– Десять домов на колёсах, стадо овец и коз, есть лошади.

– Я не заметил.

– Увели поить к реке. Людей человек сорок. Верблюды – на продажу.

– Откуда ты знаешь? – вяло поинтересовался Лекс.

– Ухоженные, и без поклажи…

– Пойдём, а… – тоскливо попросил Лекс.

– Пойти-то мы, конечно, пойдём, да только ночью.

– Я не доживу. Сдохну тут, и достанется твоя лампа кочевникам, будешь до конца мира с ними перепираться.

– Я, конечно, долго просидел в песках, только боюсь, нравы за последние сто лет мало изменились. По сравнению с теми, внизу, даже никейский погонщик родной мамой покажется. Подумаешь, отловили бы нас работорговцы и прицепили на одну жердь. Зато в пути и еда, и вода. Охрана, опять же.

– От кого?

– Вот от этих! Это ж Духи. Племя такое. Они бродягам всегда очень радуются. Живут обособленно. Сами ни с кем не водятся, а уж с ними никто и подавно дело иметь не желает. Духи изредка выползают из центра пустыни для обмена товарами, вот как сейчас. Идут давно, провиант заканчивается, коз и овец они жалеют, до ближайшего торга ещё топать и топать. А тут мы с тобой. Меня сразу говорю, варить бесполезно: как сунешь, так и высунешь. А тебя мигом разделают и запекут. Или в котёл. Перед этим они ещё живое мясо отбивают. Считается, так вкуснее.

Если бы в организме оставалась хоть капля воды, Лекс бы заплакал. Река была рядом, но оставалась недосягаемой.

– Ты у нас джинн или кто!?

– Джинн.

– Делай что хочешь, но донеси меня до воды!

Энке склонил голову набок, натянуто усмехнулся и уже приготовился к уточнениям, когда Лекс взмолился чуть не в крик:

– Проползём за валунами и спустимся к воде. Нас никто не увидит.

– А что так тихо, – ехидно спросил Энке. – Встал бы на гребень и проорал во всю глотку. Я, дражайший хозяин, подозреваю, что они нас уже почуяли, и, если мы с тобой проявим хоть какое-то шевеление, явятся сюда всем племенем. Ну, меня-то насовсем затоптать трудно. А ты сейчас – ни подраться, ни убежать.

– Ты ж нёс меня по пустыне, – уныло канючил Лекс.

– Тащить тебя на закорках и одновременно отбиваться от врагов дело трудное, но выполнимое. Желательно, чтобы тебя при этом не убили. Ты мне дорог именно живым. Уж лучше такой хлюпик, чем людоеды. Я с ними с ума рехнусь.

Сволочь и демагог! Демагогическая сволочь, трепло собачье… но прав. Подходило время нырять в лампу, и останется Манус Аспер один одинёшенек против всей честной компании.

Энке завозился, будто в штаны иголка попала. Лекс вяло потянул из сумки лампу, приткнул её между камней и отполз подальше. Скручиваясь в жгут, джинн раскалялся так, что запросто могло опалить волосы.

Поганец, который привязал джинна к лампе, кое-что умел: Энке, например, мог свободно менять форму перед нырком. Зато в обычной жизни, как ни старался, ничего не получалось. За дорогу Лекс вспомнил всё, что слышал о джиннах в разных секторах. Получалось: Энке ещё повезло – или не повезло, как посмотреть; в иных местах джинны постоянно пребывали в сосуде, выбираясь исключительно по приказу хозяина. Но и со способностями у них обстояло покруче. Проще говоря, такие джинны свободно могли менять форму, летать, просачиваться в замочную скважину и… А что Энке? Практически – обычный человек, ну, побыстрее и посильнее других, ну, может неограниченное время может обходиться без пищи и воды. Ещё и демагог!

Тело обхватило жгучим кольцом. Из глаз посыпались искры. Лекс рванулся, получил второй удар и закричал. Боль оказалась невыносимой.

А нечего задумываться в непосредственной близости от врага! Когда глаза проморгались от слёз, а тело исключительно по инерции ещё пару раз трепыхнулось, выяснилось, что Лекса захлестнули двумя длинными хлыстами, спутав при этом по рукам и ногам.

Двое мужчин начали подтягивать его к себе, не заботясь о том, что нежные бока пока ещё живой дичи скребут о камни. На лицах – деловой интерес: добыли парни кусок мяса к ужину!

