Литмир - Электронная Библиотека

          Никто больше не посмел поделиться своим, молча сопереживая неутолимому горю жены и матери. И снова молчание нарушил старший.

          - Я не знаю, зачем ты пришёл к нам: очевидно, тебе так надо. Живи у нас так долго, как тебе захочется, и будь нашим гостем.

          Он медленно оглядел сидящих за столом и стоящих рядом и остановил свой взгляд на вдове.

          - Он будет жить у меня, - тотчас же согласилась она с молчаливой просьбой старшего.

          Но музыкант не хотел быть гостем, не хотел быть тем, чем был в прошлый раз: зависимым и ненужным.

          - Я хочу в море, - слегка пресёкшимся голосом сказал он. И была в глухом голосе такая твёрдость и упрямство, что никто не возражал. Да и не умели они этого, понимая, что главное – работа в море. Старший снова посмотрел на окружающих рыбаков, ожидая чего-то, и снова сказала вдова:

          - Он пойдёт со мной.

          Тяжело поднялась со скамьи, властно бросила через плечо:

          - Пошли, музыкант, завтра рано вставать: будет погода.

- 4 -

          Следующим ясным и безоблачным тихим днём, напоённым солнцем без предела, рыбаки вернулись как никогда рано. Вернулись все баркасы, кроме одного. Не было баркаса вдовы.

          Рассказывали, что невесть откуда взявшийся смерч по широкой дуге, целенаправленно и неотвратимо, надвинулся на лодку вдовы, медленно поднял её высоко вверх, разломал, завертел и разбросал по большой окружности. А потом так же молча и не спеша, как будто сделал своё дело, ушёл в море, никого больше не тронув. Ошеломлённые расправой рыбаки прекратили лов и долго и упорно фронтом бороздили место катастрофы. Попадались разорванная снасть и парус, дохлая рыба и обломки корпуса лодки, но людей не было. После полудня, убедившись, что поиски напрасны, они, не испытывая судьбу, ушли.

- 5 -

          Долго после этого выходящие вечерами на берег рыбаки слышали стелющуюся и едва слышную далеко в море печальную мелодию скрипки. Тогда старший принёс из дома вдовы осиротевшего Страдивари, раскрыл футляр и оставил инструмент на берегу. Далёкая мелодия пропала. Душа музыканта нашла, наконец-то, успокоение в скрипке, присоединилась к родственным душам Великих.

«Лета любит Роя»

Когда ослепительно-золотое солнце, рассыпая широким веером на ребристой водной поверхности мириады вспыхивающих ярких блёсток и уменьшаясь по мере отрыва от горизонта, сменяло один океан-обитель на другой, к убаюканному в мягких сине-зелёных волнах с белопенными ажурными кружевами острову с широким серебристо-жёлтым ожерельем песчаного пляжа, сжавшего высоко вздымающуюся тёмно-зелёную грудь джунглей, подошла, подгоняемая ленивым утренним накатом, шлюпка, похожая на половину скорлупы кокосового ореха, и, врезавшись острым морским килем в шипяще расступившийся песок, остановилась, подрагивая кормой, подбрасываемой набегавшими плоскими волнами.

          Четверо матросов в потрёпанных одеждах и таких же изношенных суконных шляпах с загнутыми по бокам полями в светлых следа высохшей соли моря и пота, раскачивая утлое судёнышко, с трудом подняли и вытащили на берег пятого, одетого так же. Изгибаясь от неудобного груза, вихляясь и волоча ноги, обутые в драные короткие ботфорты, утопающие в песке, понесли его в ажурную тень высокой раскидистой пальмы, накрывающей своими резными широкими и длинными сочными тёмно-зелёными листьями, блестящими под солнцем, небольшой котлован, заполненный кристально чистой фиолетово-голубой водой от невидимого под серо-влажными валунами ручья, сбегающего со звончато-мелодичным перестуком из небольшой тёмной пещеры, таинственный зев которой виднелся высоко в обрамлении оголённых остроугольных красно-коричневых плитчатых скал-сторожей с заплесневелыми струпьями лишайника и настырно цепляющимися низкорослыми согбенными деревцами, порочащими своим убогим видом пышную обильную растительность рядом. Ступенеобразно карабкающиеся вверх скалы неровно выпячивались из чащи прибрежных пальм, эвкалиптов, тиса, красного каменного дерева, затянутых лиановой сетью и пленённых перевитым кустарником, и победно возвышались над притеснителями плоской вершиной, отвесно обрывающейся в бело-зелёно-синюю кипень водоворота в кольце постоянно сырых серо-коричневых глыб, отторгнутых когда-то от скального исполина неукротимым дружным натиском солнца, ветра, дождя и серо-зелёной молоди.

