознавать, направлять на него сознание, свидетельствовать его, а не просто отреагировать на его. Этот кожный голод представляет собой очень примитивный тип цепляния, очень глубинную разновидность желания, субъективной самотождественности, и, свидетельствуя его, делая его объектом, я переставал с ним отождествляться, я до некоторой степени превосходил его и тем самым освобождал свое сознание от этого самого древнего из биологических влечений. Но в течение некоторого времени это была поездка по очень крутым американским горкам.