Сумка оказалась примотана к телу. Лампа осталась в камнях. Лекс даже не пытался её достать. Во-первых, руки связаны. Во-вторых, безделушку у него отберут, и перейдёт драгоценный сосуд во владение следующего хозяина. Пусть уж лучше тут стоит. Авось Энке, вернувшись, сподобится вызволить Лекса из неволи. Если к тому времени останется, что вызволять.

Подтащив добычу поближе, духи ловко накинули ему на ноги петлю из тонкой верёвки, такой же обмотали грудь и руки. Хлысты они свернули и засунули за пояса. Если потащат за ноги, можно остаться вовсе без головы, – прикинул Лекс. От потрясения он начал быстрее соображать. Духи заговорили на непонятном наречии.

Слава Высшим силам, его понесли, а не потащили волоком. Может, племя уже успело отужинать? Если его оставят на завтрак, убивать точно пока не станут, ночи хоть и прохладные, всё равно подпортится.

Энке, где ты!? Я буду терпеть твое занудство, я не буду изнурять тебя работой, я буду надраивать лампу до блеска мелом каждый день. Энке, поторопись, меня уже принесли!

На ровной, усыпанной мелким камнем площадке в круг стояли кибитки. Тлел костерок. Смеркалось. За пределами круга блеяло, мекало, покрикивало и всхрапывало. Шумела река. Из полукруглых домиков на колёсах выглядывали люди. Маленькие шторки раздёргивались, как в кукольном театре. Высовывались головы. Повинуясь невидимому кукловоду, головы поворачивались все в одну сторону.

Охотники бросили добычу возле костра. Хорошо, хоть не в самые угли. Лекс начал отползать от жара, но получил пинок под рёбра и затих. Охотники в этот момент как раз объяснялись со своим предводителем. Или вождём? Нет, на Востоке обитали эмиры, шахи, визири… султан трёх кибиток и восьми оборванцев!

Самое время иронизировать и насмехаться над варварскими обычаями, когда тебя вот-вот подадут на ужин в качестве основного блюда!

Энке, где ты, гад?!

Племя потихоньку собиралось вокруг добычи. Лексу послышалось причмокивание. Мечты о завтраке становились всё призрачнее. Когда же его начали развязывать, а из-за ближней кибитки выкатили огромный котёл, стало вовсе кисло.

Джинну на визит в лампу обычно требовалось около часа. Лекс привык измерять время средне секторальными часами – одинаковыми промежутками, коих в сутках имелось двадцать четыре. Но пойди, пойми, прошёл тот час или ещё тянется, когда тебя волокут, потом бросают, потом обсуждают добавлять в бульон базилик или так сойдёт.

Люди в основном были тощими. Между их ногами тёрлась тощая собака. Тоже на что-то надеется, тварь! Воняло мочой, псиной, прелыми шкурами, навозом, лошадиным потом.

Энке мог вообще не прийти. Зачем ему Лекс? За дорогу джинн много раз сокрушался, что попал в руки недотёпы, слабака, чужака, дурака и вообще – Александра! Джинн мог спокойно отсидеться за камнями. Подумаешь! Племя Духов когда-нибудь уйдёт, а дорога останется. Энке присмотрит себе подходящий караван, выберет пристойного хозяина и сдастся.

Глава племени возвышался над остальными примерно на голову, был широк в плечах и животе. Этот уже точно не голодал. Скрипела кожей блестящая безрукавка. От запястий до локтя руки закрывали нарукавники из овчины, на ногах имелись такие же гольфы, разве шерсть на них была подлиннее и погрязнее. Вместо штанов он носил юбку до колен. Остальные рядились в обрывки накрученных как попало тряпок. Женщины лиц не закрывали. Вылезли дети и сбились в стайку у дальнего края площадки. К делам взрослых их не допускали.

А Энке всё не появлялся. Лекс, по легкомыслию, даже не спросил, может ли джинн задержаться в лампе. Хотя, что ему там делать? Нырнул, нюхнул, вынырнул. А вдруг он не сообразит, что с Лексом приключилась беда, подумает, будто тот ушёл к реке или вовсе прогуляться?

Где-то за спиной раздался женский визг. Глава племени ответил рычанием, люди, устанавливающие котёл, бросили работу. Над Лексом простёрлась мощная, чёрная от грязи длань.

– Ты эллин? – зарычал ему в лицо людоедский глава на ломаном греческом.

– Нет, – кое-как выговорил Лекс спекшимися губами