          Оставив ношу в подвижной тени пальмы у воды и воткнув рядом, чтобы не занесло песком, широкий топор с длинной рукоятью и два длинных ножа с жёлтыми костяными ручками, четверо вернулись по осыпающемуся следу в шлюпку и привычно-слаженно погребли в море, где ждал их избитый волнами, опалённый солнцем и обмытый дождями парусник с плохо закреплённым верхним парусом на грот-мачте.

          В те времена бывало, чтобы не брать греха на душу, оставляли тяжело заболевших матросов на необитаемых островах на волю божью. Чаще всего она оказывалась суровой, но случались и счастливые исцеления.

          Когда лодка стала видна с берега лишь мгновениями на плоских гребнях волн, затенённые пальмами береговые заросли разом зашевелились, приоткрылись и выпустили на берег толпу тёмнокожих бронзовых людей, пестро украшенных разноцветными грубыми узорами по голому телу, длинными веерами перьев, браслетами из перламутровых раковин на руках и ногах и короткими юбочками из пальмовых листьев вперемежку с перьями, как это было принято у всех диких обитателей Океании, хотя они и не устраивали модных подиумов.

          Из пёстрой толпы аборигенов выскользнул и, крадучись, словно лесная кошка, мягко и плавно приседая и выставив приподнятое короткое копьё вперёд, приблизился к лежащему стройный воин небольшого роста. Осторожно потрогав тупым концом копья неподвижное, отдавшееся прохладному затенённому песку, тело и убедившись в его миролюбии, воин положил копьё рядом, чтобы можно было в любой момент схватить, и, грациозно изогнувшись, приник ухом к груди лежащего, выслушивая токи жизни. По свесившимся небольшим грудям стало видно, что воин – молодая девушка. Услышав неровное трепетное биение живущего сердца, неспособного от слабости дать жизнь всему телу, туземка повернулась к своим и что-то сказала звонким мелодичным голосом, обращаясь к наиболее пышно экипированному туземцу, стоящему впереди соплеменников, очевидно, - вождю. Тот величественно протянул руку с повёрнутой  вниз дланью, глухо брякнули заскользившие от запястья к предплечью браслеты, и сразу же вперёд вышли двое с нацеленными копьями и сноровисто стали приближаться к паре в тени пальмы, изготовляя оружие для смертельного удара. Видно, всевышний и в этот раз не захотел принять участия в судьбе брошенного моряка. Но не тут-то было: девушка не дала свершиться злому року. Она своим небольшим телом почти прикрыла отверженного небесами, что-то звонко прокричала, повторила и замерла, обняв беспомощного пришельца с моря. Палачи остановились и повернулись к вождю, ожидая окончательного вердикта. Тот, помедлив, очевидно, изменил своё решение, потому что двое вернулись и вместе с другими стали сооружать носилки из тонких деревьев, лиан и широких мягких листьев, похожих на папоротник. Закончив, не церемонясь, рывком перенесли матроса на зелёное ложе переносного гамака и вшестером потащили по скрытому в густых зарослях тропического леса серпантину тропы на высокий берег. С трудом выбравшись наверх, все – и носильщики, и камарилья, - остановились у одинокой хижины, связанной из жердей и прутьев, накрытой несколькими слоями пальмовых листьев, слегка побуревших по краям, и ограждённой по периметру сухими брёвнами, положили бесчувственного подкидыша на земляной пол, устланный какой-то тонкой пахучей травой, и ушли, оставив с ним спасительницу.

          Когда жизнь к Рою вернулась в первый раз, он тут же чуть не умер окончательно: прямо в лицо ему, почти касаясь, уставилась грубо размалёванная и почему-то бронзовая, а не чёрная, рожа чёрта с закрытыми глазами, давая понять, что минимальные надежды Роя протиснуться в небесное общество оказались тщетными. От страха и разочарования он снова погрузился в небытиё, готовясь к очищающим огненно-паровым испытаниям. Потом он ещё не раз приходил в себя, то погружённым в какую-то липкую и горячую адскую жирную грязь так, что нельзя было повернуть головы, то измазанным каким-то маслянистым соком и спелёнутым узкими длинными листьями как мумия, приготовленная к долгому хранению или, наоборот, к огненной печи, то безвольно лежащим навзничь на ворохе пряно пахнущей одурманивающей травы в тесном кругу мерно танцующих под глухие удары барабана разрисованных и мерцающих в свете огней потных дьяволов, обмахивающих его в такт движениям широкими опахалами из листьев.

6
{"b":"283951","o":1}