Что касается Адиту, то она казалась странно очарованной ребенком, которого носила Воршева. У зидайя рождается мало детей, особенно в последние дни, объяснила она. Последний раз это случилось более века назад, и теперь тот ребенок был таким же взрослым, как самый старший из Детей Рассвета. Кроме того, Адиту очень интересовалась Лилит, хотя девочка была с ней не более разговорчивой и открытой, чем со всеми остальными. Однако ситхи разрешалось ходить с ней на прогулки и даже иногда носить на руках, что воспрещалось почти всем.

Если Адиту была заинтересована некоторыми смертными, то жители Нового Гадринсетта, в свою очередь, были одновременно восхищены и испуганы ею. Рассказ Улки — и без того достаточно невероятный — постепенно трансформировался до такой степени, что появление Адиту описывалось, как вспышка яркого пламени и клубы дыма; после чего, как говорили люди, ситхи, рассерженная флиртом смертной с ее нареченным, пригрозила превратить несчастную девушку в камень. Улка довольно быстро става самой значительной персоной на Сесуадре, а Адиту — предметом сплетен и суеверного перешептывания.

К досаде Саймона, его тоже обсуждали на каждом углу. Джеремия, часто слонявшийся по рынку у Дома Расставания, радостно пересказывал последние новости: дракон, у которого Саймон украл меч, рано или поздно вернется, и тогда юному рыцарю придется сражаться с ним; Саймон отчасти ситхи, а Адиту послали, чтобы она забрала его во дворец справедливых; и так далее и тому подобное. Сам Саймон, выслушивая эти фантазии, материалом для которых, казалось, мог послужить только холодный воздух Сесуадры, только беспомощно поеживался. Он ничего не мог сделать — любая попытка что-нибудь опровергнуть убеждала жителей Нового Гадринсетта, что он скромный герой или хитрый обманщик. Иногда выдумки развлекали его, но все равно он чувствовал себя объектом слишком пристального внимании и старался проводить время с людьми, которые хорошо знали его и которым он полностью доверяя. Его осторожность и скрытность только подливали масла в огонь.

Если это слава, решил Саймон, он предпочел бы кончить свой дни никому не известным судомоем. Иногда, проходя по Новому Гадринсетту и видя, как люди машут ему или возбужденно перешептываются, он чувствовал себя обнаженным, но единственное, что ои мог сделать, это улыбнуться и расправить плечи. Судомои могут спрятаться или убежать; для рыцарей все это недоступно.

— Он снаружи, Джошуа. Ои клянется, что вы ждете его.

— А, — Принц повернулся к Саймону. — Это, должно быть, тот самый таинственный посланник, о котором я говорил, с новостями из Наббана. И действительно прошло две недели — почти день в день. Останься и послушай. Приведи его, — обратнлся он к Слудигу.

Риммерсман вышел, а через мгновение вернулся с высоким худым человеком с впалыми щеками, бледным лицом и — как подумал Саймон — немного угрюмого вида. Слудиг отступил к стене палатки и остался стоять, положив одну руку на рукоять топора, а другой подергивая светлую бороду.

Посланник медленно упал на одно колено.

— Принц, Джошуа, мой господин шлет вам приветствие и просит передать это. — Он сунул руку в плащ, и Слудиг шагнул вперед, хотя наббанаец был в нескольких шагах от принца, но человек достал только свиток пергамента, перевязанный лентой и запечатанный синим воском. Джошуа посмотрел на него, потом кивнул Саймону, чтобы юноша принес ему свиток.

— Крылатый дельфин, — сказал Джошуа, глядя на эмблему, отпечатанную на воске. — Итак, твой господин — граф Страве Пирруинский.

Выражение лица посланника больше всего напоминало довольную ухмылку.

— Это так, принц Джошуа.

Принц сломал печать и развернул пергамент. Несколько долгих мгновений он разглядывал его, потом снова свернул в трубочку и уселся на ручку кресла.

— Я не стану спешить с чтением. Как тебя зовут?

Посланник кивнул головой с величайшим удовлетворением, как будто давно ждал этого важного вопроса.

— Это… Ленти.

— Очень хорошо, Ленти. Слудиг проводит тебя и проследит, чтобы ты получил еду и питье. Кроме того, он найдет для тебя постель — потому что мне понадобится некоторое время, прежде чем я смогу написать ответ, может быть несколько дней.

