Очевидно это сравненіе, совершенно нелѣпое, пришло ей въ голову неожиданно, но въ сумеркахъ наступающаго вечера я вдругъ замѣтилъ, какъ она вся вздрогнула.
— Вѣдь, ты теперь ни за что не выпрыгнешь изъ кареты, — медленно прошептала она.
Я молчалъ. На меня нашло просто безуміе, я сразу какъ будто потерялъ голову, я почему-то вообразилъ, что весь вопросъ, дѣйствительно, заключается въ томъ: выпрыгну я изъ кареты или нѣтъ.
Я сказалъ ей, что если она хочетъ, то я непремѣнно выпрыгну.
— Какой вздоръ, конечно, не выпрыгнешь! — продолжала она дразнить меня.
— А вотъ увидишь.
Я отворилъ дверцу. Она быстро обернулась въ мою сторону, затѣмъ еще быстрѣе спустила переднее окно и крикнула кучеру: «пошелъ скорѣе!» Кучеръ хлестнулъ лошадей; тѣ пустились почти вскачь.
Я распахнулъ дверцу и выпрыгнулъ.
Мы были на Морской, у реформатской церкви. Ѣзда была незначительная, но все-же, еслибъ я могъ соображать, то, конечно, понялъ-бы, что рискую прежде всего попасть подъ какую-нибудь лошадь. Кромѣ того, я нисколько не разсчиталъ своего прыжка и не принялъ никакихъ предосторожностей. Я просто выбросился изъ кареты и какъ-то сѣлъ на торцы. Никто на меня не наѣхалъ. Черезъ двѣ-три секунды я всталъ на ноги, убѣдился, что совсѣмъ не расшибся, взялъ перваго встрѣчнаго извозчика и поѣхалъ въ квартиру генерала. Издали мелькала карета Зины.
Я пріѣхалъ, можетъ быть, минутами тремя-четырьмя позднѣе Зины. Я засталъ ее въ пустой гостиной. Она сидѣла неподвижно, въ пальто и шляпкѣ; лицо ея показалось мнѣ страшно блѣднымъ. Она взглянула на меня и слабо вскрикнула:
— Ты, это ты, тебя не раздавили? Ты не расшибся?
И вдругъ она захохотала, потомъ заплакала, словомъ съ ней сдѣлался истерическій припадокъ.
Я поспѣшилъ достать ей воды и кое-какъ привелъ въ себя.
Она стала жадно слѣдить за моими движеніями, убѣдилась, что я совсѣмъ не хромаю, совсѣмъ цѣлъ, и вотъ, при свѣтѣ лампы, я ясно различилъ на ея лицѣ выраженіе досады. Да, это была досада.
— Такъ ты въ самомъ дѣлѣ даже нигдѣ не ушибся, а я-то… Я боялась выглянуть въ окошко, думая, что тебя тутъ-же на мѣстѣ раздавили… Право, я не знала, что ты такой ловкій гимнастъ, и не замѣтила, какъ ты выбираешь удобную минуту, чтобы выпрыгнуть тогда, когда никто не ѣхалъ…
Я молча взялъ шляпу и пошелъ въ переднюю. Но она кинулась за мною и удержала меня.
— Куда-жъ ты уходишь? Или ты, можетъ быть, въ самомъ дѣлѣ думаешь, что мнѣ было-бы пріятнѣе, если-бы тебя раздавили? Нѣтъ, Андрюша, я только удивляюсь и, разумѣется, радуюсь, что ты невредимъ остался… Не уходи пожалуйста, вѣдь, я сказала тебѣ, что мнѣ нужно переговорить, и, знаешь, теперь я отвѣчу тебѣ на все… Ну, слушай, садись сюда, положи шляпу… сюда, на этотъ диванъ, погоди… вотъ такъ! Дай только я немного убавлю огня въ лампѣ, а то глазамъ больно…
* * *
Она почти совсѣмъ затушила лампу, усадила меня, а сама придвинула низкую табуретку, сѣла отъ меня близко, близко, взяла меня за руки и заговорила:
— Чего тебѣ отъ меня нужно? На что мнѣ тебѣ отвѣтить? На то, что ты меня любишь? Я давно это знаю, и мнѣ кажется, что ты самъ себѣ долженъ прежде всего отвѣтить: люблю-ли я тебя или нѣтъ?
— Да, я могъ-бы себѣ на это отвѣтить, — проговорилъ я:- я ужъ и отвѣтилъ. Только есть какая-то сила, которая владѣетъ мною и съ которою я не могу справиться. И вотъ эта-то сила, несмотря на все, что для меня ясно и что я отлично понимаю, заставляетъ меня еще спрашивать, любишь-ли ты меня, хоть я знаю, что ты меня не любишь.
— Такъ ты ничего не знаешь, — быстро перебила она:- конечно я тебя люблю, конечно, но только ничего изъ этого быть не можетъ!
— Ты любишь меня? Ты?!
— Господи, да неужели ты никогда этого не видѣлъ?
— Такъ зачѣмъ-же ты меня такъ мучаешь? Зачѣмъ тебѣ это?
— Зачѣмъ? Для того, чтобы ты не любилъ меня; для того, чтобы ты ушелъ отъ меня. Развѣ ты можешь меня любить, меня, такую, какъ я есть?
— Значитъ, могу, — тихо и съ болью прошепталъ я.
— Но ты меня еще не знаешь, на что я способна: я не всегда тебѣ разсказывала о себѣ искренно. Да и, наконецъ, я часто сама себя не понимаю. Знаешь-ли ты мое прошлое въ эти шесть лѣтъ, что мы не видались съ тобою? Знаешь-ли ты, что тамъ, во всемъ нашемъ уѣздѣ, во всей губерніи, я оставила по себѣ самую дурную память?
— Зачѣмъ ты мнѣ говоришь это? Какъ будто мнѣ не все равно, какую память ты о себѣ оставила! Неужели ты меня такъ мало знаешь и можещь вообразить, что чье-либо мнѣніе о тебѣ меня касается…
— Нѣтъ, я не то, не то хочу сказать. Я хочу сказать, что много было клеветъ, много лжи на меня, но много и правды разсказывали. Я безумствовала часто. Ахъ, есть вещи, которыхъ я даже не могу разсказать тебѣ.
— Говори, говори все, — прошепталъ я съ невольнымъ страхомъ, схватывая ее за руки.
— А, такъ ты хочешь все знать!.. Хорошо!.. Значитъ, такъ нужно… Слушай-же, я все скажу тебѣ!..
Ея холодныя какъ ледъ руки вздрагивали въ рукахъ моихъ, она тяжело дышала, страшно неподвижные глаза, не мигая, смотрѣли въ одну точку и жутко блестѣли на мертвенно блѣдномъ лицѣ, едва освѣщенномъ потухающею лампой.
— Ахъ, какія бывали мучительныя ночи! — говорила она, прижимаясь ко мнѣ и обдавая меня своимъ горячимъ дыханіемъ. — Послѣ тихаго спокойнаго дня, довольная жизнью, я крѣпко засыпала; но вдругъ просыпалась будто отъ какого-то удара… Отчаянная тоска начинала сосать меня. Чего я хочу — я и сама не знала; я понимала только, что мнѣ недостаточно обыкновенной жизни, обыкновеннаго счастья… Любовь, замужество, все это представлялось мнѣ такимъ ничтожнымъ, даже противнымъ. Жить, какъ живутъ всѣ, я не могла!.. Мнѣ нужно было что-то новое, выходящее изъ всякой мѣры, никому неизвѣстное… И я металась на постели до утра, а когда приходилъ день, непремѣнно придумывалось что-нибудь ужасное… Послушай, вѣдь, меня называютъ чуть-что не убійцей… и это правда! Да, да, на моихъ глазахъ стрѣлялъ въ себя Глымовъ, молодой офицеръ, совсѣмъ еще почти мальчикъ, красавецъ… Я довела его до того, что онъ совсѣмъ съ ума сходилъ… Я его ни на минуту не любила, не жалѣла… я увлекла его, дразнила, мучила, ласкала, издѣвалась надъ нимъ… Я видѣла какъ съ каждымъ днемъ онъ гибнетъ, и дрожала отъ восторга… Наконецъ, онъ пришелъ ко мнѣ съ пистолетомъ, и я знала, что это не фразы, что онъ непремѣнно застрѣлится. Знала тоже, что могу его успокоить, отвести отъ него эту минуту… а потомъ мнѣ стоило только перемѣнить съ нимъ обращеніе, оставить его въ покоѣ, и онъ скоро-бы излѣчился отъ. своего безумія… Но я ужъ не могла его оставить, меня тянуло довести до конца, тянуло посмотрѣть какъ при мнѣ, изъ-за меня, человѣкъ умирать будетъ… И я это увидѣла, и я испытывала страшное наслажденіе!.. Онъ лежалъ въ крови предо мною, съ искаженнымъ лицомъ. Лихорадка била меня; но я, не отрываясь, на него глядѣла… Онъ не умеръ… его вылѣчили…
Голосъ ея оборвался, и она схватилась за грудь, какъ будто ей дышать было нечѣмъ.
Мнѣ казалось, что я слышу безумный горячечный бредъ и самъ теряю разсудокъ. Большая, едва освѣщенная комната измѣнялась въ глазахъ моихъ, стѣны уходили, открывалось безконечное темное пространство, которое надвигалось на меня и дышало то огнемъ, то мракомъ…
— Потомъ былъ другой, — вдругъ снова заговорила она страшнымъ шепотомъ:- ужъ не мальчикъ… самая первая наша губернская красавица его любила… Эта исторія продолжалась нѣсколько лѣтъ, и ее всѣ знали. Я должна была его отбить у красавицы, и сдѣлала это: онъ скоро ходилъ за мной какъ собачка. Но мнѣ этого было мало, мнѣ хотѣлось его одурачить… Я согласилась на свиданіе… Зимою, съ бала я уѣхала, какъ будто домой, къ теткѣ… онъ ждалъ меня за угломъ, мы сѣли въ карету, онъ привезъ меня за городъ, въ маленькій домикъ… Это было опасно: я чувствовала восторгъ и злобу. Подо мной была пропасть, я держалась на тонкой жердочкѣ, у меня духъ захватывало… И долго, долго я тянула эту отчаянную игру… я ужъ и себя испытывала!.. Онъ былъ счастливъ, онъ вѣрилъ любви моей: да и какъ ему было не вѣрить!.. Я… И вотъ въ ту минуту, когда онъ ужъ думалъ, что владѣетъ мною, я вырвалась отъ него, захохотала, и, прежде чѣмъ онъ опомнился, мчалась въ его каретѣ обратно въ городъ… Потомъ еще… слушай… Я отняла мужа у жены… Она его обожала, она была почти ребенокъ… она черезъ четыре мѣсяца умерла въ скоротечной чахоткѣ… Но мнѣ надоѣли всѣ эти люди: все это было одно и то же… На бульварѣ я подошла къ погибшей женщинѣ и подружилась съ нею… я бывала у нея… я все видѣла…