Посланник оглядел палатку принца, словно пытался определить степень удобств, которые может предоставить ему Новый Гадринсетт.

— Да, принц Джошуа.

Слудиг подошел к дверям и, резко мотнув головой, дал Ленти знак следовать за ним.

— Не очень-то мне понравился этот посланник, — сказал Саймон, когда они вышли.

Джошуа уже изучал пергамент.

— Дурак, — согласился он. — Даже в таком простом деле, как это, хочет прыгнуть выше головы. Но не суди о графе Страве по его подданным — господин Пирруина умен, как рыночный карманник. Но если он даже не мог наши более впечатляющего слугу, чтобы передать мне свое предложение, как же он собирается выполнить обещание?

— Какое обещание? — спросил Саймон.

Скатанный в трубочку пергамент скользнул в рукав Джошуа.

— Граф Страве утверждает, что может сдать мне Наббан. — Принц встал, — Старик, конечно, лжет, но это дает интересную пищу для размышлений.

— Я не понимаю, Джошуа.

Принц улыбнулся.

— И радуйся этому. Дни твоей невинности относительно людей, подобных графу, быстро пролетят. — Он похлопал Саймона по плечу. — Сейчас, мой юный рыцарь, я не хотел бы говорить об этом. Подходящее время и место будет на рэнде.

— Вы собираетесь созвать совет?

Джошуа кивнул.

— Время пришло. Сначала мы закажем музыку, а потом посмотрим, удастся ли нам заставить моего брата и его союзников плясать под нее.

— Это крайне интересная хитрость, умный Сеоман. — Адиту смотрела на поле для игры в шент, которую она собрала из дерева, корней, камешков и красок. — Ложная угроза, ложно сыгранная, видимость, разоблаченная, как притворство, прикрывающая чистую правду. Очень красиво — но как ты поступишь, если я поставлю мои Яркие Камни сюда… сюда… и сюда? — Она подкрепила слова делом.

Саймон нахмурился. В полумраке палатки ее рука двигалась так быстро, что была почти не видна. На секунду ему пришла в голову мысль, что ситхи может обмануть его, но в следующее мгновение он понял, что ей это было бы просто ни к чему в игре с человеком, еще только постигающим премудрости шента, как сам Саймон не стал бы ставить подножку маленькому ребенку, бегущему с ним наперегонки. И все-таки кое-что нужно было выяснить.

— А вы обманываете, когда играете в шент?

Адиту оторвала взгляд от игры. На ней было одно из широких платьев Воршевы; в сочетании с завязанными волосами оно делало ситхи немного менее дикой и чужой — она даже стала больше походить на смертных. Ее глаза горели в слабом свете затухающих углей.

— Обманываем? Ты хочешь сказать, лжем? Игра может вводить в заблуждение настолько, насколько этого хотят игроки.

— Я не это имел в виду. Бывает ли так, что кто-то нарочно играет не по правилам? — Она была сверхъестественно красива сейчас, и Саймон невольно вспомнил ночь, когда она поцеловала его. Что это означало? Означало ли вообще что-нибудь? Или это просто еще один способ для Адиту поиграть со своей бывшей комнатной собачкой?

Она обдумывала его вопрос.

— Я не знаю, как тебе ответить. Можешь ты обмануть свое естество, взмахнуть руками и полететь?

Саймон покачал головой:

— В игре, в которой так много правил, обязательно должен существовать способ нарушать их…

Прежде чем Адиту успела снова попытаться ответить на его вопрос, в палатку ворвался возбужденный и запыхавшийся Джеремия.

— Саймон! Саймон! — закричал он и осекся, заметив Адиту. — О, простите. — Он был очень смущен, и все-таки едва сдерживался.

— Что случилось?

— Они пришли!

— Кто пришел? — Саймон быстро взглянул на Адиту, но ситхи уже вернулась к изучению стоящей на доске комбинации.

— Герцог Изгримнур и принцесса! — Джеремия бурно размахивал руками. — И с ними еще другие! Странный маленький человек вроде Бииабика и его троллей, но почти нашего роста. И еще старик — он выше всех, даже выше тебя! Весь город пошел вниз посмотреть на них!